— Здорово, брат, — хмурясь якобы по-отечески, произнес Роман. — Как живешь?

— Хорошо живу, брат, — послушно ответил Святослав.

— Братья тебе кланяются, — по-доброму сказал Роман. — Так и говорили: передай, мол, брату от нас поклон.

— Спасибо, — ответил Святослав.

— Как тут дружина владимирская? Не обижает тебя?

Князь Роман был озабочен. Как бы хотел сказать: смотри, если станут тебя обижать, то мы им — ух!

— Нет, не обижают.

— Ну, это хорошо, что не обижают, — удовлетворился Роман. — Так не обижают, говоришь?

— Нет, нет, не обижают, — поспешно заверил Святослав.

— Так, так. А вот ты нас почему обижаешь? — спросил удивленно Роман.

— Я? — испугался Святослав. — Я… нет…

— Вот так нет. А воевать с нами кто затеял?

Святослав молчал. Двое его бояр — Онаний Клюк и Осип — никак ему не помогали, хотя и обещали поддерживать в разговоре с братом. Он их не осуждал — думал, что они просто боятся князя Романа, как и он сам, Святослав, боится до немоты. Онаний и Осип замаслившимися глазками глядели на князя Романа Глебовича. Роман увидел, что можно говорить прямо.

— Брат! Хватит уж нам ссориться, — сказал Роман. — Что ты людей в осаде держишь, голодом моришь? Сдай нам город.

Святослав с удивлением посмотрел на Романа. Он помнил, как обещал брату Всеволоду, поехавшему за помощью во Владимир, держать город во что бы то ни стало. А теперь вот говорят — сдавай.

— Брат-то твой, — сказал Роман и поправился: — И наш тоже сейчас во Владимире жирует. Великому князю пятки лижет. Хорошо ли это, князь Святослав?

— Нет, пятки лизать — это конечно же нехорошо.

— Мы же братья твои, — сказал Роман. — Сдай нам город. Ведь не съедим же мы тебя.

Святослав взглянул на безмолвствующих своих бояр Онания и Осипа. Вид их сам за себя говорил: сдай город, князь Святослав.

— Сдай нам город, — повторил Роман. — И будет у нас по-прежнему любовь. Все простим друг другу. Ведь братья же мы. Не чужие. Только под владимирского князя не ходи. Он нам всем — главный враг.

Задумали так. Бояре с дружиной вяжут владимирцев — и тут же открывают ворота. Тех, кто станет сопротивляться, убивать на месте. Для этого среди людей, верных Всеволоду Глебовичу, поставить Святославовых дружинников. Святославу ничего не делать. Бояре сами обо всем позаботятся.

Так и сделали.

Глава 26

— Тятя, — сказал, подъехав, Добрыня. — Мы с Бориской поспорили. Он говорит, что попадет стрелой в летягу[43], а я ему не верю. Вот ты нас рассуди.

— А на что поспорили-то? — улыбаясь, спросил Юрята. Всякий раз он с удовольствием поглядывал на сыновей. Как возмужали! Пошли им на пользу булгарские степи. Добрыня уж на полголовы выше отца. Если дальше так расти будет — с сосну вырастет.

— Поспорили на гривну, — ответил Добрыня. Голос низкий, сильный. Совсем взрослые оба. А все бы им играть. Правда, из-за летяги он и сам бы поспорил. Вот только что-то уж много — гривна. Корову купишь.

— Не бойся, тятя, у тебя не попросим, — засмеялся, догадавшись, Добрыня. — Свои имеются.

Правда. Получили они свою законную долю добычи — и Добрыня и Бориска. Юрята им посоветовал приберечь — мало ли на что серебро может понадобиться. Но они копить еще не умеют. Играют, наверное, потихоньку в зернь[44], сладости покупают у персов. Добрыня Любаве колтушки[45] подарил серебряные с золотом, Юряте — пояс. Вот он, пояс-то. Ох и красив! По красному полю золотой узор вышит, пряжка — два льва сцепились. Юрята его теперь и не снимает.

— Ладно, будь по-вашему, — сказал он. — Ну, где летяга-то?

Бориска ехал впереди — лук наготове, стрела наложена. Поводья бросил, смотрел вверх, высматривал на соснах, в ветвях темно-рыжий комочек, готовый прыгнуть, расправить свой плащ и плавно перелететь на соседнее дерево. Юрята тоже стал внимательно смотреть — любопытно было ему, сможет или не сможет Бориска попасть. Стреляет-то он метко. Юрята несколько раз видел на сучьях беличий перескок, но это были простые белки, а ребята поспорили на летягу.

Ага, вот она. Она по веткам-то не прыгает, как ее родичи, а ходит.

Бориска остановил коня. И Добрыня остановил, и Юрята. И все, кто рядом с ними ехал, остановились. Слышали про спор, тоже всем хотелось поглядеть на стрелка.

Белочка глянула вниз на длинную, тянущуюся — на сколько хватало ее беличьих глаз — вереницу конных вооруженных людей. От них кверху поднимался пар. Конские копыта глухо похрупывали рыхлым снегом.

Она покачалась, покачалась — и прыгнула на понравившуюся ей пологую толстую ветвь сосны. Растянув в стороны все четыре лапки, расправила свой плащ. И, уже подлетев к ветке, передними коготками цепко ухватившись за чешуйчатую кору, ощутила неожиданный тычок. Стрела пробила ей плащ возле левой задней ноги. Она едва не упала вниз от неожиданности и боли, но сумела удержаться, поползла по ветке к стволу, волоча стрелу за собой. Добравшись до спасительного ствола, она наконец опомнилась и принялась, попискивая от боли, перегрызать стрелу, причинявшую ей такое неудобство.

Внизу закричали сразу много голосов. Летяга, забыв про боль, стала глядеть вниз. Потом снова принялась за стрелу.

Войско тронулось. Дружинники одобрительно цокали языками, выстрел им понравился.

— Пропала моя стрела, — сокрушенно сказал Бориска. — Зато гривну выиграл.

Добрыня возмущенно мотал головой.

— Нет! Не годится! Ты ж ее на ветке достал, а не когда она летела!

— А мы как договаривались?

— В летягу попасть. В летягу, — объяснил Добрыня.

— Ну вот. Я же попал — все видели. Давай гривну, — довольным голосом сказал Бориска.

— Так она уже сидела!

— Ну так и что? Все равно — летяга. Давай гривну.

— Тятя! — обернулся Добрыня. — Скажи ему! Что он врет?

Юрята развел руками:

— Ничего не поделаешь, — сказал он. — Бориска-то верно говорит. Ты наперед, как уговариваешься, следи за словами-то.

Бориска ехал подбоченясь, нарочно глядя в сторону. Не выдержал, засмеялся, поглядел на расстроенного брата. Добрыня тоже улыбнулся, но все-таки показал ему кулак.

— Ладно, хитрый. Я те припомню.

— Гривну-то давай.

— После отдам, — сказал Добрыня. — За мной не пропадет. Если б ты по-честному спорил, так не выиграл бы. Подождешь.

— Как это подожду? — возмутился Бориска. — А если завтра бой будет? Я, может, голову сложу.

— Борис! — прикрикнул Юрята, до этого слушавший молча, с улыбкой. Сразу построжал. — Придержи язык-то! Что говоришь?

Бориска и сам почувствовал, что пошутил неладно. Замолчал, наскоро перекрестился. Разговор затих надолго.

Это было второе посольство в Пронск. Назавтра они должны были подойти к стану Глебовичей.

Степная война стала для Добрыни и Бориски первым настоящим военным испытанием. Юрята, понимавший, что рано или поздно мальчишкам надо становиться воинами, на этот раз их не жалел. Стычек с булгарами было всего две, и каждый раз Юрята брал их с собой. Добрыня оба раза, стоило ему оказаться возле врагов, одним своим видом и двумя-тремя взмахами меча обращал их в бегство и не столько дрался, сколько искал, с кем бы схватиться, или шел в угон за привлекшим его внимание булгарином. Но Юряту удивляло, с какой страстью кидался в бой Бориска. Все вокруг кричали — ясное дело, с криком рубиться легче, а он, бледный, сжав губы, впереди всех вылетал на вражеский отряд — и рубил, торопливо и с виду нерасчетливо, однако сам при этом ухитрялся не получать ударов. Дружинники, даже самые опытные, наперебой хвалили Юряте его сыновей. Его переполняла гордость. И после боя, когда каждому определяли его долю добычи, ребята получили много.

В этих стычках они убили своих первых людей. Юрята знал, как это бывает тяжело, в первый-то раз. Хотел их поддержать, успокаивал. Но их можно было не успокаивать. Они справились сами.