Для него это было время торжества и зрелости. К своему тридцатилетию он подходил едва ли не самым могущественным и владетельным государем из всех, какие были когда-либо на Руси. Ему подчинялись большие княжества, а те, кто ходил в своей воле, не помышляли о том, чтобы помериться силой со Всеволодом. Он был богат: дань стекалась во Владимир отовсюду. Всего этого Всеволод добился сам. При этом он не проливал понапрасну людскую кровь, не сдирал с подданных семь шкур, не запятнал себя вероломством, коварством, клятвопреступлениями.

Настала пора великому князю подумать о прожитом и свершенном. Доволен ли он? Того ли добился, чего хотел? Только ли могущества, богатства, власти и покоя? И сколько всего этого нужно человеку? И как жить дальше — в роскоши и праздности, подобно византийским императорам, или продолжать стремиться к чему-то недостижимому, не находить покоя и гореть как Божья свеча, подобно князю Мстиславу Храброму?

Приближенные великого князя радовались победе своего государя, народ владимирский ликовал: всем было ясно, как распорядиться хорошей жизнью, которая наступила благодаря Всеволоду. Крестьянам — пахать землю, сеять и убирать хлеб, боярам — жиреть и богатеть, собирая налоги с крестьян. Священникам — служить Господу, крестить и отпевать прихожан, прихожанам — молиться в церквах, рождаться и умирать, когда придет срок. Златокузнецам — выделывать хитрые узорочья, а красавицам их носить. А что делать стоящему над всем этим великому князю — пить, есть, охотиться и ждать смерти?

Лишившись врагов, Всеволод словно потерял видимую цель в жизни. Пока ему грозила опасность, сомнений не было: в преодолении этой опасности великий князь видел свой долг и предназначение. Нынче, примирившись с врагами, он растерялся. Мысль о том, чтобы стать единовластным государем всей Руси, больше не приходила к нему: Всеволод понял, что будь он и вдесятеро сильнее и проживи хоть два века, хоть три — все равно этого не добьется. Да и для кого стараться? Сыновей у него нет, потрать он всю жизнь на завоевание соседних княжеств — кому это все достанется после его смерти?

Зима прошла, наступило лето, принесло обычные летние занятия: выезды на охоту с дружиной, боярами и княгиней, игры на открытом воздухе — долгие, шумные, с песнями, величаниями и славословиями. Великий князь, как замечали все, предавался развлечениям не с той страстью, что раньше, был задумчив. Охотно возвращался домой под разными предлогами.

Стал много читать. Особенно часто перечитывал греческие сказания, описывавшие жизнь Александра Македонского, какое-то время только о нем и говорил. Очевидно, видел в нем душу, родственную своей. Более же всего восхищало Всеволода в Александре не то, что он мечом своим завоевал огромные пространства, а что когда-то, разглядев главную опасность для мира в многочисленном потомстве колен Измаиловых, ополчился на них, изгнал далеко в северные пределы и там заточил всех в горе высокой. Об этом можно было думать как о сказке, но уж очень походило на правду. Откуда-то ведь берутся поганые? К тому же — пророчество Иезикииля, гласящее: придут от стран полунощных на землю Израилеву Гог и Магог.

Прошло лето, осень, наступила зима. Чтения стало больше, и времени для размышлений прибавилось. У великого князя стала понемногу зреть мысль о походе на соседних поганых — волжских булгар. К весне мысль окрепла и превратилась в желание.

Всеволод начал готовиться к войне. Помимо тайной причины, толкавшей его к этой войне, о которой кроме самого Всеволода, может, знала лишь княгиня Марья, существовало еще несколько причин, и они делали предстоящую схватку с Гогом и Магогом неизбежной.

Причина первая: следовало напомнить о себе. К сожалению, без войны князь не мог достигнуть славы, ему умелая хозяйственная деятельность, цветущие города, сытый и довольный народ в расчет не принимались. Русь, признавшая Всеволода могущественнейшим из князей, ждала от него подвигов, соразмерных его величию.

Причина вторая: земли, лежавшие на восход солнца, очень привлекали Всеволода. Там текли огромные реки, высились могучие тысячелетние леса — благодатный край для русского человека! И кроме того, расширять свои владения можно было лишь за счет этих земель.

И третья причина, самая главная. Вооружаясь в течение нескольких лет для защиты от врагов, Всеволод собрал огромную дружину. В мирное время тысячам дружинников приходилось существовать на жалованье, и хоть оно было немалым, все же возможная военная добыча, ожидавшая его в богатой булгарской земле, не давала покоя.

Все настойчивее дружина требовала от великого князя войны. Воевода Ратишич предупреждал Всеволода, что настроения в войске ненадежные. Многие открыто призывали начать войну, а именно поход на поганых, и если князь почему-либо откажется, собирались сделать это без князя. Имена особо рвущихся в бой подстрекателей были известны, но что толку? Утихомирить одних — начнут мутить воду другие. Вдобавок содержание такого большого войска понемногу опустошало государеву казну, а в мирное время ее можно пополнить только новыми поборами с населения — значит, вслед за дружиной недовольство начнет проявлять и весь народ. Поход был решен и назначен на лето.

Дождаться лета Всеволод хотел, чтобы впервые попробовать провести войско по реке — на ладьях, как он давно задумал. Для этой цели было построено несколько сот вместительных судов, которые ждали своего часа.

Как только вопрос о войне решился, задумчивости у великого князя как не бывало. Он повеселел, стал деятельным. Сам готовил дружину, вникая во всякую мелочь. Написал Святославу, прося прислать сыновей для святого дела — войны с погаными. Святослав прислал сына Владимира, того, что был женат на Всеволодовой племяннице. «Дай Бог, брат и сын мой, — писал Святослав, — в наши дни сотворить нам брань на поганых». То, что Святослав написал «в наши дни», особенно понравилось Всеволоду, потому что отвечало его душевному движению. Давид Смоленский прислал сына. Из южного Переяславля прибыл юный племянник великого князя, Изяслав Глебович. Глядя на племянника, горевшего страстью сразиться с врагами земли Русской, Всеволод вспоминал себя в таком же возрасте, — а Изяславу было пятнадцать лет. Почему-то именно Изяславу великий князь поведал свои тайные мысли: целую ночь просидели они в покоях Всеволода, и юный князь горячо соглашался с рассуждениями о высоком предназначении, соглашался с тем, что русское оружие должно служить русским, а не убивать их, — и верил в Гога и Магога.

Всеволод очень полюбил племянника и решил во время похода последить за ним — чтобы не лез в пекло.

По велению своего государя явились во Владимир рязанские князья — Глебовичи. Им воевать не хотелось, к тому же было видно, что между собой они в ссоре, — никак не могли поделить вотчинные земли, но деваться некуда: великий князь приказал — и пришли, приведя с собой сотни по две конных.

Когда лето было в разгаре, войско под началом Всеволода тронулось в путь. На ладьях плыли долго, наконец, будучи уже в булгарской земле, решили идти сухим путем. При впадении в Волгу небольшой речки Цевцы обнаружили большой остров, там и оставили все ладьи и с ними для охраны белозерскую дружину, помогли ей разбить стан для отражения возможных нападений врага и дальше двигались уже на конях, держа путь в Великому городу. Так называли свою столицу здешние булгары, сами прозываемые «серебряными».

Великий князь впервые был в тех местах, как и большинство князей и дружинников, идущих с ним. Но, наверное, лишь у одного великого князя сердце билось с таким волнением: впереди достойная цель, сам Александр Македонский не мог бы желать лучшей. Всеволоду рассказывали о булгарах, об их большом городе, и он вполне верил рассказам, только про себя думал, что стоит ему самому взглянуть на поганую твердыню, как зрением души он увидит то, чего не разглядели другие. Он обязательно узнает во врагах не просто врагов, а ту темную силу, против которой ему самой судьбой предназначено поднять меч. До Великого города оставалось каких-нибудь два-три дня пути.