А. Рыков, выступая на XIII Всесоюзной партийной конференции, скрыл принципиальные моменты, когда назвал этот кризис кризисом перепроизводства, «избытка крестьянского хлеба, который не мог быть размещен на городском рынке, в результате чего   низкие цены на хлеб и низкая покупательная способность крестьянства. В основе этого кризиса лежит несоответствие в развитии сельского хозяйства и промышленности в нашем Союзе. Это несоответствие дано нам историей. Наша Октябрьская революция получила историческое наследство в виде несоответствия в отношении между городом и деревней»[373]22. Вслед за официальной точкой зрения (а Рыков выразил на конференции позицию большинства Политбюро) и советская историография объясняла «ножницы» цен и кризис сбыта несоответствием темпов развития промышленности и сельского хозяйства, более быстрым насыщением рынка сельскохозяйственными товарами по сравнению с промышленными, а также стремлением сбытовых организаций промышленности произвольно повышать цены на промышленные товары[374]23.

В объяснениях подобного рода скрыты принципиальные моменты. Утверждение о переизбытке хлеба в стране не соответствовало действительности. Урожай, по данным ЦСУ, в 1923 г. был в среднем на 10 % ниже урожая 1921 г. и меньше потребности страны на 500 – 600 млн пудов. Цены же на хлеб в 1923 г. составляли в среднем 40 – 45 коп. золотом за пуд ржи и 60 – 65 коп. за пуд пшеницы, в то время как на мировом рынке они достигали 120 коп. за рожь и 180 коп. за пуд пшеницы. Если цены на хлеб на мировом рынке повысились на 80 – 100 % в сравнении с 1914 г., то в СССР они составляли примерно 56 – 70 % довоенных[375]24. К тому же некоторые районы страны (в Царицынской губернии, Бурятии и др.) голодали и в 1923 г. Однако руководство партии не собиралось делать никаких выводов из кризиса этого года. Более того, XIII съезд РКП(б) в мае 1924 г. особо выделил роль государства в политике регулирования цен, овладения рынком и осуществления действительного контроля над деятельностью частного капитала.

В то же время широко известным и многократно проверенным на практике положением является то, что «всякие попытки контролировать цены или количество товаров отнимают у конкуренции способность координировать усилия индивидов, поскольку колебания цен в этих случаях перестают отражать изменения конъюнктуры и не могут служить надежным ориентиром для индивидуальной деятельности»[376]25. Но коммунистическую власть не интересовали законы развития рыночной экономики, ее заботой были собственные политические цели и прежде всего   сосредоточение хлебного фонда в распоряжении государства.

Сегодня историки вспомнили о том, что Ф. Дзержинский именно к 1923 г. относил первую попытку приступить к индустриализации страны за счет деревни[377]26. Низкие цены и ограничение свободной торговли хлебом позволили в значительных количествах по сравнению с предыдущим годом экспортировать его за границу. Целью этого экспорта было создание золотого фонда для развития промышленности, в первую очередь, военной. 10 ноября 1923 г. Политбюро утвердило протокол заседания специальной Комиссии Политбюро от 13 октября, в решении которого предусматривалось в том числе усиление импорта в области военной промышленности и упрощение проведения через Наркомат внешней торговли военных заказов[378]27.

К 1923 г. относится и первая попытка Политбюро увеличить поступления в государственный бюджет за счет продажи водки. Некоторые члены партии понимали последствия такого шага, но изменить что-либо были уже не в состоянии. Х.Г. Раковский тогда же в статье «Вырождение нэпа», запрещенной для публикации Секретариатом ЦК, писал: «Мы в процессе отыскания новых и новых доходов доходим иногда до того, что, сами того не сознавая, начинаем отрицать суть нашей пролетарской государственности. В погоне за доходами мы пренебрегаем основными интересами пролетариата и крестьянства и расшатываем самый авторитет Советской власти и Коммунистической партии». Он особо акцентировал внимание на тех невероятных разрушениях, «которые алкоголь вызовет в организме рабочих, истощенном вследствие изнурительных войн империалистической и гражданской и, что самое ужасное, это то, что действие алкоголя подрывает не только жизнь тех, которые его употребляют, но и их потомства. Параллельно с алкоголизмом его неизбежным спутником является нищета, проституция, огрубение нравов и преступность»[379]28.

Однако то, что не удалось в 1923 г., удалось в 1925 г. после предварительной обработки секретарей местных партийных комитетов. Среди материалов Сибкрайкома РКП(б) сохранился любопытный документ, датированный 23 декабря 1924 г. На нем под словами «Мы решительно высказываемся по ранее высказанным соображениям за продажу в пределах Сибири водки довоенной крепости» оставили свои автографы все секретари сибирских губкомов и председатели губисполкомов. И кто-то ниже подписал – «исторический документ»![380]29 В результате с благословения партийного руководства Декретом Совнаркома СССР от 28 августа 1925 г. продажа сорокаградусной водки была официально разрешена и одновременно установлена монополия Госспирта ВСНХ на ее производство. С этого времени продажа ее непрерывно увеличивалась. Так, в Ленинграде в 1926 – 1927 гг. годовое потребление алкоголя на душу населения достигло 59 литров[381]30.

Но какое значение имели интересы трудящихся, тем более здоровье будущего поколения, когда на повестке дня стояла задача выживания коммунистической власти?! Между прочим, она уже в 1920-е гг. понимала, что укрепиться в мире можно только путем создания современной военной техники. Немалые средства требовались на содержание как партийно-государственной номенклатуры в стране, так и нелегальных коммунистических партий за рубежом[382]31.

В качестве главного внутреннего источника доходов коммунистическая власть всегда рассматривала крестьянство. Хотя в 1920-е гг. политика по отношению к нему была намного мягче, в сравнении с предшествовавшими годами «военного коммунизма» и последовавшим периодом коллективизации,   она и в эти годы характеризовалась постоянным нажимом на деревню и административным произволом, что ярче всего проявлялось в политике цен. Партийное руководство в течение всего периода 1920-х годов старалось выдерживать низкие цены на хлеб и отступало только после очередной кризисной ситуации, возникавшей из-за нежелания крестьян продавать хлеб по таким низким ценам. Отступив на короткое время, власть затем снова переходила в наступление.

Пережив кризис 1923 г., партийное руководство ввело так называемые лимитные цены на хлеб. Сталин лично подписал шифровку, разосланную во все местные партийные комитеты, в которой излагалось решение Политбюро от 30 августа 1924 г.: «Взвинчивание хлебных цен в ряде районов требует решительной борьбы за снижение цен, диктуемое интересами денежной реформы, устойчивости рынка, оздоровления промышленности и сохранения реальной заработной платы. Вздутые хлебные цены угрожают дезорганизацией всего хозяйства, срывом заработной платы. ЦК предлагает: 1. Строго, неукоснительно проводить заготовительные лимиты на хлеб, данные исполкомом СТО Наркомвнуторгу, ни в коем случае не повышая их. 2. Строго следить за тем, чтобы внуторги и хлебозаготовители проводили лимиты и вообще распоряжения Наркомвнуторга по хлебозаготовкам в 24 часа после их получения. 3. Не допускать установления минимальных лимитов. 4. Провести кампанию по разъяснению политики борьбы против непомерно высоких цен. Ответственность за исполнение этого постановления возложить на секретарей обкомов, губкомов, национальных ЦК, бюро ЦК РКП лично»[383]32.