Однако отсутствие следов этого заседания в фиксирующих источниках не может служить доказательством того, что такого заседания не было и Сталин ни с какой речью не выступал. «Не оставлять следов» было важнейшим принципом политики Сталина, особенно в тех случаях, когда он хотел сохранить свои действия в тайне. Что же касается самого факта связи Сталина с Коминтерном и представителями зарубежных компартий и обеспечения их соответствующей информацией и инструкциями, то в настоящее время это уже не является тайной[1295]31. Правда, неизвестно, как именно проходило заседание Политбюро 19 августа и как выступал Сталин, потому что сам вопрос и его выступление были экстраординарными, чрезвычайными. Д.А. Волкогонов, признав факт заседания Политбюро 19 августа 1939 г., проговорился о плане «Гроза». К сожалению, в последующих дискуссиях и публикациях историков вопрос об этом плане так и остался непроясненным. Что же такое «Гроза»? Общее кодовое название разрабатывавшегося плана наступательных действий (по данным М.И. Мельтюхова, за период с октября 1939 г. до середины июня 1941 г. было разработано пять вариантов плана оперативного использования Красной Армии в войне с Германией) или название только мобилизационного плана 1941 г., как считает Б.В. Соколов[1296]32. В последнем случае также остается неясным, какой именно план имеется в виду – от 11 марта или от 15 мая 1941 г. Но в любом случае план «Гроза» был много уже сталинской речи, которая имела программно-стратегический характер и не умещалась ни в какой отдельный план.

И все-таки следы всегда остаются, как остался и этот записанный кем-то из работников Коминтерна текст во всех смыслах знаменательного выступления Сталина, которое было предпринято не только с определенной целью (цель – предмет идеальный и тем самым достаточно легко скрываемый), но и для последующих действий и результатов по достижению этой цели. А действия и результаты – предметы реальные и потому трудно скрываемые. Прямая связь провозглашенного в речи с действительным развитием событий является ее безусловным и фундаментальным обоснованием. Правомерно предположить, что такое обоснование могло быть сделано post factum. Но есть в истории определенные проверочные даты, и такой датой относительно речи Сталина 19 августа 1939 г. служит его же опровержение этой речи в «Правде» 30 ноября 1939 г. После него все факты и исторические события, совпадающие с провозглашенным в данной речи, абсолютно не могут быть объяснены по принципу post factum и являются прямым доказательством исторического факта этой речи[1297]33.

Последующие события 1939–1940 гг. (война с Финляндией и захват Бессарабии) и 1944–1948 гг. подтвердили сталинские замыслы. Указать границы «социалистического лагеря» в Европе на 1949 г., т.е. на 10 лет вперед, в 1939 г. мог только тот, кто претендовал на создание этого лагеря, и только при исключительных исторических обстоятельствах, позволявших реализовать эти претензии, и тем самым не только указать на автора речи, но и исторически утвердить его авторство.

Никаким «кафе-шантанным» политикам, которым Сталин переадресовал авторство своей речи от 19 августа 1939 г. в опровержении от 30 ноября, ничьим разведкам и контрразведкам невмоготу был такой прогноз перед катаклизмом Второй мировой войны. Но в данном случае Сталин не просто прогнозировал, а выступал как политический деятель, исполнитель своих заявленных намерений. Обстоятельства сложились таким образом, что позволили ему реализовать именно эти намерения, исключив реализацию других намерений (например, захват всей Европы), превратив многие его расчеты в просчеты.

Финляндия в речи 19 августа 1939 г. не упоминается, представляя собой лакуну, единственное «белое пятно» в восточно-европейских геополитических претензиях Сталина. (Отсутствие в тексте и Чехословакии, полученной Гитлером по Мюнхенскому сговору, объяснимо условиями момента подготовки собственного сговора с Гитлером). Отсутствие Финляндии в речи Сталина не могло быть случайным. Показательно и то, что выбранный им момент опровержения речи – 30 ноября 1939 г. – был моментом провокационного сталинского нападения на Финляндию. Не связывать эту речь с политикой Сталина в отношении Финляндии, поскольку она в речи не упоминается, означает интеллектуальную ограниченность анализа, заданную самим Сталиным. Финляндия именно потому и не упомянута, что он уже готовил против нее войну, а также потому, что наличие Финляндии в составе «социалистического лагеря» серьезного геополитического значения не имело. Таким образом, умолчание о Финляндии в речи от 19 августа 1939 г. является уликой против сталинского опровержения от 30 ноября.

События 1941–1944 гг. не предусматривались Сталиным в его речи 19 августа 1939 г., но и это объясняется в самой речи его упованием на продолжительную «занятость» Германии в Европе. Просчет же объясняется слабостью военно-стратегического сознания Сталина в 1939 г. Провал сталинской схемы развития событий от 1939 г. на последующие несколько лет, данной им в речи 19 августа, не ослабляет, а наоборот, усиливает версию сталинского авторства этой речи.

Что же касается событий 1944–1945 гг. и ближайших последующих лет, то они прямо подтверждают сталинские намерения 1939 г. по советизации Восточной Европы. Даже государственный договор с Австрией, заключенный в 1955 г., но подготовленный еще в 1949 г., т.е. при жизни Сталина, и его менявшееся отношение к созданию ГДР находятся в контексте геополитической концепции, высказанной им 19 августа 1939 г.

Вместе с тем, следует признать, что с этим текстом связаны серьезные научно-исторические трудности и загадки, которые необходимо разрешить. Необходимо потому, что научно-обоснованное установление сталинского авторства речи 19 августа 1939 г. принципиально и кардинально меняет общую концепцию Второй мировой войны, кладет конец множеству предрассудков, спекуляций и инсинуаций. Требуется специальное исследование речи от 19 августа с анализом всех фактов, относящихся к этой проблеме, которую можно сформулировать следующим образом: если Сталин является автором речи, то какова была роль Советского Союза в развязывании Второй мировой войны, ее ходе и ее результатах? Эта проблема в свою очередь подразделяется на три подпроблемы: 1) установление авторства речи, 2) соответствие содержания речи содержанию сталинской военной и дипломатической политики, а также его внутренней политики, 3) определение значения речи как высказанных намерений для понимания действий по реализации этих намерений, включая неизбежные временные изменения намерений, перемены обстоятельств, несовпадения намерений и результатов.

В конечном счете, проблема не столь сложна для современного уровня историко-лингвистических исследований – отнюдь не гомеровский вопрос уличение тирана. В разрешении этой проблемы до сих пор больше политических трудностей, чем научных, что свидетельствует о нравственной незрелости ситуации. Но ведь в том-то и состоит социальная роль исторической науки, чтобы светом истины над прошлым способствовать моральному совершенствованию общества.

Кроме собственно речи Сталина 19 августа 1939 г., его намерения подтверждает существующая запись беседы с ним, сделанная Г. Димитровым, которая состоялась 7 сентября 1939 г. в присутствии Молотова и Жданова. Хотя надо сказать, что и сегодня некоторые авторы, как например Л.А. Безыменский, почему-то называют эту запись «суждениями Димитрова», которые «могли послужить основой для домыслов и суждений, на которые имеется большой спрос в западной публицистике», что «не дает права выдавать версии за факты и превращать их в предмет серьезного историографического исследования»[1298]34.

Тем не менее запись этой беседы существует и, как справедливо отметил Ф.И. Фирсов, «раскрывает установки, полученные руководством Коминтерна от Сталина, а также характеризует позицию Сталина в той ситуации»[1299]35.