Изменить стиль страницы

«У вас есть шанс, возможно, грандиозный…» Письма читателей и слушателей

Получал я тогда и много писем от читателей моих статей и изданной в Москве книги, а также и от слушателей радио «Свобода».

Приведу несколько выдержек из них. Слушательница из Минска (письмо от 21 декабря 1992 года):

«Много у меня любимцев среди сотрудников «Свободы», среди которых вы занимаете особое место. Я работница, и я не знаю никого другого, кто бы так последовательно, верно и от души защищал интересы рабочих, «наемных работников»».

Еще письмо слушателя (не знаю, откуда он):

«Вы хорошо копнули, даже не передать! Фундамент жизни восстановили, и маршрут вперед — к «групповой собственности». Вы — центрист, золотосерединник, золотое сечение нашли. Россия тоже ищет, Вы помогаете».

Письмо учительницы из Перми. (Я опущу ее комплиментарные слова.)

«Вдруг оказывается, что в этом мире борцов с коммунизмом из прежней партийно-комсомольской номенклатуры, непрестанно убеждающих нас, что чем хуже для нас, тем лучше для страны, т. е. для них, вдруг находится человек (дальше комплименты!), который ужасается тому, что государство творит со своими гражданами. Значит мы не одни! Если такому человеку не безразлична наша боль, значит еще есть надежда».

В письме она описывает поразительный случай, когда жена «нового русского», сыну которого учительница школы выставляла плохие оценки, пожаловалась директору школы: «Как эта учительница смеет что-то спрашивать с моего сына! Да он в день имеет больше карманных денег, чем она зарабатывает за три месяца!». Директор после этого вызывал учительницу и предупредил, что «если она не исправится, ей не работать нигде!». «Эти люди могут все — у них деньги, а значит и власть!» — объяснил учительнице директор. (Пусть читатель вспомнит мой рассказ о школе — много ли изменилось с тех пор?)

Письмо заканчивается словами: «Еще сто раз Вам спасибо за все, что Вы пишете, за то, что Вы — с нами».

И еще одно письмо, из Петрозаводска, от доктора философии Юрия Линника. Он пишет:

«Я предпочел бы Ваш путь. Прежде всего он реалистичен — и реалистичен потому, что опирается на идею синтеза, без осуществления которого Россия не выйдет из своего лабиринта. Вашему философско-политическому мышлению присуще бесценное и крайне редкое сейчас качество трезвости. Мыслителя Вашего ранга в России сейчас нет — наши интересные мыслители-публицисты работают совсем в другой плоскости: они заняты ретроспективой, историческим самоанализом. Это важно, но не это сейчас главное.

Вот читаю сейчас Ваши книги — и мне брезжит за ними возможность какой-то новой партии в России (или нового движения). Если бы Вы имели трибуну у нас, то за Вами пошли бы очень многие — причем какую-то часть людей, благодаря синтетичности и диалектичности ваших позиций, Вы могли бы привлечь и справа, и слева. Ваша идеология могла бы стать очень влиятельной. И даже, возможно, получить лидерство в борьбе мнений. Все это скорее предчувствие, чем продуманные соображения. Но мне кажется, что Вас очень не хватает в России — и что у Вас здесь есть шанс (возможно, грандиозный по своим перспективам). Но шанс — понятие вероятностное. Сколько шансов Россия уже упустила? Господи, как все неуклюже в нашей истории».

В постскриптуме автор добавляет: «Ощущение жуткой пустоты после смерти Сахарова. Кто заменит его? Попробуйте — Вы!»

Письмо датировано 25 января 1990 года.

Потом я познакомился с Юрием Линником. Он оказался человеком необычайной интеллектуальной энергии: философ, психолог, историк, поэт, коллекционер. В музее Рерихов в Москве я обнаружил его книгу о философии и живописи Рерихов, потом узнал, что он занимается изучением и коллекционированием картин русских художников космистов, в том числе современных, организует им передвижные выставки, создал музей космического искусства им. Рериха в Петрозаводске, где он живет, ведет бурную издательскую деятельность, всего не перечислю.

Однако я отвлекся.

Донос Гавриила Попова в Конгресс США

Получил я «отзыв» и от очень знатного по тем временам слушателя, тогдашнего мэра Москвы Гавриила Попова, яркого представителя элитной интеллигенции, окружавшей тогда Ельцина. Однажды утром перед планеркой меня вызвал к себе в кабинет начальник русской службы и мой старый недруг Владимир Матусевич и торжественно объявил, что по распоряжению вице-президента обеих радиостанций мне отныне воспрещается выступать у микрофона!

На мой недоуменный вопрос — в чем дело? — Матусевич помахал передо мною какой-то бумагой и заявил, что в Конгрессе США получено письмо от мэра Москвы Гавриила Попова, в котором он выражает возмущение моим комментарием к его статье и вообще тем, что человек социалистических взглядов выступает на радиостанции, финансируемой Конгрессом США.

Незадолго до того мое внимание привлекла «постановочная» статья Попова, в которой он, заявляя себя ярым либералом, объяснял разницу между либералами и социал-демократами. Первые, мол, защищают в основном интересы людей, умеющих и желающих работать, а вторые — не умеющих или не желающих! Меня, разумеется, возмутила эта статья, и я ответил Попову по «Свободе». Я сказал, что люди социал-демократической ориентации выступают в защиту (в России) как раз тех граждан, которые умеют и желают работать — ученых, рабочих, врачей и т. д., — но теряющих возможность работать из-за разрушения промышленности, науки, здравоохранения. Либералы же новоявленные защищают более всего людей, не умеющих и не желающих работать, но желающих и умеющих присваивать государственное имущество или спекулировать им.

Выйдя от Матусевича, я на планерке рассказал о случившемся. И, несмотря на то, что циников и подхалимов хватало среди сотрудников, возмущение было всеобщим и бурным. Событие все-таки выходило из ряда вон. Раньше эти люди (вроде Попова), кричали сотрудники, зажимали рот своим журналистам через ЦК и КГБ, а теперь что — они будут нам рот зажимать через Конгресс или Госдепартамент?!

Была выбрана группа в несколько человек, которая отправилась протестовать к вице-президенту. Последний в тот же день прислал нам свой новый меморандум, в котором заявлял, что его неправильно поняли: он не намерен был отстранять меня от микрофона. Может так оно и было, и Матусевич, исходя из «дружеских» ко мне чувств, исказил смысл предыдущего меморандума вице-президента.

Между прочим, после того, как я уже ушел на пенсию (в 1993 году), Матусевича неожиданно уволили со «Свободы», и он повел в западной прессе бешенную пропаганду за закрытие «Свободы», не более, не менее! Апогеем стала его статья в «Литературной газете» (от 6.03.2002) под заголовком «Чужая «Свобода», в которой он без обиняков выступил за удаление из Москвы бюро РС. И к какой он прибегал аргументации! «Вклад «Свободы» в развал СССР и впрямь существенный», — писал Матусевич, ходивший на станции либералом и западником. Факт существования в Москве бюро «Свободы» он характеризовал как «уникально патологическое наследие ельцинского десятилетия», противоречащее «здравому смыслу и национальному достоинству россиян», немыслимое на территории уважающих себя стран. И призывал, вопрошал: «Не пора ли десантникам домой на пражскую передовую?» Десантниками он назвал работников бюро «Свободы» в Москве. И писал он это в тот момент, когда в Кремле затевалась кампания за отзыв лицензии РС на работу ее филиала в Москве! Вот и гадай после этого, где собака зарыта — в нравственной невменяемости Матусевича или все-таки на Лубянке, сотрудником которой он в прошлом состоял?

Что касается Гавриила Попова, который вскоре после описанного случая оставил пост мэра, то через несколько лет он стал заявлять себя социал-демократом и даже пытался создать соответствующую партию.

Вернусь к ходу событий. Вскоре после инцидента с жалобой Г. Попова, Матусевич по каким-то неизвестным мне причинам ушел с поста директора русской службы и уехал в Америку, собкором «Свободы» в Вашингтоне, а на его место из Америки перебросили в Мюнхен еще одного моего старого «друга» — Юрия Гендлера. Того, который, будучи евреем, крестился в эмиграции и заявлял: «Я не русский националист, я — русский шовинист!». Но это было давно. С тех пор он перековался в американского патриота и либерала. При нем цензура моих «скриптов» сделалась еще жестче, чем при Матусевиче, часто они вообще не пропускались в эфир.