Р. S. После того как я закончил работу над рукописью книги, я рассказал об этой истории сотруднику «Новой газеты» Акраму Муртазаеву, который ранее брал интервью в Англии у Александра Литвиненко. Муртазаев связался с ним и спросил, звонил ли он мне в 1986 году? Литвиненко ответил отрицательно и добавил, что он вообще в то время служил в «другом подразделении» КГБ.

Не скажу, что я стопроцентно поверил этому опровержению.

Глава 32 В безработицу (1985—1986)

Летом 1985 года произошло печальное событие — умер Генрих Белль.

В начале того года я послал Беллю свою только что вышедшую книгу «Самоуправление», написал об усилении блокады по отношению ко мне в эмиграции и приложил проект журнала под условным названием «Самоуправление и демократия». Я не оставлял надежды на этот проект.

Белль переслал мой проект Вилли Брандту, и я через некоторое время получил письмо из канцелярии Брандта о том, что проект будет рассмотрен. На этом дело и кончилось.

А 29 мая 1985 года я получил письмо от Белля.

«Дорогой господин Белоцерковский,

простите, что я так поздно благодарю вас за вашу книгу и письмо. Я не хочу наводить на вас скуку перечислением причин этой задержки, их так много. Я не смог сделать ничего больше, кроме как рекомендовать книгу дальше (так как я не знаю русского). Многочисленные и зачастую неприятные раздоры среди советских эмигрантов становятся для меня слишком запутанными. Сборник, который вы ранее издали, еще совместно с Эткиндом, и который очень редкостен, находится в моей «Хандбиблиотек» (библиотека настольных книг. — В. Б.). Он для меня очень ценен. Но если госпожа Синявская не хочет рисковать публиковать ваши статьи, то кто может это вообще.

Я вновь и вновь пытался призывать СПД и профсоюзы сделать что-нибудь для демократически ориентированных эмигрантов, предоставить им форум и т. д. — но безуспешно! Должен вам признаться, что я в этом пункте спасовал. Европейские левые в целом в этом пункте провалились, я имею в виду организованных левых. Я должен просить вас набраться дальнейшего терпения — что мне очень трудно, но у меня нет ничего другого. Может быть, все-таки что-нибудь да произойдет.

Мои вам наилучшие пожелания и дружеские приветы

Генрих Белль».

Через месяц с небольшим я узнал о смерти Белля. Мы с Анитой направили его семье телеграмму:

«Примите наше глубокое соболезнование. Для нас, людей из России, Генрих Белль был не только большим писателем, он принадлежал к тому «национальному меньшинству», которое представляют вместе с ним Альберт Эйнштейн, Альберт Швейцер и Андрей Сахаров».

(Эйнштейна и Швейцера, напомню, Сахаров в своей автобиографии упоминает как людей наиболее близких ему по мировоззрению и повлиявших на него.)

В письмах Белля поражает сходство с тональностью Сахарова. Та же мягкость, доброта, открытость. Раньше я видел такое сходство Сахарова с Короленко, Чеховым, Томасом Манном... И со временем я понял, что это сходство существует просто между всеми по-настоящему добрыми людьми, или «просто» — людьми. В отличие от нелюдей.

Признаюсь, что меня уже давно посетила одна гипотеза, о которой я никогда не писал: уж слишком выглядит ненаучно. Но она все время подвертывается мне на глаза, и в мемуарной книге я, пожалуй, рискну о ней поведать.

Так вот, по этой гипотезе «гомосапиенсов» можно разделить на два вида — на людей и нелюдей (антилюдей, псевдолюдей...). Особям первого вида чужда возможность наступить на другого человека ради достижения собственных интересов и целей, а для нелюдей — еще как возможно! Они не чувствуют чужой боли. Но граница между этими двумя видами размывается по той причине, что среди людей есть слабые волею и умом индивиды, а среди нелюдей — сильные и умные, и последние способны удерживаться от того, чтобы наступать на ближних из-за второстепенных для них целей и интересов. Слабые же люди в условиях господства жестоких, антилюдских нравов могут наступить на ближнего, поддаваясь господствующим нравам. Но что тут интересно и важно. Всматриваясь в особей обоих видов, я замечал, что слабые люди, наступив на ближнего, потом очень от этого страдают. В острых, тяжелых случаях просто не могут этого перенести и что-то делают с собой, вплоть до ухода из жизни. А нелюди, наоборот, страдают, когда сдерживают себя, иногда очень страдают! Разве только из жизни не уходят.

Такая вот гипотеза, ненаучная, часто приходит на ум при виде того, что происходит в жизни. Делит тот же Томас Манн «человеков» на людей Света и Тьмы.

Что же касается Генриха Белля, то мне хотелось бы еще рассказать об одной телевизионной передаче (по немецкому ТВ), в котором вместе с Беллем участвовал Лев Копелев.

Напомню, что Копелева очень уважали и уважают в Германии за то, что он в конце войны пытался протестовать против издевательств российских военных над мирным немецким населением в Восточной Пруссии. Копелев там находился в качестве военного переводчика и угодил в сталинские лагеря за защиту немцев. Про Белля напомню, что он воевал в России, был младшим офицером.

Так вот журналист, который вел беседу Белля с Копелевым, спросил вдруг последнего, что бы он сделал, во время войны, — если бы в плен к советским войскам попал Белль, и Копелев участвовал в его допросе? Копелев вздохнул и развел руками… Тогда ведущий с тем же вопросом обратился к Беллю, и Белль сказал, что он бы, поняв с кем имеет дело, организовал бы Копелеву побег!

— Как так? – удивился ведущий. – И вы не побоялись бы ваших коллег – офицеров? — Нет, ответил, Белль, все офицеры, с которыми я тогда служил, думали так же, как и я, и так же отрицательно относились к нацистскому режиму. Они бы мне помогли и меня не выдали.

И Беллю нельзя не верить. И я специально — в пику нашим крутым патриотам! — поместил в фотоальбом книги фотографию Белля, сделанную на Восточном фронте. Это самая любимая моя фотография Белля. Перед тобой офицер вермахта, а глаза выдают его! Как ужасно, что такие люди умирают!

Произошло в те годы и еще одно, наряду со смертью Белля, печальное для меня событие — самоликвидация движения «Третий путь».

Не было, видимо, достаточного отклика в обществе, притока новых сил, расширения — необходимых условий для превращения движения в политическую партию, способную участвовать в борьбе за власть. Безусловно, сказалось тут и подавление «Солидарности», которая уже близка была к победе — к установлению в целой стране строя трудового самоуправления, кооперативного социализма. Сторонники такого строя в Западной Европе очень надеялись на победу «Солидарности» — она привлекла бы внимание широких слоев западного общества к их идеям, да и вообще души людей — сосуды сообщающиеся!

Но случилось в тот период и небольшое приятное событие: меня пригласили войти в число внештатных научных сотрудников Интернационального института самоуправления и самоорганизации (IIS), штаб-квартира которого тогда находилась в Германии, а сейчас в США, в университете штата Огайо. Этот институт проводит ежегодные конференции в разных странах мира (в 1996 году такая конференция проходила в Москве), издает свои бюллетени и материалы. Существует он за счет платных консультаций для фирм, принадлежащих работникам или переходящих в их собственность.

Историческая неизбежность социализма

В период безработицы я, разумеется, много времени проводил в моем «параллельном мире». В частности написал статью об исторической неизбежности социализма, настоящего, демократического.

Во второй части книги (в главе 7) я рассказывал о психологическом обосновании такой неизбежности. Однако подобное обоснование — дело, как говорят в математике, необходимое, но не достаточное, и я все время продолжал думать и об историческом обосновании. Информация и впечатления, приходившие ко мне на Западе, помогли продумать этот вопрос.