Незабвенный Ларс-Эрик Нильсен

Но самым удивительным был звонок из Вашингтона известного и влиятельного американского журналиста Ларса-Эрика Нильсена, одного из руководителей самой многотиражной газеты в Штатах «Нью-Йорк дейли ньюс», недавно, увы, скончавшегося.

Еще до моего протеста в Сенат среди критических статей в западной прессе об антидемократических и антисемитских передачах PC выделялись его статьи, отличаясь остротой, пониманием дела и ангажированностью автора. И вот примерно на третий день после моего увольнения раздался телефонный звонок из Вашингтона Ларса-Эрика Нильсена. «Мы вас не оставим! Держитесь! — сказал он. — Я пишу статью о вашем деле. Я нахожусь в контакте с Клайборном Пеллом и Джеральдом Крисчансеном. Пелл напишет письмо в вашу защиту». И Нильсен опубликовал не одну статью в мою защиту, а несколько, и не только в своей газете. Статьи его перепечатывались многими другими газетами США. Выяснилось, что он работал в конце 60-х корреспондентом агентства Рейтер в Москве. Отсюда, наверное, понимание ситуации и особая заинтересованность. Вот выдержка из его статьи в «Нью-Йорк дейли ньюс» от 21 февраля 1986 года:

«Вы в суде, вы и я, в Мюнхене, Западная Германия. Мы пытаемся получить немецкое разрешение, чтобы уволить нашего служащего, советского диссидента, который имел смелость публично протестовать против антисемитизма.

(«Мы» — это значит американские граждане, финансирующие своими налогами радиостанцию «Свобода» и таким образом вовлеченные в судебный процесс по моему делу.)

Его проступок против нас, — продолжал Нильсен, — подобен тому, что совершил против Кремля Анатолий Щаранский: протест против антисемитизма, борьба за свои права и общая неудобность для властей.

Ирония состоит в том, что мы пытаемся уволить Белоцерковского в тот самый момент, когда мы приветствуем освобождение Щаранского из ГУЛАГа.

Ирония заключается также в том обстоятельстве, связанном с историей немцев и евреев, что мы просим немецкий суд позволить нам предпринять репрессии против еврея Белоцерковского. У немцев хватает здравого смысла, и они стремятся не принимать участия в этом. Но мы не позволяем им уклониться. Мы намерены воевать с Белоцерковским в немецком суде до второго пришествия...

Власти, которые держали в тюрьме Щаранского, могут наслаждаться ироническим смехом. Когда доходит до дела, то оказывается, что мы не намного более терпимы к инакомыслию, чем они».

Нильсен не только писал о моем деле, но и хлопотал за меня в различных американских учреждениях. Благодарность моя безгранична, как и скорбь о его кончине.

Были статьи и других авторов в других американских газетах и журналах, а затем и в английских, таких разных, как «Гардиан» и «Спектейтор», во французских («Либерасьон»), немецких («Ди цайт»), израильских, голландских. Ну и разумеется, в прессе чехословацкой, польской, литовской, украинской эмиграций. Это только то, что мне известно. И во всех этих случаях газеты защищали меня и выражали возмущение по поводу моего увольнения.

В «Ди цайт» от 7 марта 1986 года статья Уве Шиллера «Странные тона из эфира» о моем деле заканчивалась так:

«С января 1986 года Белоцерковский получает пособие по безработице. «В Советском Союзе я был безработным из-за господствовавшего там антисемитизма. Здесь я безработный потому, что протестовал против антисемитизма», — саркастически комментирует бывший диссидент свой новый статус».

Мне был известен только один случай выступления против меня в западной прессе — в «Уолл-стрит джорнэл» была опубликована статья брата Джеймса Бакли, в которой мне запомнился один яркий пассаж. Белоцерковский, писал автор, «жестоко атакует в прессе своего работодателя», и его не удается уволить из-за существующих в Германии социалистических законов. Необходимо, делал автор вывод, как можно быстрее переводить РСЕ/РС в США!

Волчье молчание эмиграции

Эмигрантская пресса поначалу долго молчала, хотя тема моего выступления и увольнения горячо обсуждалась во всех русских эмигрантских кружках на всех континентах. Постепенно выяснялось, что большинство политэмигрантов не собирается протестовать против моего увольнения. Появилось письмо четырех, направленное Клайборну Пеллу, которое подписали Л. Алексеева, П. Литвинов, К. Любарский и С. Максудов-Бабенышев. (Литвинов вскоре дезавуировал свою подпись, а Любарский подписался, чтобы подлизаться ко мне после попытки лишить меня «Рабочего движения»); и еще письмо троих моих друзей — А. Якоревой, В. Файнберга и В. Борисова — в разные адреса и в прессу. Они хотели собрать под этим письмом много подписей, разослали его всем либерально-демократическим эмигрантам, но никто его не подписал! Случился даже такой эпизод. Когда Альбина Якорева пыталась собирать подписи диссидентов, работавших на станции, уже известная читателю Юлия Вишневская, отказываясь подписать письмо, сказала Якоревой: «Не надо делать из Белоцерковского героя!». (Совсем как в «Правде» по поводу моего «Почтового вагона»!) Позвонила неожиданно и сама госпожа Розанова (Синявская) и стала с откровенным садистическим любопытством разведывать, каково мне приходится? Но в тот раз меня хватило догадаться оборвать разговор, не удовлетворив любопытства Розановой.

Упомянутые выше письма были, конечно, каплей в море. Для сравнения, под обращением в защиту Владимова подписались почти все гранды эмиграции, начиная с Иосифа Бродского. (Солженицын не подписывал защитные письма принципиально, чтобы «не девальвировать свою подпись»!)

Я послал документацию скандала Льву Копелеву, еврею, левому по ориентации, другу Сахарова, вошедшему уже тогда в контры с Солженицыным. Авторитет Копелева в Германии был чрезвычайно высок, и он мог бы многое сделать как для меня, так и для прекращения давления «коричневых» на «Свободу». Но он даже ответить мне не удосужился! Прождав месяца два и написав ему напоминание (вдруг первое письмо не получил), я отправил ему еще одно письмо: «Итак, Вы очевидно не собираетесь откликаться на мои призывы о помощи и даже не считаете необходимым ответить мне. (Вместо этого Ваша жена шутит: «А вы любите писать письма!». Все равно что сказать тонущему: а вы любите кричать!) Чем объяснить Ваше безразличие и бессердечие, как не чудовищной кастовостью Вашего сознания, позорной для диссидента-правозащитника? Я пишу Вам сейчас, чтобы Вы хотя бы знали, как выглядите со стороны».

Позже, когда Владимов был «уволен», исключен из НТС и с поста главного редактора «Граней», Копелев развернул компанию в защиту Владимова и в своей статье по этому поводу вспомнил о моем деле – вот, мол, и Белоцерковского уволили реакционные силы по сходным причинам! Я написал ему тогда короткую записку: «Я тоже сочувствую Владимову, но дела наши, господин Копелев, имеют мало общего: меня уволили за то, что я протестовал против антисемитов («реакционных сил») и не хотел служить под их началом, а его за то, что он недостаточно потрафлял этим самым антисемитам, служа у них!».

Очень печальным было для меня и молчание советской прессы. Раньше самый ничтожный скандал на PC находил злорадный отклик в советской печати — «Пауки в банке» и т. д. А тут такая, казалось бы, выигрышная тема... и молчание. Три раза советские газеты вплотную подходили к моему делу, но не разворачивали его. «Правда» за 5 октября 1985 года писала:

«Из отчета «Главного счетного управления» Сената США по поводу деятельности «Свободы» выяснилось, что в последнее время она перешла к самой низкопробной черной пропаганде».

Не к антисемитской или антидемократической, не к «коричневой», а к какой-то «черной». И ни слова о моем деле!

«Комсомольская правда» от 10 октября 1985 года упомянула мое имя, но в каком контексте!

«Скандал возник внезапно. Кто-то из сотрудников рассказал антисемитский анекдот, и тогда представители воинствующих сионистов, некие Лев Ройтман и Вадим Белоцерковский, бросили клич среди сынов Израиля и провозгласили бескомпромиссную борьбу за ликвидацию антисемитизма на радиостанции РСЕ/РС».