Путешествие по Израилю организовали нам мои московские друзья по «еврейскому движению за эмиграцию» — чета Маневичей, очень милые люди, эмигрировавшие в одном (1972) году со мной.

Это путешествие стало для нас тем, что у немцев называется «эрлебнис» — событие, переживание жизни. Ярче путешествия у меня на Западе не было. Вообще же из всех краев, где мне довелось побывать, самое сильное впечатление на меня произвели три: Израиль, Французская Ривьера и долина реки Мозель в Германии. Но Израиль стоит, конечно, на первом месте.

Маленький на карте, Израиль, когда путешествуешь по нему, остается в памяти как очень большая страна. С пространством происходит то же самое, что и со временем: оно растягивается, если насыщено ярким разнообразием мест и впечатлений. Так же воспринимается, между прочим, и Швейцария.

Но все по порядку. Не без волнения вступил я на землю израильскую: как- никак — прародина! Но эффекта узнавания не возникло. Чувствовалась лишь, как нигде, особая древность страны.

Иерусалим, Ерушалайм, город на холмах, парящий над миром Востока, городская стена, исщербленная веками, тесные торговые улочки, длиннобородые торговцы в чалмах — возникает ощущение, что здесь почти ничего не изменилось со времен Христа и Понтия Пилата. Но «стена плача» на меня впечатления не произвела, как и христианские святыни. Нерелигиозный я человек, что поделаешь.

Мертвое море. Дорога к нему пролегает словно по другой, необитаемой планете или на земле до сотворения всего живого. И чем дальше, тем фантастичнее хаос скал и красок — скалы оранжевые, красные, черные — похоже и на спуск в преисподнюю. (Дорога шла все время под уклон.) И вдруг среди нагромождения скал блеснула синева огромного моря-озера, за которым в сиреневой дымке угадывались далекие горы Иордании. Приблизившись к озеру, мы увидели и знаменитые, торчащие из воды белые соляные столбы.

Тишина там стояла тоже доисторическая, пустая, какая могла, наверное, стоять над землей до сотворения жизни. Мертвое озеро — мертвый мир. Но на берегу вдруг открылась живая современность: отель для туристов, который содержала, как мне пояснил Фима Маневич, израильская мафия! Залезали мы, конечно, и в воду, сидели в ней без движения. Лечь нельзя — переворачивает!

Совсем другое впечатление производит Генисаретское озеро. Оно все живое, в зеленых берегах, вокруг банановые и цитрусовые плантации, белые пятна поселков. Райское место. Но за ним встают холмистые горы — печально знаменитые Голанские высоты. Не верится, что в таком благословенном краю с тех высот еще недавно стреляла сирийская артиллерия.

Но и там нас не покидало ощущение библейской древности. Она жила в витающих над озером преданиях. Ведь это по Генисаретскому озеру Христос ходил по водам, и его апостолы в нем ловили рыбу, которая и до сих пор там ловится — «рыба Святого Петра», страшноватая, вся в острых костяных шишках, как в латах, прямо ископаемая.

И два мистических ощущения посетили меня на Генисаретском озере. Всей компанией мы полезли купаться. Вода чистая, теплая — все нормально. Но плыву я и чувствую над водой, над собой какой-то особый слой воздуха, этак в полметра. И в нем разносится странное эхо. Я делаю вздох и слышу гулкое его повторение. Я говорю: «О, господи!». И кто-то мне вторит, но не моим, чужим голосом. Словно дух какой-то парил над водой, меня слушал, и я ждал, что он мне вот-вот что-то скажет. На берегу спросил Аниту, Маневичей, слышали ли они это эхо, чувствовали ли странный слой над водой? Никто ничего не слышал и не чувствовал! Что это было, до сих пор не знаю.

Другая мистика приключилась в лесу возле озера. Мы с Маневичами ехали вдоль леса, остановились. Я углубился в лес. Он чем-то поманил меня. Светлый был лес с серыми стволами деревьев и серебристыми, жесткими листьями, которые устилали землю и хрустели под ногами...

Когда я вышел из леса, Маневич на меня посмотрел и спросил: «Что-нибудь случилось?». «Ничего не случилось» — ответил я. Не мог же я сказать, что вдруг налетел ветер, лес зашумел очень сильно и гулко (потом я понял: жесткие листья!), и мне почудилось, что это был особый, реликтовый ветер, что он так же шумел здесь две тысячи лет назад. Было немного жутко. Пока ветер не утих, я не мог двинуться с места.

Кибуцы

И там же, на берегу Генисаретского озера, мы попали в далекое будущее: в кибуц, в «проклятый» коммунизм. К берегу голубого озера спускалось два ряда светлых коттеджей, добротных, уютных, с черными квадратами солнечных батарей на крышах, тогда еще бывшими внове, а между ними — широкий ярко зеленый газон-сквер, усаженный пальмами, с детскими площадками в их тени. Красивая девушка в шортах играла со стайкой детей на одной из таких площадок. Сквер тоже спускался к берегу. Поливальные машинки, мягко шурша, разбрызгивали воду по газону. Время от времени по скверу проходили легко и красиво одетые спокойные люди. За коттеджами проглядывали темно-зеленые стены апельсиновых плантаций, расцвеченные оранжевыми шарами плодов. Похожая картина снилась мне однажды то ли как мир будущего, то ли как другая счастливая планета.

В коттеджах этих, как мы потом узнали, жили члены кибуца и те, кто в данное время исполняли руководящие роли, и те, кто исполняли роль рядовых работников. Через определенные в уставе сроки исполнители меняются ролями, но не коттеджами!

Мы побывали в правлении кибуца, разговаривали с инженером по электронике и с мастером гончарной мастерской кибуца. Маневичи были нашими переводчиками. Мы расспрашивали об условиях работы и жизни, об истории кибуца. Оба наших собеседника родились в Израиле и были совершенно не похожи на евреев в нашем представлении. Инженер был смуглый, черноволосый, но я бы принял его за испанца или француза. А гончара — за скандинава. Он пригласил нас в мастерскую, показывал там образцы их работы. Среди них было много очень красивых и оригинальных вещей. Мы с Анитой купили одну вазочку, и вот уже много лет я не перестаю любоваться ею.

Кроме гончарной мастерской, в кибуце было и какое-то электронное производство, и фармацевтическое.

В ресторане кибуца мы ели рыбу Святого Петра. Обслуживала нас мужская бригада официантов-кибуцников, подобных которым мы никогда не видели. Такие они были искренне приветливые, но без малейшей тени искательности. Это были интеллигентные люди, с достоинством выполнявшие дежурную для них работу официантов. Завтра или через несколько дней они будут работать на плантациях или в мастерских и лабораториях кибуца. Расплачиваясь, я машинально хотел доложить чаевые, но официант-кибуцник, отрицательно качнув головой, так мягко и просто улыбнулся мне, что я безо всякого смущения убрал руку с чаевыми.

Большинство людей в России имеют самые смутные представления о кибуцах, и потому я на всякий случай коротко расскажу о них то, что знаю. Работают там люди по коммунистическому принципу: «С каждого по способности, каждому — по потребности». (Разумеется, в рамках бюджета кибуцев.) Зарплаты не получают, но могут брать деньги на карманные расходы, если отправляются за пределы кибуца, так же, как и на проведение отпуска вне кибуцев. Жилье, товары и продукты в магазинах, питание в кибуцных столовых — все бесплатно. Так же бесплатны детские сады, уход за стариками. Молодые люди, желающие учиться в университетах и вузах, получают от кибуцев стипендии. Каждый кибуцник, как правило, имеет какую-то основную работу, а другие общественно-необходимые работы выполняются по очереди.

Помню, как еще в хрущевское время побывавший в Израиле театральный режиссер Комиссаржевский (в составе первой советской делегации, посетившей Израиль), выступая на вечере в ЦДЛ, поразил всех рассказом о том, как в каком-то кибуце им удалось встретиться с тогдашним премьер-министром страны, знаменитым Бен-Гурионом, членом того кибуца. Им для этого пришлось поехать на пастбище, где в тот день Бен-Гурион пас овец! Была его очередь.

Зал в ЦДЛ ахнул и обалдел. Когда члены советской делегации, рассказывал Комиссаржевский, так же поразились, узнав, где им предстоит встретиться с премьер-министром и в какой роли он предстанет, то сопровождавшие их кибуцники с иронией спросили, чему это они, советские люди, так удивляются — ведь еще Маяковский писал про коммунизм: «Землю попашет, попишет стихи»! А я подумал, что дни, проведенные в поле, у стада, позволяли, наверное, Бен-Гуриону прийти в себя от государственной суеты, сосредоточиться, спокойно обдумывать главные проблемы. В Израиле, да и за его пределами, Бен-Гурион почитается одним из самых мудрых государственных деятелей. Был он, напомню, и одним из отцов-основателей Израиля.