«Он проехался по республике, по участкам, возвращается и говорит:

— В жизни не мог себе представить, что до такой степени может быть все запущено. Они подтасуют тебе все что угодно, потому что ребята сорвались с петель. Неужели люди не понимают, что за это придется нести ответственность? Ведь только сумасшедший может смотреть на это с закрытыми глазами.

Виктор возмущался тем, что в регионах уже поняли, что они должны сделать так, как скажут сверху, и поэтому, говорит, на все мои замечания, что выборы не будут признаны, что вы будете наказаны за подтасовки, никто даже внимания не обращал».

Вот эту всю «избирательную систему», созданную Лукашенко и его «вертикалью» буквально за полтора года, Гончар и вознамерился сломать. Это позволило бы ЦИКу стать самостоятельной силой, серьезным противовесом Лукашенко.

И он развивает бурную деятельность. Добивается решения Конституционного суда, согласно которому референдум может носить только консультативный характер, — причем с одобрения остальных членов ЦИК вносит его в бюллетень для голосования. Проводит консультации с членами общественных структур, взявших на себя обязанность контролировать ход референдума.

В качестве едва ли не главного оппонента действующему президенту Гончар посещает Государственную думу Российской Федерации, где делает ряд громогласных заявлений — о решении Конституционного суда, о многочисленных нарушениях законодательства, сопутствующих организации референдума, о готовящихся фальсификациях. Но главное заявление он сделал в программе «Герой дня» на российском телеканале НТВ — о том, что «в связи с многочисленными нарушениями не подпишет итоговые документы по результатам референдума»234.

Конечно, Гончар не был политически нейтрален, как, в общем-то, положено руководителю Центризбиркома. Хотя он не был и на стороне Верховного Совета.

Это придет потом. Но Гончар был юристом, он видел, как последовательно и цинично Лукашенко попирает законность, и не мог с этим смириться. Конечно, его возмущение подогревалось личными амбициями, но он действительно защищал в этот момент и букву, и дух Конституции. И свой решительный отказ признать итоги референдума поспешил донести и до белорусского, и до российского телезрителя в надежде, что люди поймут.

Это было ошибкой, которая дорого обошлась и самому Гончару, и стране. Пойдя в бой с открытым забралом, он, похоже, слишком увлекся и забыл, с каким хладнокровным и вероломным противником приходится иметь дело.

У Гончара действительно были все основания не признать референдум состоявшимся — хотя бы в силу зафиксированных им как председателем ЦИК нарушений. Кроме того, Конституционный суд объявил референдум консультативным, а это означало, что немедленное, минуя Верховный Совет, введение одобренной на референдуме Конституции стало бы государственным переворотом. Всему этому Гончар готов был противостоять, но он явно поторопился заявить о своих намерениях и спровоцировал Лукашенко на неожиданный и в полной мере противозаконный шаг.

Четырнадцатого ноября 1996 года президент силой смещает Гончара. Служба охраны президента осуществляет вооруженный захват помещений ЦИК и выдворяет Гончара из его служебного кабинета. Председателя Верховного Совета Семена Шарецкого и генерального прокурора Василия Капитана, пытавшихся воспрепятствовать произволу, просто-напросто вышвыривают вместе с Гончаром. Вступившихся за Гончара рядовых депутатов и вовсе избивают.

По рекомендации Михаила Сазонова и Юрия Малумова главой ЦИК назначается заведующая юридическим отделом Бобруйского горисполкома Лидия Ермошина235 — единственный член Центризбиркома, публично возражавшая Гончару.

Это обеспечило Лукашенко победу.

Демократия на плахе

Беру на себя смелость заявить, что назначение председателем ЦИК Лидии Ермошиной повлекло за собой катастрофические последствия для белорусской демократии. Было понятно, что предоставленный ей судьбой шанс эта неглупая и честолюбивая женщина ни за что не упустит. Она знала, какие результаты референдума нужны Лукашенко. И знала, что в новом тексте Конституции была норма, согласно которой назначение председателя Центризбиркома зависит только от президента. Значит, угодить ему — обеспечить собственное будущее.

Нетрудно представить, чего ей стоила такая решимость: прямо и откровенно лгать, что никаких нарушений закона нет. Но она боролась за свое право уехать из Бобруйска, осточертевшего ей настолько, что ради этого можно было пренебречь всем. Гончар вырвался из Молодечно, Лебедько — из Ошмян, Лукашенко — из Рыжкович, Шарецкий — из Воложина. Чем она их хуже? Тем, что им повезло, а ей нет? Так это ей до 1996 года не везло, а теперь она будет держать свою птицу-счастье за хвост с таким упорством, что птице будет проще взлететь с ней, чем вырваться от нее, Лидии Ермошиной.

Назначение Ермошиной главой ЦИК сделало победу Лукашенко на референдуме и принятие Конституции неизбежными, как неизбежно падение топора, взлетевшего вверх и ощутившего на себе действие закона всемирного тяготения. Топор держали женские ручки, а на плахе лежала белорусская Конституция.

Хотя еще был шанс. Ведь процедура импичмента была уже начата, и если Конституционный суд довершит свое дело до референдума… В конце концов, должен ведь у судей быть хотя бы элементарный инстинкт самосохранения.

Все надежды на Москву

Однако импичмент не состоялся.

Ему помешал… белорусский парламент. Именно Верховный Совет обратился к руководству России с просьбой выступить в качестве третейского судьи в споре белорусских ветвей власти, что и сделало катастрофу неизбежной.

Вспоминает Сергей Калякин:

«Россия в начале конфликта, по крайней мере, стояла на стороне Верховного Совета и пыталась урегулировать ситуацию, опасаясь, что противостояние в Беларуси может привести к какому-то глубокому конфликту, вплоть до гражданской войны.

Вначале они как бы хотели найти компромисс между двумя ветвями власти, чтобы закончить это дело миром. И вокруг этого шли все разговоры. "На какие компромиссы, — нас спрашивали, — мог бы пойти Верховный Совет?" И что должна сделать исполнительная власть, чтобы Верховный Совет смог снять вопрос импичмента?».

Шарецкий и депутаты надеялись в своем споре с Лукашенко получить поддержку Москвы.

«Дело в том, что у Семена Шарецкого с Егором Строевым были давние отношения, — рассказывает Валентина Святская. — Строев до августа 1991 года был секретарем ЦК КПСС по аграрным вопросам, и когда случился путч, и все секретари попали в черный список и оказались невостребованными, Строев вернулся к себе на Орловщину и был страшно подавлен. Он вообще сидел без работы. Вот тогда Шарецкий и Никонов, президент ВАСХНИЛ, поехали на Орловщину, чтобы морально поддержать Строева. И Шарецкий считал, что это дает ему право считать его своим другом. Он рассчитывал на участие и помощь Строева, который знал, что из себя представляет Лукашенко».

Но в России политические решения уже тогда принимал лишь президент. А Борису Ельцину в это время было не до белорусского скандала: как раз в разгар всех этих событий ему сделали серьезнейшую операцию на сердце. Понятно, что в ситуации, когда только что избранный глава российского государства оказался на операционном столе, российская элита была озабочена собственными проблемами больше, чем белорусскими. Но, едва оклемавшись после операции, российский президент тут же обратил внимание на минское противостояние. По его непосредственному указанию и с благословения главы Администрации президента России Анатолия Чубайса в Минск вылетели три высших руководителя страны — премьер-министр Виктор Черномырдин и спикеры обеих палат Федерального собрания Геннадий Селезнев и Егор Строев. Тот самый Строев, которого не в меру доверчивый Шарецкий считал другом и единомышленником.