Геронтий в ответ на свое смещение вообще отказался подчиняться Константину и Константу. Он объявил императором некоего Максима. Одни исследователи полагают, что это был тот же Максим, который в 60-х гг. IV в. был наместником последовательно Армении, Галатии и Египта{100}. В таком случае он должен был быть в это время довольно стар: ведь если в 359 г. был уже президом Армении, то и родиться он мог не позднее 322 г., ибо едва ли человек моложе 30 лет был бы назначен управлять столь важной в стратегическом отношении пограничной провинцией. Но известно, что он был казнен в 422 г. в Равенне, так что получается, что ему в то время было 100 лет. Это едва ли можно принять. Другое предположение: Максим — сын Геронтия{101}. Основанием для этого служит сообщение Олипиодора (fr. 16), назвавшего Максима сыном (παϊς) Геронтия, который воспитывался среди доместиков. Наконец, некоторые авторы называют Максима либо приближенным (domesticus), либо клиентом Геронтия (Greg. Tur. II,9){102}. В любом случае это был человек, близкий к мятежному полководцу. Провозглашение императором Максима давало Геронтию возможность сохранить в своих руках командование армией и фактически править за спиной своего ставленника{103}. Как бы то ни было, Геронтий, оставив Максима в Испании, где его столицей был Тарракон, сам с основной частью войск двинулся в Галлию. Он разбил войска Константа, который вскоре был убит, а затем осадил Константина в Арелате. Но к этому времени изменилось положение в Италии. Хотя готы еще оставались там, смерть Алариха позволила Гонорию направить часть своих сил во главе с Констанцием в Галлию{104}. При их приближении большая часть воинов Геронтия в обмен на обещание безнаказанности перешла на сторону Гонория и его полководца, так что Геронтию с небольшим отрядом пришлось бежать в Испанию. Но если он надеялся найти там опору, то ошибся. Оставшиеся в Испании его воины тоже выступили против него. Геронтий заперся в своем доме и долго храбро и упорно сопротивлялся, но, видя бессмысленность дальнейшего сопротивления, убил свою любимую жену Ноннихию или Ну-нехию и покончил с собой. В восточной части Испании еще некоторое время правил Максим. Его провозглашение привело к некоторой дезориентации римской администрации и, может быть, остатков римских войск{105}. Однако очень скоро против него выступили воины и принудили его к отречению. Не дожидаясь прибытия войск Гонория, Максим бежал к варварам, уже находившимся в то время в Испании (Oros. VII, 40—42; Zos. VI, 5; Sozom. IX, 11-13; Olymp. fir. 16). Констанций, перейдя Пиренеи, восстановил власть Гонория в большей части Испании. Но другая ее часть уже была в это время фактически в руках варваров.
Все эти события стали лишь прологом к истории варварского завоевания Испании.
ОБЩЕСТВО ПОЗДНЕИМПЕРСКОЙ ИСПАНИИ
Кризис III в. нанес тяжелый удар испанскому обществу и испанской экономике. Разорение было ужасающим. Пострадали многие виллы и города. Именно после вторжений варваров в 259—260 гг. испанские города начали окружать себя стенами, причем не только крупные центры, но и довольно мелкие городки{106}. Но уже довольно скоро испанское общество начало оправляться от разорений III в. Это относится и к городам. Понтий Паулин в своем втором послании к Авзонию (231—234), возражая против суждения поэта (26, 57—59) о некоторых испанских городах как о дикой глуши, оценивает эти города довольно высоко, называя, в частности, Цезаравгусту прелестной, а Тарракон гордым. Эта оценка Паулина тем более интересна, что он был в это время епископом Барцинона и, следовательно, хорошо знал этот район Испании. Да и сам Авзоний среди двадцати знаменитых городов империи называет четыре испанских — Гиспалис, Кордубу, Тарракон и Браку, т. е. Бракаравгусту (de opp. ill. 11-14).
Однако обращает на себя внимание, что города, упомянутые Паулином, относятся только к восточной части Тарраконской Испании, и в его словах ясно ощущается противопоставление таких сравнительно крупных городов, как Барцинон, Цезаравгуста и Тарракон, более мелким Бильбилису и Калагуррису, с уничижительной оценкой которых своим наставником барцинонский епископ и не спорит. Авзоний же называет по существу лишь административные центры. Единственным городом, таким центром не являвшимся, является Кордуба, из которой провинциальная столица переместилась в IV в. в Гиспалис{107}, на что намекает и сам поэт. Все пятистишие посвящено лишь прославлению Гиспалиса как столице всей Испании, перед которым склоняются остальные центры. В Тарраконе упоминается его твердыня, а в Бракаравгусте — морские богатства (но не богатства самого города).
Говоря об испанских городах этого времени, надо отметить, что многие следы опустошений III в. еще очень долго сохранялись. Так, в Тарраконе разрушения были видны еще и в V в. В Малаке, разрушенной в 60-х гг. III в., не восстанавливается театр, и его участок вскоре застраивается обычными домами{108}. Между тем известно, что театр был одним из важнейших атрибутов античной городской жизни. После восстановления Кордубы место старых общественных зданий занимают жилые дома{109}. Можно сказать, что практически во всех городах происходит своеобразная «приватизация» центра, когда место общественных зданий занимают частные дома, а порой и некрополи{110}. Дома начинают вторгаться на улицы, и постепенно меняется сама городская сеть, начинает изменяться прежняя прямоугольная планировка классического города{111}. Вторым важным обстоятельством является упадок многих старых центров и выдвижение новых. Так, на восточном побережье полностью теряют свой городской характер Сагунт и Эдета, в то время как набирает силу Валенция{112}. Хотя Тарракон и являлся официально центром провинции, наделе на первый план выдвигается Барцинон{113}. В Бетике, как только что было сказано, место Кордубы занимает Гиспалис. Можно говорить, что происходит некоторое передвижение центров городской жизни. Третье обстоятельство — рустификация и в некотором смысле «варваризация» городов. Она хорошо видна в определенных изменениях их названий. Старые «культурные» названия заменяются теми, какие, видимо, уже давно бытовали в сельской округе и, может быть, в городских низах, как, например, Cartagena вместо Carthago, или Carthago Nova{114}. Практически исчезают официальные римские названия городов Бетики, как Юлия Ромула или Патриция, и заменяются старыми, еще доримскими, как Гиспалис или Кордуба. Видимо, в период кризиса исчезла старая муниципальная аристократия, и в число куриалов вошли «новые люди» из низов городского и сельского населения испанских городов, которые в культурном отношении были гораздо менее романизованы.
В античном городе, в том числе в провинциальном испанском, никогда не было ни имущественного, ни социального равенства. Но в эпоху Поздней империи эти различия еще более обострились. Самыми престижными и роскошными зданиями оказываются теперь не храмы и общественные сооружения, как раньше, а дома богачей. Некоторые из них, украшенные великолепными мозаиками, превращаются в настоящие дворцы. В одном из таких зданий в Италике, около Гиспалиса, только мозаика занимает площадь в 3000 м2. А раскопки некрополей показывают очень низкий уровень жизни подавляющего большинства городского населения этого времени{115}.