— Машину к подъезду! — приказал он явившемуся на вызов дежурному.

Начальник сануправления Дьячков собирался домой, когда к нему постучался Решетов.

— Здравствуйте, Михаил Николаевич! — радушно приветствовал полковника Дьячков.

— Кажется, я не вовремя? Вы собирались уходить? — пожимая руку врача, спросил Решетов.

— Пожалуйста, Михаил Николаевич, я не спешу, — Дьячков стал расстегивать пуговицы плаща.

— Я, собственно, к больному, переведенному к вам из городской больницы. Как он сейчас? Не отразится ли на его здоровье непродолжительная беседа?

— Состояние его удовлетворительное, товарищ полковник, — перешел на официальный тон Дьячков. — Дело идет на поправку… Хорошо ест, бессонница прошла, даже прибавил в весе. Но молчит по-прежнему и сторонится людей. Думаю, беседа ему пойдет на пользу, — Дьячков улыбнулся, понимающе взглянул на Решетова.

— Тогда не стану вас задерживать. Разрешите мне только воспользоваться вашим кабинетом. И еще — распорядитесь привести сюда больного.

Дьячков попрощался и удалился, а Решетов, сняв плащ, удобно расположился на диване, покрытом белоснежным чехлом.

Больной нерешительно переступил порог кабинета, придерживая руками полы халата. Он бросил тревожный взгляд на полковника и замер. Решетов продолжал смотреть в газету, но от его взгляда не ускользнули удивление и испуг, мелькнувшие в глазах вошедшего. Минуту спустя полковник отложил газету и внимательно посмотрел в глаза больному.

В дверях стоял парень лет двадцати — двадцати двух. Светлые волосы прядями падали на лоб и уши. Серые глаза диковато смотрели из-под нависших бровей.

— Звали? — тихо спросил он, очевидно, не выдерживая изучающего взгляда Решетова.

— Садитесь, — Решетов указал на стул напротив себя. Тот послушно сел и уставился в угол.

Глядя на эту сгорбленную худую спину с выдающимися лопатками, на угрюмое лицо, Решетов старался разгадать, кто же этот юноша, показания которого так важны сейчас. Неужели уже ничем нельзя пробудить в нем человеческие чувства? Неужели для него уже все потеряно? Не хотелось верить в это…

Решетов закурил и протянул раскрытый портсигар больному.

— Не курю, — продолжая смотреть в угол комнаты, сказал тот.

Решетов громко захлопнул портсигар и положил вместе со спичками на качалку дивана.

— Вот что, парень, — пристально глядя в лицо больному, заговорил он. — Звать тебя фальшивым именем не хочу и не буду. Настоящую фамилию и имя назовешь сам. А теперь скажи, для чего и кто вручил тебе эту трубку? — Решетов вытащил из кармана и протянул трубку со свисающим кортиком. От взгляда полковника не ускользнуло мимолетное движение парня в сторону трубки. Лицо его побледнело, под тонкой кожей вздулись желваки.

— Молчишь? Эх, ты! Для чего упрямишься? Неужели до тебя не доходит, что нам все известно. Самое лучшее для тебя — все рассказать без утайки.

Парень еще больше сгорбился, как будто слова Решетова тяжким грузом легли на его плечи. Но он по-прежнему молчал. Решетов встал и, сделав два шага по направлению к двери, повернулся и остановился перед парнем. Тот с трудом поднялся. Положив руку на плечо больного, Решетов усадил его.

— Значит, не хочешь сказать, кто дал тебе трубку? Ладно. Тогда, может быть, расскажешь, как тебя эта трубка связала с агентом иностранной разведки?..

— Да что вы, гражданин полковник! — больной вскочил со стула и расширенными глазами уставился на Решетова.

Точно молния, пронзила Решетова мысль, что сидевший перед ним парень уже бывал в заключении, а стало быть, имел на совести какое-то преступление. За всю долголетнюю работу в органах государственной безопасности Решетов не раз наблюдал, как тяжело человеку, впервые находящемуся под следствием, вдруг отвыкнуть от ставшего таким дорогим советскому человеку слова «товарищ» и взамен употреблять в обращении с работниками органов официальное «гражданин». А тут это слово так легко и привычно слетело с губ юноши.

— Я хочу, чтобы ты сам все рассказал, — спокойно продолжал полковник. — За что ты отбывал наказание?

По тому, как вздрогнул молодой человек, Решетов понял, что попал в цель.

— Так я же честно отработал и вышел подчистую, — подняв глаза на Решетова, с трудом шевеля побелевшими губами, тихо вымолвил парень.

— А потом снова связался с той же компанией? За легкой наживой погнался? Так? Ну, а теперь подумай сам, можно ли после этого доверять тебе, считать тебя оправданным «подчистую», как ты говоришь?

Решетов видел, как действует на парня сказанное, и чувствовал, что находится на пороге разгадки. И как бы отвечая на его мысль, тот с дрожью в голосе заговорил:

— Разве ж я добровольно? Чтобы сам я опять к этим гадюкам подался? Да ни за что в жизни! Все это дядя Степан… Пиявкой присосался и пьет мою кровь… Решился пойти, когда он позвал, чтобы только разузнать его подлые затеи, а потом все рассказать в милиции и помочь покончить раз и навсегда, да не успел… Несчастье приключилось, отравился испорченной колбасой…

Итак, значит, «Степан». Кто же он? Настоящий ли дядя или человек, носящий кличку?

— Отравился, говоришь? Ты что же, на самом деле веришь в это? Ведь тебя отравили… — спокойно произнес Решетов, но мозг его напряженно работал: в связи с каким событием слышал он или читал в донесениях имя «Степан». Полковник старался собрать все обширные данные следствия в один узел.

— Не может быть, чтобы меня отравили. Для чего? Ведь они не знали, что я собираюсь сделать… Нет, нет…

Это было сказано с таким искренним удивлением, что Решетов поверил. Но сейчас его занимал другой вопрос этот Степан — смотритель приозерного леса или кто-то другой?

— Даже не подозревая о твоих замыслах, они тебе все равно полностью не доверяли… Эх ты, святая простота! — в спокойном голосе Решетова слышалась отеческая укоризна. — Ты сделал, что требовалось, и больше им не нужен. А какой смысл оставлять в живых свидетелей. Дескать, отравился колбасой и концы в воду. Обычный прием диверсантов…

Опустив голову, сгорбившись еще больше, парень сидел не шевелясь.

Его душила бессильная злоба на людей, искалечивших его молодую жизнь, жег стыд перед этим пожилым человеком в полковничьих погонах. А ведь он хотел заявить, но не сделал этого сразу. И вот получилось, что вместо героического поступка он своими действиями, оказывается, помог врагам да к тому же рисковал собственной жизнью. А дядя Степан опять ускользнул…

— В лесу когда был в последний раз? — вдруг спросил Решетов.

Парень поднял голову:

— Когда на задание дядя посылал. Тогда и трубку от него получил.

Вдруг он вскочил на ноги, взволнованно и быстро заговорил:

— Прошу вас, арестуйте этого дядю! Враг он всей советской власти, всем людям на земле… Замучил, проклятый. И во всем прежнем он виноват, а я отдувался… В тюрьму угодил за его грязные дела, а сейчас он снова толкает туда же… Не могу я больше… — голос его перешел в истерический крик: — Разрешите, я убью своими руками гадюку. — Парень зарыдал и уткнулся головой в ладони.

— Успокойся, — рука Решетова мягко коснулась плеча молодого человека. — Теперь слезы не помогут. Бороться надо. Но для того, чтобы действовать наверняка и победить, надо точно знать их замыслы. В этом ты можешь нам помочь, парень.

— Меня зовут Михаилом, а фамилия Дроздов… — прерывающимся от рыданий голосом сказал молодой человек.

— Так-то лучше, Михаил. Сейчас твоя откровенность — верное оружие против диверсантов. Постарайся точно, не упуская ни одной, даже самой малой подробности, рассказать все, что произошло с того самого дня, когда ты получил задание.

— Не думал я, когда уходил от дяди, что буду вот так сидеть перед вами, а они по-прежнему будут разгуливать на воле… Мне казалось… Я был уверен, что сумею выследить главаря и его шайку, и они все очутятся за решеткой. А вышло, что я сам чуть не погиб… — начал Дроздов.

— Не могу не заметить тебе, Дроздов, что более опрометчиво, чем ты поступил, бросаясь в самую пасть зверю и полагаясь только на свои силы, вряд ли можно было поступить. Бороться с врагами надо не в одиночку, а обязательно сообща с людьми, имеющими опыт в такого рода борьбе.