Но правда заключается в том, что на самом деле никому не хочется знать, кто же такая Белладонна. Куда более интересно без конца разгадывать ее тайну. По всему городу входит в моду устраивать вечера в стиле Белладонны, приглашать гостей в масках и карнавальных костюмах, сажать экзотических собак на украшенные драгоценными камнями поводки.

Что же можно сказать о наших собственных экзотических собаках? Все очень просто. Мы отвели для них площадку на соединенных задних дворах наших особняков, поэтому их не приходится выгуливать. А когда они начинают буянить и нуждаются в серьезной прогулке, мы сажаем их в фургон, который подкатывает к бывшим погрузочным воротам кондитерской фабрики, и везем в парк в Вестстере или на другой берег реки, в Хобокен. Дома мы называем Андромеду «Дромеди» — так Брайони укоротила ее имя. Когда на Андромеде нет бриллиантового ошейника и лака на когтях — а вне стен клуба мы всегда снимаем их, чтобы Брайони не заметила и ненароком не проболталась одноклассницам — она превращается в самого обыкновенного ирландского волкодава.

А что сказать о кольце Белладонны? Нет, не о том горячо любимом сапфире, который подарил Леандро, а о другом, где большой изумруд обрамлен двумя желтыми бриллиантами, том самом, которое так туго сжимает палец, что Белладонна годами не могла его снять. Однажды она признается, что ей невыносимо видеть его еще хоть минуту. Джек находит ей в Китайском квартале надежного ювелира. Тот, не задавая лишних вопросов, берет какой-то причудливый инструмент и ловко распиливает кольцо. Стоит страшный скрежет, взметается сноп ярких искр. Она всегда ненавидела это кольцо, ей ненавистен и вид камней без оправы, поблескивающих у меня на ладони, и она берет с меня слово, что я выброшу их в Гудзон. В них кроется зло, говорит она. Я, конечно, делаю, как она просит.

Она никогда не спрашивала меня, что стало с изумрудным колье. Тем самым, которое…

Проклятье. Я опять отвлекаюсь.

При виде собственного пальца, освобожденного от кольца, ее лицо становится таким, что я пугаюсь. Невидящими глазами Белладонна смотрит на кружок мертвенно-белой кожи — семнадцать лет она не видела солнечного света. Но тушь на татуировке зловеще черна, как всегда. Белладонна содрогается, надевает на татуировку кольцо Леандро и больше не заговаривает об этом.

Но, конечно, это не имеет большого значения, потому что в клубе «Белладонна» она всегда носит перчатки. Облегающие, из ярко окрашенной лайки, цвета фуксии, или серебристо-синие, как ласточкино крыло, или лимонно-желтые, или аквамариновые, в тон ее нарядов, с жемчужными или золотыми кольцами поверх тонкой кожи. Ее пальцы невидимы для всего клуба — и для гостей, и для персонала. Никто к ней не прикасается, и она не прикасается ни к кому.

Наш персонал хорошо это знает. Поверьте, нелегко было набрать оркестр, состоящий только из бывших и нынешних шпионов, но у Ричарда хорошие связи, особенно среди европейцев, обосновавшихся после войны в Нью-Йорке. Музыкантам из оркестра отведена лишь небольшая гримерная, но они не жалуются. Их запросы скромны. Подобно всем наемным сотрудникам, они отрабатывают положенные часы — и все. Клуб открывается в девять, закрывается в два часа ночи, поэтому у нас нет трений с законом, запрещающим увеселения после трех часов утра. По воскресеньям и понедельникам мы никогда не открываемся. Пять дней в неделю, пять часов в день. Никаких исключений. Иногда, как я уже говорил, мы закрываемся, когда нам заблагорассудится, но, естественно, продолжаем платить персоналу положенное жалованье. Всем сотрудникам велено входить и уходить только через парадную дверь. Когда они приходят, им выдается большая тарелка холодных закусок и напитки — любые, какие пожелают. Они получают заоблачные суммы и за это дали клятву не распускать сплетен и немедленно сообщать нам о любых попытках подкупить их. Как я уже говорил, работа у нас так хороша, что никому из музыкантов не приходит в голову распустить язык или переметнуться. Официантам тоже. Они получают хорошие деньги в виде чаевых, к тому же гордятся возможностью каждый вечер вращаться в компании сильных мира сего, самых ослепительных, самых ярких и самых тупых сливок общества.

И все мы ходим в масках. Не забывайте об этом. И музыканты, и официанты, и даже те, кто убирает со столов грязную посуду. У нас простые маски из накрахмаленного багрового шелка. Они прикрывают только глаза и нос, чтобы под ними было не так жарко, и мы быстро привыкаем к ним. Вскоре я понимаю: ничто не уравнивает людей так, как маски, недаром они были так популярны в ушедшие века. Они позволяли дворянству смешиваться с чернью.

Этим мы и занимаемся в клубе «Белладонна». Точнее, чернь лезет из кожи вон, чтобы приблизиться к ней. Они готовы на все, лишь бы глотнуть ее безмятежного величия. Я говорю это потому, что те, у кого не хватает воображения, сравнивают Белладонну с гнусной мегерой из Аргентины — Эвой Перон. Чтобы моя дражайшая Белладонна осветлила волосы? Никогда.

Когда на улице стоит пронизывающий холод, Маттео и Джеффри надевают плащи из багровой шерсти, с капюшонами, закрывающими лица. Белладонна старается не видеть их, когда они одеты так. Когда я показал ей эскиз костюмов, она чуть не упала в обморок.

Они слишком напоминают ей Его Светлость.

Понимаете, мы боимся, как бы по нелепой случайности кто-нибудь не узнал нас у дверей. Но, как выяснилось, мы напрасно тревожимся. Привратники в маскарадных костюмах и собака в бриллиантовом ошейнике стали неотъемлемой частью загадки клуба «Белладонна». Эта загадка начинается с того мгновения, когда вы видите и слышите толпу на улице, жаждущую получить пропуск в рай. Вы подходите ближе, надеясь не оказаться среди отверженных, и таинственность нарастает. А если вам все же отказывают, вы бесцельно околачиваетесь вокруг, не в силах поверить в такое невезение. Но если Андромеда сидит молча и, невероятным чудом, вас все же допускают в заветный мир волшебства, ощущение тайны пропитывает каждую клеточку вашего тела.

— Вы что, не знаете, кто я такой? — вопят они, если пес залает.

— Я прекрасно знаю, кто вы такой, — спокойно отвечает Джеффри, а неповоротливый Маттео стоит и держит на поводке собаку. — По мнению Андромеды, вы капризный грубиян и невоспитанный кретин. Андромеда никогда не ошибается.

— Я вам покажу, — визжат они. — И вам, и вашему псу! Вы еще узнаете, кто я такой!

Джеффри поводит глазами, и из темноты, словно по мановению волшебной палочки, выныривает один из свободных от дежурства полицейских — мы зовем их «теневыми вышибалами». Он препровождает крикунов за угол, где их вежливо швыряют в такси. Теневые вышибалы щедро подмазывают таксиста, чтобы тот не обижался на бессвязные воинственные выкрики на заднем сиденье.

Таксисты обожают дежурить за углом клуба «Белладонна».

Однажды ночью один из отверженных так разозлился на Андромеду, что забился в истерике с пеной на губах.

— Вы что, не знаете, кто я такой? — Знакомая старая песня. Никакой оригинальности. — Да я вас в порошок сотру! С грязью смешаю! Вы и понятия не имеете, кто я такой!

Джеффри берет в руки микрофон, который мы держим по требованию полиции для усмирения разбушевавшейся толпы, и мощный фонарь, припрятанный до поры до времени в незаметном темном углу.

— Леди и джентльмены, минуточку внимания, — произносит он, постучав по микрофону, и обводит лучом фонаря выжидающие лица. Толпа тут же встревоженно замолкает. Что это значит? Может быть, их, в виде исключения, пропустят всем скопом? Или сама Белладонна выйдет на улицу утешить их? Или…

Нет, нет и нет. Напрасно ждете. Дураки.

— Минуточку внимания, — повторяет Джеффри. — Вот тут один джентльмен настолько потрясен нашим клубом, что напрочь забыл, кто он такой. — Луч обегает толпу и останавливается на лице воинственного кандидата в гости. Его глаза болезненно жмурятся. — Если кто-нибудь сумеет помочь установить его личность, просьба подойти сюда.

По толпе прокатывается волна громкого смеха. Человек что-то выкрикивает, но его не слышно в буре всеобщего веселья, и он бочком ускользает. Луч прожектора провожает его до угла, где он поспешно ныряет в такси. Скоро он объявится у какого-нибудь менее утонченного водопоя, где персонал более восприимчив к пачкам его денег, и там будет долго жаловаться на жизнь и лепетать о кризисе личности.