Вельс, отработав в курильне всю ночь чуть не до зари, ложился спать, а после полудня приходил на рынок, надеясь застать там Зейна. Наконец, удача ему улыбнулась. Царевич пришёл, всё так же в сопровождении стражников. Одежда на нём была другой, но Вельс узнал его по росту и по лёгкой красивой походке, не столько танцующей, сколько крадущейся. Уж он-то знал, что под покрывалом скрывается не томная красавица, а настоящее исчадье ада, бешеный зверёныш.

В лесах его родины водилось много зверей, но ни одного охотники так не боялись, как рыси. Она страшнее и волка, и медведя. Зверьё, если не сильно оголодавшее, не в гоне и не обороняющее детёнышей, на человека обычно не нападало, наоборот, сторонилось и старалось уйти в чащу. А вот рысь, огромная дикая кошка, набрасывалась. Страсть у неё была – убить, растерзать! И нападала обычно из засады: сидела на ветвях дерева, невидимая в своей пятнистой шкуре, и обрушивалась на человека сзади, вонзаясь когтями так, что даже если и было кому помочь, то всё равно не оторвать было рысь от её жертвы. Вот и младший царевич Вельсу рысь напоминал: коварную, опасную, смертоносно быструю…

Вельс пристроился сбоку от охранников Зейна и вместе с ними остановился у ещё одного помоста, где царевич засмотрелся на двух коренастых рабов, то ли очень похожих братьев, то ли вообще близнецов. Засмотрелся, но прошёл мимо, а Вельс всё ближе к нему подбирался. Наконец, когда мальчишка начал присматриваться к ещё одному рабу, Вельс ловко обогнул стражников, так что они даже и не заметили, и громко произнёс над ухом Зейна:

- Купи меня! Не пожалеешь! – и тихонько добавил шёпотом: - Царевич…

Тот отшатнулся, даже руками зашарил по боку, словно оружие искал: если бы кто на него смотрел сейчас, сразу бы мужчину по этому движению распознал. Жаль, что под плотно вуалью глаз не было видно, Вельс бы дорого отдал, чтобы посмотреть на выражение лица Зейна.

Стражник бросился к Вельсу и схватил его за руку.

- Закричать? – спросил тот, не сводя глаз с царевича.

Тот помедлил секунду, словно не сразу сообразив, а потом махнул рукой, подав стражнику знак. Вельса тут же отпустили. Зейн смотрел на варвара и не шевелился, и из-под покрывала ни одного звука не долетало. Но Вельс чем угодно поклясться мог, что юноша напуган: и тем, что объявился тот, кто знает его самые страшные тайны, и тем, что ожил убитый им раб.

- Что?.. – прошелестело из-под покрывала. – Что тебе нужно? Убить меня?!

- Ещё раз попасть во дворец. Веди!

- Я не могу… Зачем?

- Веди! – повторил Вельс с угрозой в голосе.

Он только на то и рассчитывал, что царевич в первые минуты растеряется и станет слушаться. Зейн наверняка был не из пугливых, но воскресший мертвец кого угодно мог привести в ужас.

Зейн развернулся и торопливо пошёл к выходу с рынка, не задавая больше никаких вопросов. Когда они дошли до занавешенных носилок и царевич начал усаживаться внутрь, Вельс забрался туда вслед за ним, надеясь, что рослые рабы смогут унести их двоих: отпускать от себя царевича он не собирался.

Как только занавеси опустились за ними, Зейн сорвал с себя покрывало. Он был бледен, а зелёные глазищи казались ещё больше прежнего.

- Кто ты? – прошептал он дрожащим голосом. – Злой дух?

- Нет, но я буду преследовать тебя не хуже злого духа за то, что ты сделал! – рявкнул Вельс в ответ.

Зейн, выбравшись из-под покрывала, скрывавшего обыкновенную мужскую одежду, скинул с себя вышитые туфельки с загнутыми носами и поменял их на низкие сапожки из мягкой кожи. При этом он ни на мгновение не отводил глаз от Вельса, словно боясь, что тот сейчас на него набросится.

- Мне надо найти во дворце одну вещь, - сказал ему северянин. – Ты мне поможешь. А не поможешь – сильно пожалеешь. И я не буду тебя убивать: для такого как ты позор хуже смерти.

Царевич ничего не говорил, как язык проглотил. Вельс радовался: значит, не пришёл ещё в себя. Пока поганец в растерянности, надо действовать.

Какое-то время Зейн просто ошалело таращился на недавнего раба, а потом, словно опомнившись, вытащил из-под подушек тонкую тряпочку и флакончик с маслом и начал оттирать краску с глаз. Потом он выудил откуда-то маленькую бархатную шапочку, украшенную пёстрым соколиным пером, и надел на голову. Вельс внимательно посмотрел на его причёску – оценить, не могло ли в ней опять оружие прятаться. Пепельные волосы были сплетены в короткую толстую косу, украшенную подозрительными побрякушками.

Едва Зейн успел переодеться в полагающуюся царевичу одежду, как паланкин остановился и снаружи послышались голоса. Вельс выглянул наружу: они уже добрались до одних из тридцати ворот в стене, окружающей дворец, его павильоны и сады. На воротах вопросов не возникло: стоило только царевичу показать своё лицо, как их тут же пропустили внутрь. Стражники лишь спросили, кто такой Вельс. Юноша растерялся на секунду, но быстро придумал, что сказать:

- Это иноземный лекарь.

Больше им вопросов не задавали. Покои Зейна находились поблизости от этого входа, и через минуту паланкин остановился возле деревянной двери, покрытой золочёной резьбой. Там их встретил дородный господин, разряженный в пышные и пёстрые одежды, и перегородил проход:

- Что за гостя вы привели, царевич? – спросил он густым басом.

- Это иноземный лекарь, - повторил Зейн свою отговорку.

Придворный всплеснул руками:

- Разве вам нездоровится? Тогда надо пригласить почтенного Генгиза! Этот грязный чужеземец недостоин вас касаться!

Зейн бросил отчаянный взгляд на стоявшего рядом Вельса, словно надеясь, что тот придёт ему на помощь, но, не услышав ни слова, выдохнул и сказал:

- Для кошек.

- Простите, царевич?

- Это лекарь для кошек. Для моих кошек, - на этот раз у Зейна получилось соврать увереннее. – Дайте дорогу!

Придворный попятился, увидев, что царевич злится: гнева Зейна здесь, наверное, боялись. Они вошли внутрь, и царевич быстрым шагом пошёл через покои. Комнаты открывались одна другой краше, светлее, изысканнее. Наконец они вошли в комнату, где было на удивление мало ковров и подушек, зато на тех немногочисленных, что здесь были, сидели и лежали кошки. Вельс быстро их пересчитал: шесть штук. Кошки были не те мохнатые и курносые комки шерсти, что ценились в этой стране больше всего, а гладенькие, стройные, грациозные животные, похожие на самого хозяина. Вид у кошек был довольный, ленивый и холёный. На больных они не были похожи.

Видимо, для того, чтобы животные не разбегались по всем комнатам, здесь были поставлены настоящие деревянные двери, а не обычные в этих краях плотные занавеси, их заменявшие. Царевич захлопнул тяжёлую створку сразу, как они вошли, и сдавленно произнёс побледневшими губами:

- Что тебе нужно от меня, демон?

Вельс вместо ответа подошёл вплотную к Зейну, скинул с него шапку и начал выдёргивать украшения из причёски. Мальчишка взвыл от боли, когда грубые пальцы особенно неловко потянули его за волосы. И не только взвыл – ещё и по руке Вельса ударил. Тот в ответ хлестнул его по щеке – наотмашь, с силой. Давно ему хотелось.

Мальчишка от удара на пол упал, но даже не вскрикнул, только зубы сжал и прищурился зло.

- Я тебя ещё раз убью! И прикажу сжечь! А пепел разбросать!

- Всё равно к тебе вернусь, - с угрозой в голосе пообещал Вельс. – Нет, не к тебе, сразу по всем площадям и улицам кричать начну, зачем ты рабов покупаешь.

Вельс обманывал: если тело сжечь, он бы не ожил, но сейчас единственное, на что он надеялся – запугать мальчишку хорошенько. То поднялся с пола, тряхнул распущенными волосами, упавшими до середины спины, и прошипел:

- Что ж тогда оружие ищешь, раз всё равно вернёшься?

- Думаешь, умирать приятно?

- Тогда я прикажу тебя в темницу бросить, и будешь там от голода и жажды вечно мучиться!

Хитрый бесёнок, ишь что выдумал!..

- У меня колдовство и посильнее воскрешения имеется, - заявил Вельс, - только попробуй что-нибудь выкинуть, я тебя выдам, и погонят тебя через весь город…