Недовольство крымцев своим государем снова возрастает; опять в 1781 г. вспыхивает восстание, к которому примыкает и посланное Шагином для усмирения войско. Хан со своим русским советником Веселицким вынужден спасаться в русском гарнизоне в Еникале. На его место народ избирает нового хана Богадыра, после чего из Бахчисарая уходят две известительные грамоты — в Петербург и Стамбул. Навести "порядок" в Крыму теперь поручается князю Г.А. Потемкину. Но речь идет уже не просто о возвращении престола беглому хану, но о включении полуострова в Российскую империю.[268]

ПРИСОЕДИНЕНИЕ

Решение об аннексии Крыма было принято Петербургом, естественно, не сразу. Для этого должны были произойти некоторые перестановки в столичном кабинете. В начале 1780-х гг. Россия намного улучшила свое международное положение, и Екатерина II позволила себе сменить на посту ближайшего советника П.И. Панина, человека весьма осторожного, более энергичным и беспринципным сторонником широкой колонизации Юга Г.А. Потемкиным. И если Панин основывал восточную политику России на союзе с Пруссией, то Потемкин сблизился с политиками Австрии, находившейся гораздо ближе к турецким владениям и более способной помочь союзнику в случае нужды. А задобрить Иосифа II царица полагала содействием ему в округлении австрийских владений в Германии; в ответ на это и было получено одобрение и обещание поддержки императора в действиях по присоединению Крыма.

Официальный предлог, под которым предполагалось провести беспримерную в конце XVIII в. акцию по поглощению одного государства другим, изложен среди прочего в трактовке его Екатериной II: "Преобразование Крыма в вольную и независимую область не принесло спокойствия России и обратилось лишь в новые для нее заботы со значительными издержками. Опыт времени с 1774 г. показал, что независимость мало свойственна татарским народам и, чтоб охранять ее, нам нужно всегда быть вооруженными и при существовании мира изнурять войска трудными движениями, делая большие затраты как бы во время войны... Такая канитель с крымской независимостью принесла уже более семи миллионов чрезвычайных расходов... Принимая во внимание все эти обстоятельства, мы приняли решение дать другой оборот крымским делам... и сделать на будущее время Крымский полуостров не гнездом разбойников и мятежников, а территорией Русского государства. Ввиду этих соображений мы с полной доверенностью объявляем всем нашу волю на присвоение Крымского полуострова и на присоединение его к России" (цит. по: Соловьев СМ., 1862, 37 — 38).

Более всего в этой удивительной декларации поражает даже не лицемерие — этой чертой Екатерина[269] II славилась все годы своего царствования. Современного историка, давно привыкшего к самым странным искривлениям морали у лиц давнего и не столь давнего прошлого, все же ставит в тупик редкая лживость этого документа, а также откровенное нежелание Екатерины II, как-никак главы великой державы, хоть как-то эту публичную свою ложь скрыть. В самом деле, никто, а менее всего крымчане просили царицу "заботиться" о них. Охрану независимости Россия также взяла на себя вопреки воле и татар, и их хана. Никто, кроме российского же ставленника Шагина, не звал в Крым русские войска (да и последний, укрепившись на троне, просил убрать гарнизонных солдат). Кого можно было с большим правом именовать "разбойниками" — татар, давно уже не помышлявших о набегах на Россию, или заливших страну кровью карателях и мародерах Миниха, Ласси, Долгорукого, Румянцева, Суворова?

И еще одна ложь — об "опыте времени с 1774 г. ", якобы заставившем прибегнуть к аннексии. Еще в рескрипте-инструкции А.Г. Орлову от 22 февраля 1771 г. отразился секретный политический план, согласно которому вскоре "весь Крымский полуостров последует" примеру ногайцев, отошедших к России, а Турция крымских татар "навсегда оставит... в наших руках". В противном случае Россия готова "ныне же без всякого отлагательства и в самое течение войны тем же нашим победоносным оружием их совсем в самом бытии истребить и земли их вконец опустошить, как такой народ, от которого никакой пользы, ни выгоды... быть не может"[79]. Запомним последнюю фразу — сколь часто звучала она впоследствии!

Через 9 лет план этот можно было рассекретить — и осенью 1780 г. в числе российских предложений Австрии мы встречаем "приобретение Крымского полуострова" (Лашков Ф.Ф., 1886, 31). А еще через два года, во время вышеупомянутого бунта крымцев против Шагина, Потемкин, которому поручается ввести войска на полуостров, получает "Наставление" Екатерины II, в котором снова предлагается "помышлять о присвоении сего полуострова" (там же).

Во исполнение "воли на присвоение" уже зимой 1782/83 г. был заготовлен соответствующий манифест. Но с обнародованием его царица не спешила, ожидая подходящего случая.[270]

Вскоре он представился. Едва российские войска двинулись в Крым, как ободренный Шагин ворвался в Бахчисарай, снова занял престол и отметил это событие кровавой расправой над местной оппозицией. Казни сменялись казнями, их волна катилась из города в город, размах этой оргии поразил даже врагов залитого кровью Крыма — протест выразил сам Потемкин! Русские потребовали даже немедленной выдачи братьев Шагина, которых хан успел посадить в каземат, а также других близких родственников хана, не без основания полагая, что казнь их лишь вопрос времени.

Еще до окончательного усмирения крымского народа к Шагину был послан со специальной миссией генерал Самойлов. Он передал хану предложение оставить престол Крыма ради более высокого — персидского. И этот властитель, жестокий и слабый настолько, что не смог править собственным народом, всерьез соглашается занять древний трон падишахов! И даже сообщает об этом русскому командованию письменно, после чего князь уверенно обещает своей высокой покровительнице: "Вам он Крым поднесет в нынешнюю зиму".

Трудно сказать, что более подвигло Шагина на отречение от престола — надежда на Персию или сознание невозможности сойтись с татарами, до предела ожесточенными последними казнями. Как бы то ни было, но на исходе 1782 г. хан торжественно объявил старейшинам, что "не хочет быть ханом такого коварного народа", не забыв в этом последнем своем обращении к землякам призвать на них кару Аллаха. Тут же русские войска полностью заняли полуостров, а флот — крымские порты. И в январе 1783 г. царица милостиво объявила хану, что из-за его жестокостей к подданным, которые как-никак пользуются покровительством России, сохранение Шагина на престоле "не составляет для государства интереса" (Лашков Ф.Ф., 1886, 31 — 33).

Наконец 8 февраля 1783 г. был опубликован документ, заключивший эту затянувшуюся на 10 лет эпопею, — манифест "О принятии полуострова Крыма, острова Тамана и всей Кубанской стороны под Российскую державу" (ПСЗ, XXI, 897 — 8).

В преамбуле этого любопытного памятника "полное право оставить в пользу" России независимое[271] ханство обосновывалось не какими-либо законными основаниями, традициями и т. п., но вполне откровенно тем, что право это дали царице "силы и победы оружия Нашего". И то, что русские не воспользовались правом завоевателей ранее, привело лишь к последним событиям, когда "татара... стали действовать вопреки собственному благу (!), от Нас им дарованному". Губительные походы своих солдат на независимый Крым разговорчивая царица также объясняет заботой о благе татар — оказывается, без карательных акций "не могли бы существовать мир, тишина и устройство посреди Татар". Да и само "преобразование в вольную область при неспособности их ко внушению плодов таковой свободы", оказывается, также крайне беспокоило Екатерину II...