— Входите, мистер Ландлер.

Я переступил порог, Энджи все еще разговаривала по телефону. Ее огромный стол был завален папками с документами, на сделала мне знак правой рукой, но продолжила разговаривать вполголоса. В своем костюме от Шанель, она вовсе не походила на слишком настойчивую, почти агрессивную женщину, чьи домогания я отверг сегодня утром. Я занимался любовью только в положенное время, согласно моим желаниям или обязательствам, но очень редко по вызову.

— Какая неожиданность, Эрик! — воскликнула она, положив трубку.

И указала на висевшие на стене два портрета Фергюсона:

— Посмотрите, он улыбается, он счастлив видеть нас здесь вдвоем.

— Несомненно, — сказал я, — Но мне было неприятно ждать.

— Вы вечно куда-то спешите, Эрик…

Энджи не считала это ожидание оскорблением. Она поднялась и расцеловала меня в щеки.

— Вы бы лучше поблагодарили меня, я ведь разговаривала с Токио, с дочерью Яшими. Я ее хорошо знаю…

— Какая дочка? Какой Яшими?

— Яшими есть только один, вы все пытаетесь с ним поговорить… Я познакомилась с его дочерью в Стэнфорде, мы были с ней в одной учебной группе.

— И что она сказала?

— Мы говорили об участке, который вы хотите купить для компании… Она переговорит об этом с отцом, если у него есть что-то на продажу, он будет нашим. Когда дочь чего-то захочет… Поскольку у него нет сына, он видит в ней будущую императрицу заводов Яшими.

Меня охватила ужасная злость, эти дочки богачей собирались решить между собой проблему, над которой я работал уже несколько месяцев. А зачем тогда был нужен я?

— Не лезьте в мои дела.

— В наши дела, мой милый, — сказала она. — Но поймите же наконец, что вся жизнь состоит из знакомств. Некоторые вопросы решаются только через личные знакомства, когда выбирают именно вас! Поэтому-то так важно сохранять старые дружеские отношения, которые завязываются в школе, в университете.

Так и есть, она затыкала мне рот превосходством своих денег! Я не учился ни в Стэнфорде, ни в Гарварде, а поскольку у меня не было таких шикарных связей, мне оставалось только сдохнуть.

— Я уже несколько месяцев бьюсь с советом, с Яшими через его соответствующих директоров, а вы решаете этот вопрос просто так, между подружками?

— Яшими продаст нам землю только в том случае, — сказала она, — если у него появится надежда на сотрудничество наших компаний. Это позволит ему с помощью нашего участия захватить дополнительный сектор рынка. Его дочь поможет нам, отец ни в чем никогда ей не отказывает… Чтобы сделка такого масштаба получилась, надо учитывать многие факторы.

Наследница Энди Фергюсона, прекрасная деловая женщина, только что дала мне урок. Она могла бы поговорить об этом со мной, и я был бы более уверен в своем обращении в совет. Она предложила мне сесть. Чувствуя себя не своей тарелке, я превратился в самого отстающего ученика в классе, в мальчишку в слишком плохом свитере, которого не оставляют на вечеринку. Я так и не смог забыть то горестное воспоминание, когда меня выкинули со дня рождения одного из моих одноклассников. Мне тогда было девять лет, мой свитер был весь в пятнах. «Пойди переоденься, малыш, — сказала тогда гувернантка моего приятеля — А потом приходи». Я остался сидеть дома.

Она повернулась ко мне с ласковой улыбкой:

— Какова цель вашего визита?

Я взорвался от гнева. Подойдя к телефону, я предупредил мисс Филд, чтобы нас ни в коем случае не беспокоили.

— Но… — сказала Энджи. — Почему? Что вы делаете?

Я улыбнулся и приблизился к ней.

— Вы с ума сошли…

— Пора вам это узнать.

Через застекленные окна я бросил взгляд на утонувший в смоге Лос-Анджелес. Я почтительно подумал об отце, которому придется присутствовать при этой сцене насилия. Я схватил Энджи и, удерживая ее одной рукой, стал другой рукой раздевать ее. Вначале она застыла и даже не сопротивлялась Я дернул за ее дорогое колье, жемчужины рассыпались по ворсистому ковру. Мисс Филд придется собирать их по одной, стоя на коленях.

— Вы животное! — воскликнула Энджи.

Она сопротивлялась вяло, это нападение не было ей неприятным. Я переключился на борьбу с застежками, разорвал ее шикарную блузку, наступил на брошенную на пол куртку. Я поднял мою прекрасную жену и уложил ее на стол. Она крикнула: «Ты сломаешь мне позвоночник, идиот! Значит, ты меня любишь до такой степени…» Было трудно удерживать ее и снимать с себя одежду. Разорвав ее трусики, эту податливую шелковую паутинку, я овладел Энджи. Мне хотелось причинить ей боль, она закрыла глаза и отвернулась к окну. Она вскоре испытала такой сильный оргазм, что не смогла себя сдержать. Лежа спиной на столе из массивного красного дерева, почти уткнувшись носом в свою старинную коллекционную чернильницу, разметав волосы около лампы, положив голову на кожаный бювар с ее инициалами, Энджи кончила. Разогретый желанием взять над ней верх, я позволил своему телу побить рекорд, продолжал, а потом медленно кончил. После чего, не произнеся ни слова, я оставил ее на столе и стал собирать свои вещи. Брючный ремень и один полуботинок куда-то затерялись. Пока я их искал, она стояла молча со сломанными подвязками для чулок, в одном спущенном до щиколотки чулке, с голой грудью, с валявшимся на полу кружевным бюстгальтером и с разбросанными туфлями и силилась понять, что же с ней произошло.

— Вы едва не сломали мне ребро… — сказала она, качая головой, — И мое колье…

Я уже завязывал галстук.

— Японцы подарят вам еще более красивое колье.

Она вздохнула:

— Эрик, мне кажется, что вы начинаете меня любить.

Она даже не была рассержена. Ее практически изнасиловали на письменном столе отца, а наследница Фергюсона размышляла. Я вовсе не унизил ее, я ее облагодетельствовал.

Мы потом никогда не вспоминали этот единственный визит, который я нанес в ее кабинет, а она ни разу не заговорила со мной об этой физической близости. Самое удивительное было то, что я чувствовал себя униженным и считал это происшествие тягостным. Мог ли я действовать по-другому, а если мог, то как? Я не знал ее реакции.

Я привык к роскоши и власти, Франция казалась далеким прошлым. По просьбе Энджи Син устроил мою повседневную жизнь. Компания открыла мне текущий счет для покрытия общих расходов и расходов с кредитных карточек. Получая зарплату в 120 000 долларов в год, переводимую на мой личный счет, я чувствовал себя богатым, как Крез[20]. Я вернул все, что был должен Патрисии, Ивонне, а также дяде Жану, добавив значительную сумму к моему начальному долгу.

Мне требовалась передышка, но когда Энджи переставала изводить меня своей Африкой, она принималась за мое прошлое. Она хотела поехать в Германию, мечтала пойти на кладбище, на котором якобы были похоронены мои родители, чтобы возложить венок на их могилу. Я напрасно говорил, что не хочу даже слышать об этом. Она качала толовой и говорила, что надо хранить верность своим предкам. «А если бы я был подкидышем, вы захотели бы знать об этом?» — «О вашем сиротском приюте, — отвечала она. — Эрик, кроме нашей зарождающейся любви, вы олицетворяете для меня Европу. Если у нас когда-нибудь появятся дети, им захочется узнать о своих корнях, следует подумать об их будущих воспоминаниях».

Когда она не слишком изводила меня своими человеколюбивыми речами и скрытыми требованиями физической близости, я, одержимый желанием добиться успеха в жизни, работал. Я протолкнул покупку в Германии одного из редких заводов по производству химической продукции, который испытывал финансовые трудности. Впервые меня похвалили.

Энджи но этому поводу устроила праздник, чтобы представить меня всем своим знакомым. В тот славный вечер мы принимали «весь» Лос-Анджелес, мы встречали гостей на крыльце. Гости выходили из своих лимузинов перед воротами поместья и шли до дома пешком. Женщины в сверкающих, часто провоцирующих платьях с глубокими декольте выглядели очень волнующе, их украшения свидетельствовали о состояниях их мужей. Они рассматривали меня, потом поворачивались к Энджи с восклицаниями: «Он великолепен!» В белом смокинге, загорелый, я был стильным и модным мужчиной, спокойным, серьезным, с густыми светло-каштановыми волосами. Для благожелательно настроенных людей я напоминал Брандо[21] в его молодые годы. Я скромно подозревал, что возбуждал их. Особенно тем, что я выглядел, как женатый мужчина, влюбленный в одну из них. До меня долетали обрывки фраз, выдержки из моей столько раз повторенной биографии: «немецкие промышленники… французская аристократия… диплом Оксфорда». Я был дорогой вещицей, которую откопала Энджи. «Наконец-то ей повезло».