— Я искал Энджи, — сказал Сэндерс игриво, — а увидел какую-то незнакомую женщину. Я решил, что произошла ошибка, простое совпадение фамилий. Я хотел удостовериться…

Энни продолжила свой рассказ:

— Он подошел ко мне и спросил, где мистер Ландлер.

— Муж спит.

— Его ведь зовут Эрик?

— Да.

— Ах так… А откуда вы приехали?

— Из Лос-Анджелеса.

— И тогда, — снова вмешался в рассказ Сэндерс, — я спросил у нее: «А где же Энджи? Что вы сделали с Энджи? Вы убили ее?» И эта малышка воскликнула: «Не я». Она правильно испугалась, поскольку рисковала получить не меньше двадцати лет за соучастие в убийстве.

Сэндерс поднял руку, чтобы подозвать официантку, расплатился, пересчитал сдачу и оставил на чай сумму с точностью до цента.

Потом положил бумажку со счетом в карман и прокомментировал мой взгляд:

— Я храню все, счета, обрывки бумаг, фразы в памяти… Я — хранилище фактов, событий и документов. Вот так, мои милые.

Он встал.

— Теперь вы поедете со мной, чтобы узнать, каким будет ваше будущее. Пойдемте.

— Моя машина… — сказал я.

— Это потом. Сегодня утром вы будете ездить только со мной. Я оставлю вам достаточно средств, чтобы уплатить за стоянку… Пойдемте.

Солнце окрасило воздух в желтый цвет. Машины старались продвинуться вперед, упираясь бамперами друг в друга. За углом неподалеку от кафе-шопа стоял лимузин, водитель ждал нас в машине.

— Во время езды ни слова, садитесь!

— Куда едем?

— Ко мне домой…

Заднее сиденье было достаточно широкое для троих человек.

Когда машина тронулась, Сэндерс повернулся ко мне. Я почувствовал запах его туалетной воды, знакомый мне с тех времен, когда мы по-дружески обнимались в прошлом.

— Вы никогда не были у меня дома, — сказал он.

— Вы никогда меня к себе не приглашали…

— Правда, — произнес он, хлопнув себя по бедру, словно сожалея об этом — Это из-за самолюбия! Если бы я мог показать вам что-то вроде маленького дворца, я был бы, скажем так, более гостеприимен. Но я такой ранимый…

Я искал руку Энни и хотел прикоснуться к ней. Наши руки нашли друг друга и скрестились, словно в молитве: две ладони, две руки, два тела и один жест. Я с бесконечным удивлением понял, что не могу обвинить ее в предательстве. Я хотел, чтобы она была невиновна.

— Вот и хорошо, — сказал Сэндерс — Я ужасно не люблю сцен.

Шофер вел машину в направлении Малибу-Бич.

— У меня нет материальных возможностей купить такое же орлиное гнездо, как у Энджи на озере Тахо или поместье на вершине Беверли-Хиллз. Я нашел место, где мог чувствовать себя в своей тарелке и быть выше определенной категории людей. Таких, как нищие, наркоманы, малоимущие купальщики, детишки, не боящиеся акул, и родители, которые сами превратились в акул… И это место в Малибу.

Мы проехали по Тихоокенской автостраде и вскоре очутились в секторе побережья между морем и дорогой, застроенном рядом поместий. Водитель нажал на пульт дистанционного управления, решетка ворот открылась, и лимузин въехал в небольшой двор.

Выйдя из машины, мы пошли вслед за Сэндерсом к дому. Войдя в него, мы очутились в холле, обставленном по-мексикански. Ремесленная мебель, предметы для туристов, стена, украшенная сомбреро. Навстречу нам вышла женщина с костлявым лицом и черными волосами.

— Привет, Кончита! — сказал Сэндерс — Приготовьте нам кофе и подайте его на второй этаж.

Он обернулся ко мне и указал на эту женщину дружеским жестом:

— Кончита заботится обо мне просто божественным образом. Не правда ли, Кончита?

— Надеюсь, — сказала она, — и уже давно. Хотите пирожные к кофе?

Сэндерс обернулся к нам:

— Дорогие мои, не желаете ли пирожных?

Я пожал плечами. Он подошел к стене и нажал на кнопку. Зал наполнил голос Каллас из оперы «Кармен».

— Дом оборудован музыкальными аппаратами, я живу с моими умершими любовницами, певицами. Каллас была моей любимой певицей, а из ныне живых — Барбара Хендрикс[47].

Дом производил какое-то странное впечатление. Я не мог понять причины какого-то беспорядка и наличия большого количества мексиканских божков из флюорита или пластмассы на дешевой мебели.

Сэндерс читал мои мысли:

— Естественно, розовый дом намного шикарнее. С того самого дня, как Энджи его купила, я мечтал в нем жить. Да, Замок Радуги! И услужливость Филиппа. Через несколько дней я туда перееду.

Он говорил это нам, поднимаясь по лестнице. Мы шли за ним следом. Энни обернулась и захотела мне что-то сказать.

Сэндерс прервал ее:

— Позже, Энни.

Мы поднялись на площадку второго этажа. Там тоже все стены были завешаны сомбреро, масками ремесленников, и я увидел живописную и дешевую репродукцию «Трамвая «Желание»». Голос Каллас бил по мозгам, его звучание было едва выносимым. Очевидно, колонки были спрятаны под масками. Со стен, пола, перегородок лились слова этой оперы: «Меня не любишь, но люблю я!»

— Входите сюда, направо, теперь прямо! Входите же.

На стене у двери был выключатель. Он повернул его, нас оглушила тишина. Мы вошли в какую-то темную комнату, и я почувствовал себя глухим и слепым. Энни схватила мою руку, мы были вдвоем в могиле: ни малейшего лучика света, ни намека на окно, только один влажный металлический запах. Издали доносился легкий шум волн, очевидно, дом имел выход к морю. Издалека донесся крик ребенка. Мы были живы.

Я на что-то наткнулся. Повсюду стояли стулья, и, судя по острой боли в колене, я ударился о низкий столик.

— Садитесь. Ну, поживее… Сели?

Сэндерс копошился в темноте, перемещал какие-то предметы, заглушив легкое ругательство. Послышался щелчок, затем жужжание мотора. На стене появилось большое белое пятно, затем неясные очертания чего-то, поскольку объектив не был отрегулирован, а затем панорама фасада «Маунт Кения Сафари Клаб». Окна, балконы, остановка на одном из окон. На нашем? Затем бассейн, чьи-то незнакомые лица. Камера кого-то ищет, мечется из стороны в сторону. Она нахально снимает незнакомых людей. Одна смышленая девчонка машет рукой, она поняла, что ее снимают. Сэндерс говорит:

— Начало малосвязанное, но я не хотел делать монтаж и сразу переходить к делу. Я оставил фильм в его изначальном виде. Малейшее манипулирование катушками может посеять сомнения в умах присяжных заседателей. А так подлинность фильма совершенно неоспорима.

Ладонь Энни стала ледяной. На экране появляется она, сидящая рядом с бассейном. Позади нее видна темно-синяя гора Кения.

— Сейчас будет очень интересно, — комментирует Сэндерс.

Крупным планом лицо Энни.

«— Снимите очки.

Она подчиняется. Ее взгляд выражает глубокую панику. Слышится голос Сэндерса:

— Отвечайте четко. Как вас зовут на самом деле?

— Энни Уайт.

— Ваш возраст?

— Двадцать шесть лет.

— Где вы познакомились с мистером Ландлером?

— В Лас-Вегасе, в «Бэллис Гранд отеле».

— Что вы делали в этом отеле?

— Я работала в казино, меняла деньги клиентам».

На заднем плане появляется официант в белом пиджаке, он несет на подносе два больших стакана с фруктовым соком. Сэндерс снимает шикарный отдых тех, кому нечего бояться. Блеск воды бассейна. Здесь и там болтают небольшие группы отдыхающих. Крупным планом застывшее лицо Энни.

Сэндерс поясняет:

— Адвокату защиты ни в коем случае не удастся высказать предположение, что это признание было сделано под угрозой.

Фильм продолжается.

«— Энни Уайт, вы находитесь здесь под чужим именем. Почему вы выдаете себя за миссис Ландлер? Вам заплатили за участие в этом мошенничестве?

— Да. Эрик Ландлер предложил мне пятьдесят тысяч долларов за то, чтобы я поехала с ним в Африку вместо его жены.

— Почему?

— Он сказал мне, что его жена была на Гавайях.

— На Гавайях? Продолжайте…

— Я приняла предложение мистера Ландлера.

Слышится возмущенный голос Сэндерса: