В результате почти двухлетних переговоров 19 октября 1956 года в Москве стороны подписали Совместную декларацию СССР и Японии о прекращении состояния войны между двумя государствами и о восстановлении дипломатических и консульских отношений. В совместную декларацию вошли практически все вопросы, которые обычно составляют основу мирного договора. Однако договор, как таковой, не заключен и до сих пор ввиду нереалистического подхода японской стороны, которая не желает считаться с ситуацией, сложившейся в итоге второй мировой войны.

Но факт подписания советско-японской декларации, на которое пошло правительство Хатоямы, безусловно, свидетельствовал о дальновидности этого государственного деятеля. При нем страна тем самым сделала попытку в какой-то мере проводить самостоятельную внешнюю политику.

Новое положение нашло отражение и в ряде конкретных шагов Японии в отношении СССР. Японское руководство, хотя и не снимало надуманного территориального вопроса, тем не менее не ставило в прямую зависимость от его решения весь комплекс отношений между Японией и СССР. В тот период развитие наших связей нередко прерывалось вспышками антисоветизма в Японии. Решение многих вопросов двустороннего сотрудничества затягивалось по вине японской стороны, воздвигавшей различные искусственные барьеры по пути этого сотрудничества.

Со временем все рельефнее начала проявляться тенденция к снижению уровня самостоятельности в японской внешней политике и усилению подчинения Японии глобальным интересам США. В Токио стали выискивать всякого рода предлоги, чтобы притормозить, а то и повернуть вспять отношения с Советским Союзом.

В период сессии Генеральной Ассамблеи ООН в сентябре 1976 года у меня состоялась беседа с тогдашним министром иностранных дел Японии Дзэнтаро Косакой.

Наше мнение излагалось откровенно, и при этом подчеркивалось:

— Отношения между СССР и Японией должны строиться на основе порядочности и добрососедства. Такова позиция нашей страны. И она строго будет ею руководствоваться.

Вот она — Фудзияма

Мне трижды — в 1966, 1972 и 1976 годах доводилось бывать в Стране восходящего солнца. Каждый раз навстречу советскому авиалайнеру бежала японская красавица — гора Фудзияма. Постепенно под нами вырастал город, у которого, кажется, нет границ. Пассажиры при посадке самолета не отрываются от иллюминаторов и смотрят вниз с огромным вниманием и неподдельным интересом.

Если говорить об общем виде Токио, то высотных домов-небоскребов в нем не так уж много. В основном он состоит из малоэтажных домов. Что касается улиц, переулков, то с самолета их рассмотреть почти невозможно — такие они узкие, хотя их и множество. Ночью только по огням можно догадаться, что в таком-то направлении, видимо, проходит большая улица… Днем за пестротой рекламы эту улицу трудно различить. Если к этому добавить, что улицы и переулки часто не имеют названий и даже нумерации, то можно себе представить, в каком положении оказывается человек, особенно иностранец, который не знает города, но которому нужно найти какой-то конкретный дом в Токио.

Японские официальные лица встречают гостей по всем правилам вежливости и конечно же с учетом международного протокола. По пути в резиденцию мы с любопытством всматривались и в лица людей, и в бесконечные изломанные, запутанные улицы и переулки, стараясь хоть немного почувствовать, что такое столица Японии.

Когда едешь из аэропорта в отель, то проезжаешь — и не один раз — по эстакадам с двойными и даже тройными, одна над другой, развязками. Глядя на эти сложные транспортные сооружения, чувствуешь, что находишься в центре индустриальной страны.

Отель «Отани», в котором нас разместили, — ультрасовременное здание, с вращающимся этажом, куда хозяева любят приглашать гостей на завтрак, обед или просто для обозрения панорамы города.

Визиты в Японию позволили мне познакомиться с этой страной. Правда, целью моих визитов являлись встречи и беседы с государственными деятелями, поэтому и познавать приходилось Японию в основном через политическую призму. Но были и поездки по стране.

Вообще говоря, у меня было много встреч с представителями Японии в ходе их визитов в Москву, а моих — в Токио. Трижды встречался я с императором Японии. Мне доводилось беседовать и вести переговоры с премьер-министрами Японии. Это — Итиро Хатояма, Какуэй Танака, Эйсаку Сато, Такэо Фукуда, Такэо Мики, Ясухиро Накасонэ. Моими собеседниками являлись также министры иностранных дел Энусабуро Сиина, Киити Аити, Масаеси Охира, Тосио Кимура, Киити Миядзава, Дзэнтаро Косака, Сунао Сонода, Масаеси Ито, Есио Сакураути, Синтаро Абэ и другие видные японские деятели.

Обращаясь к встречам и беседам с ними, еще раз убеждаюсь в том, что, несмотря на существовавшие между нами различия и расхождения во мнениях по ряду вопросов, они завершались, как правило, полезными результатами. Отмечу, что когда у японских участников присутствовали понимание важности этих контактов для советско-японских отношений и соответствующее желание, то по некоторым вопросам удавалось находить общий язык и даже достигать договоренностей.

Извинения премьер-министра

К числу крупных государственных деятелей Японии следует отнести Эйсаку Сато. Он был премьер-министром в течение восьми лет — с ноября 1964 года по июль 1972 года.

В послевоенной Японии премьер-министры менялись довольно часто. Как правило, смена руководства японским правительством происходила через каждые два-три года. Что касается Сато, то он являлся своего рода чемпионом по продолжительности пребывания на посту премьер-министра, за который он стойко и, надо сказать, с умением держался. Уже этот факт говорит о его влиянии в политических кругах страны.

Встречался я с Сато во время визитов в Японию. В беседах с ним чувствовалось, что он стоял ближе к пониманию необходимости для Японии поддерживать добрососедские отношения с СССР, чем ряд других политических деятелей, как предшествовавших ему, так и следовавших за ним на посту премьер-министра. Именно в это время мы подписали ряд советско-японских соглашений, которые в известной мере укрепляли договорную основу наших связей. Можно назвать, в частности, советско-японскую консульскую конвенцию, соглашение о прямом воздушном сообщении и некоторые другие.

Конечно, и Сато поднимал вопрос о так называемых «северных территориях». Но он понимал, что непомерный «аппетит» — это одно дело, а возможность его утолить — совсем другое.

Встречи с Сато проходили в общем корректно. Он никогда не пытался обострять беседу, пускаясь в рассуждения относительно обоснованности японских претензий к Советскому Союзу. Сато больше подчеркивал необходимость налаживания отношений по тем линиям, по которым можно это сделать.

Иногда мне приходила в голову даже такая мысль: «Может быть, у Токио возобладает реалистический подход к развитию советско-японских отношений?» Но, к сожалению, в Японии все еще имеет место нехватка в деятелях, которые склонялись бы к реализму во внешних делах.

Думается, стоит рассказать об одном эпизоде, относящемся к визиту в Японию в 1972 году. Возвратившись в Токио из поездки в некоторые другие японские города, я пришел на запланированную беседу к Сато. Меня сопровождал посол СССР в Японии О. А. Трояновский.

Войдя в кабинет премьер-министра, мы сразу заметили, что Сато чем-то обеспокоен. Что случилось, мы не знали. Когда же заняли места для беседы, премьер старался всячески подчеркнуть предупредительность и внимание по отношению к нам. А затем он сказал:

— Прежде чем мы приступим к обсуждению интересующих обе стороны вопросов, я хотел бы принести вам, господин министр, свои извинения в связи с тем, что на пути следования вашей машины с токийского вокзала перед ней взорвалась бомба. К счастью, вы и ваши спутники не пострадали, но я чувствую себя неловко и поэтому приношу извинения за случившееся.

Я ответил: