Борисов крепко пожал протянутую руку майора Ганса Мюллера и пристально всмотрелся в его лицо. Сквозь наслоения прожитых лет, словно под маской, угадывались до боли знакомые черты…

1915 год. Актовый зал Артиллерийской академии. Чтение приказа о производстве в офицеры. В числе первых, окончивших академию с отличием, — его приятель Михаил Жарков…

— Неужели это ты, Миша! Мой пропавший в нетях однокашник! Ну и встреча!

— Игорь… Игорь! Это ты… ты… — в свою очередь воскликнул Мюллер и обнял Борисова. — Какое счастье! Счастье-то какое… Значит, это ты приехал из России?

— Неделя как из Москвы, Миша!

— Садись, Игорь!

Мюллер-Жарков обнял его и усадил рядом на диван, но тут же вскочил и долго жал руку полковнику Габту.

— Как я вам благодарен за эту нежданную встречу с соотечественником и другом моей юности. Вы не представляете, как я вам обязан.

— Мы предвидели вашу радость, Ганс. Поэтому и пригласили вашего друга. Такое мог сделать только наш русский отдел абвера, — горделиво и несколько загадочно ответил Габт.

Затем он как бы нехотя поднялся, тяжело опершись на подлокотники кресла, и сказал:

— Я выйду на минуту… Имейте в виду — это прежде всего деловая встреча.

Взявшись за руки, словно школьники, друзья долго молчали, от волнения не находя слов.

— Ну рассказывай, Игорь… — проговорил наконец тот, кого Габт называл Гансом Мюллером.

Но вернулся полковник с большой папкой в руках.

— Майор Мюллер, это досье господина Борисова, агента «АН-2». Теперь вы будете держать с ним связь. Все инструкции получите позже. Сейчас моя миссия окончена. Вы, конечно, вспрыснете как следует, по-русски, свою встречу. Но не увлекайтесь. — Габт подмигнул. — Рад бы с вами… Но у меня неотложные дела. Еще один вопрос, господин Борисов. Куда вы хотите перечислить свой гонорар — тысячу фунтов стерлингов? Наша марка уже обесценена. В швейцарский или английский банк? Ваше желание будет выполнено. В дальнейшем расчеты с вами будет вести майор Мюллер.

— Я еще подумаю и посоветуюсь с Мишей.

— Хорошо! Желаю приятно провести время, господа, — и Габт быстро удалился.

— Игорь! Расскажи, пожалуйста, о себе и о России, — попросил Жарков, когда друзья остались одни.

— Ты помнишь, Миша, последний раз мы виделись на банкете по случаю нашего выпуска… Тебя особо чествовали — с отличием окончил академию!

— Вот это «отличие» и определило мою дальнейшую судьбу, — вздохнул Жарков. — Ну хорошо, Игорь, продолжай, не стану перебивать.

— Меня направили в действующую армию и назначили командиром саперного батальона. Воевал хорошо — и ни единой царапины. Только в начале семнадцатого был тяжело ранен. Два года по госпиталям. Еле выкарабкался. Уволен по чистой. Познакомился с молоденькой госпитальной сестрой. Она меня и выходила. Танечка теперь моя жена.

— А я в свои почти сорок лет все еще горький бобыль… — грустно заметил Миша.

— Танечка ввела меня в свою семью, — продолжал Борисов. — Ее отец — профессор, энергетик, спасибо ему, заставил пойти учиться в Энергетический институт. По окончании меня направили, как у нас говорят, по разверстке, в ВСНХ. Там как раз нужен был специалист в Электроимпорт, и я попал туда. Соблазн велик: приличный оклад, хороший паек. При карточной системе это немаловажно. Там я и встретился с представителями фирмы «Континенталь». Ну и началось, сам понимаешь… Вскоре меня познакомили с консулом Кнаппом. И вот я приехал сюда в служебную командировку. И очень этому рад… Увиделся с тобой, Миша.

Упоминание о связях с фирмой и Кнаппом заставило Жаркова угрюмо нахмуриться, словно он только что осознал, кто перед ним. Но он постарался справиться с непрошеными эмоциями, и Игорь воспринял это как жалость к своей собственной и его, Борисова, судьбе.

Теперь они старались не смотреть друг другу в глаза.

— Ты ведь знаешь, после выпуска меня взял к себе в Париж граф Игнатьев, — заговорил Жарков. — Он работал там военным атташе и приехал в академию набирать себе офицеров. Да, Игорь, в Париже я провел самые счастливые годы своей жизни. Не в парижских салонах, конечно. Меня увлекла горячая работа, покоя не знал ни днем ни ночью. Все время на военных заводах — принимал военное снаряжение. Часто выезжал в союзные страны. Потом революция — и мы остались не у дел. Возвращаться в Россию нас никто не просил… А тут как раз подоспели офицеры немецкой разведки, и вот, как видишь, я у них на службе… А теперь, Игорь, расскажи мне о России, — с тоской попросил Жарков.

— В двух словах не расскажешь, Миша!

— Да, да… ты прав, поговорим после.

— Пожалуй, это надо сделать завтра же, — твердо сказал Игорь. — Послезавтра я должен возвращаться домой. Срок командировки короткий, валюту у нас берегут. Давай, Миша, встретимся у пруда в Трептов-парке. Сверяем часы по-военному — в двадцать ноль-ноль.

Короткая встреча и грустное настроение Михаила вызвали у Борисова щемящую жалость к другу юности, надолго разлученному с родной землей.

Их второе свидание сразу пошло не так, как предполагал Игорь.

…Жарков шел по аллее навстречу Борисову, глубоко задумавшись и не замечая его.

— Миша! — негромко позвал Борисов.

Тот взглянул на него невидящими глазами, потом быстро осмотрелся, резко схватил Борисова за руку и повел в уединенное место. Заставил сесть на садовую скамейку и взволнованно заговорил:

— Неужели, Игорь, в России так плохо, что ты пошел на службу к немцам? Скажи мне, разве России нет? Она погибла? Это же безумие! Или ты много пьешь?

— Но ты меня послушай, Миша… — хотел остановить его Борисов.

— Что тебя слушать! Ты меня ошеломил. Нет, не то — убил!.. Подумать только! Полковник Габт привел ко мне на связь друга юности, и откуда… из России!

— Послушай меня…

— Зачем! Неужели, Игорь, ты в России так изголодался, что приехал подкормиться здесь, у немцев, и заодно продать Родину? Ты вспомни, как в империалистическую наши голодные солдаты и офицеры жили в окопах и гибли в боях с немцами. Но так было лишь до тех пор, пока многие из них не поняли, что сражаются не за Россию, а за подлого монарха. А разве нынешняя Россия похожа на прежнюю? И ты, человек из нового мира, продаешь Родину им же, немцам…

— Оставь крайности, Михаил! Слушай меня внимательно. Я приехал на связь с тобой — русским Жарковым, а не с немецким офицером разведки Мюллером.

Пораженный, Жарков замолчал.

— Скажи, что у тебя осталось памятного от России? — неожиданно спросил Борисов.

— Вот, посмотри — осталось только маленькое распятие, — Жарков расстегнул рубашку и показал миниатюрный крест на серебряной цепочке.

— Но что это, Миша? Твой талисман без левой руки. Как будто она отломана?

— Да. Уж и не помню, где я ее обломал, — глухо сказал Жарков.

— Хорошо, Миша, дружище! Теперь — только не волнуйся — вот и мой сюрприз, взгляни… Не от твоего ли талисмана эта рука? — И он протянул Жаркову крошечную серебряную руку.

Взяв пальцами кусочек серебра, тот внимательно осмотрел его.

— Игорек! Что же ты меня мучаешь?! Это ведь рука от моего Христа-Спасителя. Вот и условная царапинка, я сам ее делал!

— Этот пароль для связи передал тебе Леонид Петрович Базов, ты помнишь его.

— Еще бы не помнить! Выходит, Игорь, тебя послали из Москвы на связь со мной, и никакой ты не агент абвера! А я терпеливо ждал связного, но никак не мог предположить, что это будешь ты. — Он вскочил и крепко обнял Борисова. — Если бы ты знал, как мне трудно жить вдали от родины столько лет! Ты представить не можешь, как невыносимо одиночество!

Стараясь сдержать подступившие слезы, Жарков отвернулся. Потом хрипло проговорил:

— Извини…

— Успокойся, Миша! Леонид Петрович велел передать, что тебя много раз теряли — ведь ты же был то в Германии, то в Америке. Сложно и длительно тянули к тебе цепочку связи, но последнее звено иногда рвалось — и все приходилось начинать снова. Редко удавалось прорваться.

— Да-да… Я порой отчаивался, сам находил оказии и посылал донесения. Их получали?