Не было никаких траурных знамен на угловых башнях, не звучали похоронные марши, да и вообще не наблюдалось никаких явных признаков. Все, как обычно… И только в лицах и глазах братии поселилось большое… огромное горе.

— Слава Иисусу Христу, братия! — поздоровался с парой привратников княжич, спешиваясь и бросая поводья дружиннику. — Что у вас случилось? Уж не моровица ли черная нагрянула?

— Слава во веки веков Господу Богу нашему, — поклонились те печально. — Хуже, братья… Гораздо хуже. Невосполнимую утрату понесла наша обитель. Осиротели мы все в одночасье…

— Да говорите вы толком! — слегка повысил голос Лев Ольгердович. — Или не узнали меня?

— Отца-настоятеля вчера ночью убили, княжич… — угрюмо ответил один из братьев. — Вот какая беда стряслась… В самое сердце супостат ударил.

— Игумен мертв? — слова вырвались раньше, чем я осознал смысл услышанного… — Да как же это? Зачем? Убийцу схватили?

— Увы нам, братия… Ночью все случилось. Никто ничего не видел и не слышал. Отца-настоятеля хватились, только когда он к утренней не вышел.

— Но зачем кому-то понадобилось убивать святого человека? Тем более старца, который и сам уже подумывал о встрече с Господом. Ни богатства у него не было, ни власти… Один настоятель уйдет, Синод другого назначит. А казной ключник заведует. Может, ты, Лев Ольгердович, что-то понимаешь?

Разговаривать с пешими сидя в седле было неудобно, так что я тоже слез с лошади и встал рядом. Но княжич, похоже, недоумевал так же, как и я. Поскольку лишь плечами пожал.

— Беда, братья, одна не ходит, — ответствовал второй привратник. — И утрата нашу обитель тоже не в одиночестве посетила… Убийца похитил ковчежец с мощами святого Артемия Антиохского.

— Черт! — вырвалось у меня непроизвольно. — Простите, братья… — я перекрестил рот.

— Негоже упоминать врага рода человеческого, — кивнул монах. — Но мы понимаем твои чувства и не осуждаем. У самих мысли далеки от смирения. Столько усилий потрачено на благое дело! Люди жизнями рисковали, чтоб доставить мощи в новый храм Божий, и все впустую.

— Истинно говорю, братья, — неожиданно вздел руки второй привратник. — Всему виной то чудище, которое отец-игумен в святую обитель впустил. А где скверна, там и диаволу приволье.

— О чем ты говоришь, брат Варфоломей! — возмущенно вскричал его товарищ. — Опомнись…

— Знаю, что говорю, и присягнуть в том готов! Затмение на нас нашло, когда перед сатанинским отродьем ворота монастырские открыли.

Он угрожающе потряс худыми руками куда-то на запад, как будто именно там, а не под землей размещались ад и его владыка.

— «Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нём истины. Когда говорит он ложь, говорит своё, ибо он лжец и отец лжи…» Ослеплены мы были и не видели, кто вошел к нам в дом, аки агнец невинный… пряча волчье нутро под чужой шкурой!

Чего? Вот тебе, бабка, и Юрьев день. Вот и делай людям добро… Ладно, немчура меня в демоны зачислила, но чтоб и свои туда же?! Несмотря на то, что я для православия сделал?..

— Как был ты, брат Варфоломей, невоздержан в речах, таким и остался, — произнес со вздохом третий монах, аккурат шагнувший из ворот. — Видно, мало покойный настоятель накладывал на тебя епитимий. Не помогло…

— Отец Феофан, но я же… — стал оправдываться тот.

— Ступай в келью, чадо неразумное, и помолись крепко. Чтоб Господь наш простил тебе напраслину, на других возводимую.

— Но…

— Иди! — в голосе схимника прозвучали непривычные властные нотки. — Возьми веревицу и после каждой молитвы вяжи узелок на память. Перед вечерней молитвой покажешь мне, как глубоко твое раскаяние.

Монах смиренно поклонился и ушел.

Я бы не понял, что произошло, если бы знакомый наперсный крест из сандалового дерева не указывал на продвижение недавнего отшельника по церковной иерархической лестнице.

— Мир вам, — лесной схимник заметно приосанился, в движениях появилась величавость, вот только грусть и усталость во взгляде выказывали, что выпавшей ему власти он совсем не рад. — Не надо воспринимать слова брата Варфоломея всерьез. Это от великой скорби. Нынче вся обитель немного не в себе. Игумена уважали и почитали, как родного отца. А ты, княже, что так скоро воротился? Не нашел Людоеда?

Лев Ольгердович поклонился новому игумену и хотел было ответить, но я решил, что пора самому о себе слово замолвить. Пока на меня еще чего лишнего не повесили.

— Как я погляжу, отец Феофан, хоть ты и сменил лесную избушку на целую обитель, а привычка вести разговоры с путниками на пороге осталась прежней. «Отче наш» читать и креститься тоже заставишь, или так впустишь? Пока светло…

Отшельник недоуменно вздел брови и внимательно присмотрелся ко мне.

— Степан?.. — спросил недоверчиво. — Нет, не может быть. Чтоб совсем никаких следов не осталось… А ну, покажи ладанку?! — протянул требовательно руку.

Я сунул руку за пазуху и вытащил наружу кожаный мешочек с частичками святых мощей, которые он же мне и вручил.

— Чудны твои дела, Господи… — перекрестился отец Феофан. — Сколь живу, а все не перестаю удивляться. Как же оно случилось-то?

— О нас с тобой мы после поговорим… — остановил я расспросы. — Ответь лучше мне, в последнее время никто чужой в монастырь не приходил?

Игумен призадумался, даже на привратника поглядел, но потом решительно мотнул головой и ответил уверенно:

— Нет. Чужих в обители не было. После того как ты с наемниками ушел, княжич прискакал… — отец Феофан обменялся мимолетными взглядами с Львом Ольгердовичем.

Княжескому сыну явно хотелось бы кое о чем спросить у настоятеля храма. В частности, почему святые братья ему сразу правды не сказали, но смолчал. Понимал, не до мелких обид и выяснений сейчас.

— Угу. А свои? Никто не покидал монастырь в день гибели игумена?

Отец Феофан опять погрузился в раздумье.

— Нет, не припоминаю.

— Да как же, ваше преподобие, — отозвался привратник. — Послушник Митрофан от их светлости прибегал. А ближе к вечеру снова ушел. Вместе с братом Себастьяном.

— Верно, — согласился игумен. — Да только все это было днем раньше. А отца Кирилла ночью убили.

— Это точно? — услышав имя немого лекаря, я даже вздрогнул.

Вот ведь странность. Все последнее время только о нем и думал, а как услышал известие о смерти игумена и пропаже священной реликвии, так словно отшибло.

— Вы уверены в этом? Кто-нибудь видел отца Кирилла после?

Теперь призадумались оба.

— Гм… А ведь ты прав, Степан. Игумен не выходил к вечерней трапезе. Но отец Кирилл не был чревоугодником и часто пропускал вечерю, проводя это время в молитвах. Так что его действительно не видели с обедни и до того утра, как обнаружили труп и пропажу…

— Митрофан и брат Себастьян имели с собой какую-то поклажу? — этот вопрос я уже задал привратнику.

— Парнишка только посох при себе имел, а так-то с пустыми руками шел. А лекарь, как всегда, со своей котомкой. Брат Себастьян никогда с ней не расстается. Снадобья у него там разные, лекарства, чистый холст — рану перевязать…

— Вот как. А скажи, какая она из себя, котомка эта? Достаточно просторная, чтобы ковчежец спрятать?

— Ты думаешь, что?.. — не договорил отец Феофан и перекрестился. — Этого не может быть! Ведь он прибился к нам таким… впору в петлю лезть. Если б не игумен. И чтоб вот так отблагодарить? Неужто не совладал-таки с горем и рассудком тронулся?

— Прости, святой отец, но мне надо поторопиться. Да и то, боюсь, опоздал. Объяснять долго. Так что не обессудь — в другой раз. Надеюсь, еще свидимся. Сейчас одно скажу — брат Себастьян не тот человек, за которого себя выдает… — Идея, как обычно, пришла неожиданно. — Или вот как мы поступим. Лев Ольгердович, не в службу, а в дружбу, дождись-ка ты здесь пана Лешека с отрядом. Думаю, они уже вскоре будут. А тем временем отцу игумену историю о свадьбе расскажи. Ну а после, если будет на то твоя княжеская воля и желание, милости прошу ко мне в башню…