Сметана, с детских лет воспитанный в будительских традициях, открыто высказывал свободолюбивые взгляды. Он с симпатией говорил о революционной борьбе польского, венгерского и других народов. В реакционных кругах, которые защищали габсбургскую монархию, это встречалось враждебно. С тревогой замечали они, как в картинах Махека, Манеса и других чешских художников появляются герои борьбы за землю чешскую, как в повестях Божены Немцовой и стихах Яна Неруды отчетливо слышатся мотивы социального протеста, как, наконец, в произведениях Сметаны начинают звучать самобытные «простонародные» чешские мелодии.

Под влиянием этих мастеров поднимался и укреплялся патриотический дух чешского народа. И, естественно, это не могло не вызвать опасений и даже страха у габсбургского правительства и чешской буржуазной верхушки, блокировавшейся с ним. Тень грозного Жижки и его соратников-гуситов мерещилась им повсюду, и они старались подавить проявление патриотизма и чувства национальной гордости, пока не проснулись еще бланицкие рыцари, пока не поднял знамя восстания вольнолюбивый народ.

ЧУЖЕЗЕМЦЫ В ЧЕХИИ

Много приходилось трудиться Сметане. Обычно в девять часов, подкрепившись чашкой горячего кофе, он садился за работу. Утренние часы были самыми лучшими для творчества, и композитор особенно дорожил ими. Сочинял Сметана за столом, а к роялю подходил только затем, чтобы проверить написанное. Набросает страничку, а потом проигрывает и тихо напевает.

После обеда приходилось заниматься с учениками. Вначале Сметана делал это охотно и даже с удовольствием. Особенно если ученик был талантлив. Потом, когда он увлекся сочинением опер, уроки его начали тяготить. Жалко стало тратить драгоценное время на прослушивание пассажей и незатейливых пьес, выколачиваемых какой-нибудь малоспособной девицей. Тем более, что многие девицы, приезжавшие к нему на урок в карете и в сопровождении лакея, не собирались посвящать себя искусству. Сметана понимал, что, как ни старайся, профессиональных музыкантов, способных принести пользу отечественной культуре, из них все равно не сделать.

Слушает Сметана ученицу, а в голове звучит возникшая утром тема. Такт за тактом ширится, изменяется. Вот она от струнных переходит к деревянным духовым. Затем ее подхватывают трубы…

Записать! Скорее записать и проверить! Сметана вскакивает со стула и вдруг видит перед собой затянутую в корсет фигурку и бегающие по клавишам холеные пальчики! Урок! Он совсем забыл об этом и, кажется, ничего не слышал из того, что ученица играла. Нужно быть внимательнее! Сметана делает несколько шагов по комнате и, облокотившись на крышку рояля, слушает.

Девушка делает некоторые успехи. «Какой глубокий, певучий звук у нее вырабатывается», — проносится в голове Сметаны. Он сам недавно показывал ей, как добиться этой напевности. Но тут же композитор начинает соображать, что, может быть, после струнных тему лучше поручить только кларнету, а скрипки в это время… Да, так лучше. Сметана снова слышит оркестр… И опять надо делать над собой усилие и прислушиваться к тому, что играет ученица. В этот момент открывается дверь и входит Геллер. Милый Фердинанд! Как он кстати пришел! Сметана просит его закончить урок, а сам вприпрыжку бежит в соседний пустой класс и быстро набрасывает карандашом нотные строчки. Затем садится к роялю. Играет. Как будто хорошо… Только этот пассаж у струнных нужно немного изменить. Вот так! А теперь вступает весь оркестр…

Сметана пишет с лихорадочной быстротой. Когда появляется Геллер, закончивший урок, на столе перед Сметаной лежат готовые нотные страницы. Глаза композитора застенчиво, виновато улыбаются: не брани, мол, меня за то, что свою обязанность на тебя взвалил. Но Геллер не сердится. Когда у него есть время, он охотно выручает коллегу.

Вообще отношения с Геллером у Сметаны сложились самые дружеские. В свободные вечера, когда расходились ученики, они подолгу вдвоем музицировали. Геллер играл на скрипке, а Сметана на рояле. Публику представляли их жены — Ружена и Беттина. Только вопрос о программе этих домашних концертов вызывал разногласия. Ружена любила Шопена, Геллер предпочитал Бетховена и Шумана, а Беттина — что-нибудь повеселее и танцы. Сметана на все соглашался, лишь старался разнообразить программу. Но кумирами его продолжали оставаться Моцарт, Шопен и Шуман.

Как-то Геллер пригласил на такой концерт Яна Неруду. Тому понравилось, и он стал часто навещать двух друзей. Сметану вначале раздражала прямая, немного резкая манера Неруды высказываться. Но, познакомившись с писателем ближе, он убедился, что за грубоватой внешностью скрывалось доброе чуткое сердце. А суждения его о литературе и искусстве, о тех или иных политических событиях свидетельствовали о тонком уме и большой наблюдательности. Сметана очень полюбил этого остроумного, веселого человека, вносившего всегда оживление. Общество писателя стало для Сметаны необходимым, и если Неруда день-два не приходил в зал школы или домой к Сметане, композитор отправлялся его разыскивать в «Умелецкую беседу» или городской клуб.

Через некоторое время в стенах школы Сметаны появились Витезслав Галек и разносторонне образованный музыкант Йозеф Срб-Дебрнов. Непременным гостем стал Людевит Прохазка. Он от души радовался за своего учителя, вокруг которого начинал образовываться тесный кружок друзей. Чтобы послушать музыку, заглядывал иногда и старый Йозеф Колар. А участвовать в концертах вызвались Карел Бендль и Йиндржих Пех, преподаватели из школы Сметаны.

По воскресеньям Сметана принимал друзей у себя. В эти дни он играл и го, что ему самому удавалось написать за неделю. А иногда в исполнении нескольких певцов здесь можно было услышать и хоровые сцены будущих опер. Руководил хором Геллер, особенно горячо обсуждавший каждый такт новой музыки. Однажды он долго спорил с композитором из-за написанной им польки. Геллер доказывал Сметане, что в ней мало национального своеобразия.

— Это шведская, а не чешская музыка, — говорил он.

Композитор не обиделся. Он верил в тонкий вкус и чутье Геллера и всегда прислушивался к его словам. По совету друга он переделал польку.

Судьба национальной оперы волновала чехов, поэтому дома у Сметаны собирались не только близкие друзья. Сюда приходили и просто музыканты оркестра, певцы и студенты. Часто, возвращаясь с послеобеденной прогулки, композитор заставал у себя полную гостиную.

Музыку «Бранденбуржцев в Чехии» многие знали уже хорошо. Но вот услышать оперу целиком со сцены все не удавалось. Почти три года партитура первого музыкально-сценического произведения Сметаны лежала в театре. Десятки зарубежных опер появилось за это время в репертуаре чешского театра, а постановка оперы Сметаны под различными предлогами все откладывалась.

Дело в том, что управляющим чешским театром в те годы был Ригер, глава буржуазных националистов. А им, конечно, не могла понравиться опера.

В основу либретто Сабина положил рассказ Йозефа Кайетана Тыла «Бранденбуржцы в Чехии» и некоторые события из «Истории города Праги» Вацлава Владивоя Томка.

1279 год. Сухокрутская битва на Моравском поле окончилась для Чехии поражением. Чешский король Пржемысл Отакар II погиб. В стране начали хозяйничать чужеземцы. Основатель ненавистной чехам австрийской императорской династии Рудольф Габсбург назначил маркграфа Отто Бранденбуржского «опекуном» наследника чешского престола — малолетнего Вацлава. Наемники маркграфа бесчинствуют в стране, грабят и разоряют ее, уводят в плен чешских девушек и, наконец, увозят из Праги маленького Вацлава во избежание народных волнений. Велика ненависть народа к чужеземцам-поработителям, страшен его гнев. На защиту родины поднимаются мужественные рыцари, в патриотическом порыве встает весь чешский народ. Бранденбуржцы вынуждены покинуть страну.

Исторические параллели были слишком очевидны: само собою напрашивалось сравнение между ордами захватчиков-бранденбуржцев и габсбургскими душителями Чехии. Чешский народ изгнал чужеземцев «в те баснословные года», и, конечно, завоюет свободу теперь — таков был политический подтекст оперы Сметаны.