— Живем дружно, — сказал Каарел Маасалу. — Вот дом дали. Кристьян занял левую половину, я — правую. Сходимся на середине, на кухне, тут наш совет семейный. Семидор частенько наведывается.

— Поля осенью засеяли, на весну семена есть. Хлеб есть, — поддержал Тааксалу.

— Значит, идет дело? — жадно затянулся дымом Пауль.

— Идет, — кивнул головой Каарел. — Жить можно.

Кто-то зашаркал в передней, отряхивая снег с обуви, потом вежливо постучал.

— Вот и Семидор, — сказал Тааксалу. — Он и в свой дом всегда стучится. Не привык еще…

И все увидели Семидора таким, каким он был всегда. На большой голове старая смятая фетровая шляпчонка, на острых плечах обвисшее протертое пальто, когда-то черного, а теперь неопределенного цвета. С морщинистого кирпично-румяного маленького лица задорно и далеко не уныло смотрели голубоватые быстрые глаза. Лицом он не был похож на неудачника, хотя он и был им по общему признанию. Из-под шляпы обнажилось лысое темя и пучки волос на висках, тронутые сединой.

— Из дальнего плавания? — весело спросил он надтреснутым тенорком Пауля и проворно схватил его за руку. — Оснастка цела? Ну и хорошо…

И заговорил. В несколько минут он наговорил больше, чем Маасалу и Тааксалу за час. Он вмиг осмотрел Пауля всего, не только осмотрел, но и потрогал. Потрогал медали на груди и орден.

— Это что — Красная Звезда? Ну и ну… — Подивился толстым подметкам фронтовых сапог, пощупал их добротность. Даже алюминиевый портсигар Пауля на столе привлек его внимание. — Он что — алюминиевый? И сам гравировал? А это что за рубчики здесь?

— Рубчик — месяц войны, — сдержанно объяснил Пауль.

— Много, — вздохнул Семидор, — много рубчиков.

Затем, заметив выжидательный взгляд Маасалу, он спохватился и поспешил сказать ему:

— На мельнице я был сегодня, — все в порядке.

Видно, Маасалу среди этих людей задавал тон. Недаром Кристьян Тааксалу чуть ли не после каждой фразы повторял: «Спроси у Каарела, если я вру…»

— Прошу к столу… — попросила Альвина. И все — Пауль, как гость, впереди — проследовали на половину Маасалу, где на чистой скатерти дымилось громадное блюдо баранины, обложенное вареным картофелем, брюквой и капустой.

— Вина нет, — огорченно сказал Маасалу, — извини, Пауль. А пиво из будущего урожая сварим. Подождать придется.

— Минуту! — попросил Пауль.

Выйдя на кухню, он покопался в своем вещевом мешке и вынул бутылку, запечатанную сургучом. Альвина принесла стаканы. Все молча следили, как Пауль наполнял их вином, потом также молча посмотрели ему в лицо, когда он поднял руку со стаканом.

— На слова я не щедрее Каарела, — торжественно сказал Пауль. — Да и зачем их говорить много, надо искать самые нужные… Мы здесь все новоземельцы, правда? Так выпьем за то, чтоб мы все, здесь сидящие, стали хозяевами жизни в Коорди. Вы понимаете меня? Выпьем за советскую власть, что дала нам землю! Elagu![2]

— Elagu! — сказали Каарел Маасалу, Тааксалу и Семидор, и все выпили, а потом заработали ножами и вилками.

— Как же ты решил, Пауль? — спросил наконец Маасалу после продолжительного молчания, отставив тарелку. И все за столом положили вилки, ибо это было сигналом к серьезному разговору.

— Я еще из армии подал заявление на хутор Курвеста, — сказал Пауль. — Не знаю, как волисполком на это смотрит…

— Хутор хороший, земля хорошая, — одобрил Каарел.

— Прекрасная земля, — восторженно подтвердил Семидор, — и какой колодец в этой земле я пробурил старому Курвесту. Только он мне остался порядочно должен, а потом вместо долга всучил шляпу, ту, что я донашиваю сейчас…

— Да, шляпа неказистая, — с презрением заметил Тааксалу.

— Но земля хорошая… — пробормотал Семидор.

— Что сейчас на хуторе делается? — с интересом спросил Пауль.

— Пустует… — коротко объяснил Каарел. — Анна Курвест умерла осенью, Сааму теперь за хутором присматривает. Поля не засеяны. Но слышно, что на хутор еще заявления есть, — кусок-то лакомый.

— Вот как, — удивился Пауль, неприятно пораженный. — Кто такой?

— Не знаю, не наш, говорят, из соседней волости. Председатель Янсон, кажется, к нему благоволит.

— Ну что ж, — помедлив, сказал Пауль. — На хуторе Курвеста двоим места хватит.

— Вполне, — согласился Маасалу. — Уживетесь, как мы с Кристьяном. На хуторе скот есть, семена. Все получишь. Вот тебе и начало. Ну, что ж тебе еще сказать? На помощь позовешь — не откажусь. Ты меня знаешь.

— Я тебя знаю, — кивнул головой Пауль. — Ты придешь.

— Не забудь позвать меня, — напомнил Кристьян Тааксалу.

— Мы все придем, — гордо сказал Мартин Семидор.

В голове у Пауля шумело, когда он, в отличном настроении, направлялся на хутор Курвеста. Думая о новых хозяевах хутора Яагу, он усмехался. Положительно нравились ему эти два друга — Маасалу и Тааксалу. Каарел Маасалу, — старый приятель, — это такой кремень, — из любого камня огонь добудет. Кристьян Тааксалу тоже славный мужик, правда — несколько рыхлее Каарела. И теперь к ним примкнул еще Семидор. Семидора Пауль знал меньше. Этот человек, родом с острова Сааремаа, появился в волости лет двадцать тому назад и стал бурить колодцы крестьянам. Все как-то очень быстро узнали, что он неудачник, прогорел на Сааремаа, плавал матросом, тонул, что дела, которые предпринимал, редко удавались ему. И жена ему досталась злая, и дети рано все поумирали. Крепкие мужички-хозяева любили поднять его насмех; он, кажется, не обижался. И вот теперь Семидор на земле? Странно… трудно поверить.

Хутор Курвеста, спрятавшийся за еловой изгородью, издали казался необитаемым. Только одни узкие и совсем свежие следы вели к нему по полузанесенной тропе.

— Кто бы это? — подумал Пауль, стараясь ступать по следам.

Он немного волновался, думая о том, что вот вступает в дом, который, вероятно, станет его домом. Пристально смотрел на живую зеленую стену, словно ожидая, что из-за елок, косолапо шагая, выйдет старый Март в высоких сапогах с твердыми офицерскими голенищами. Что сказал бы Март, увидев бывшего своего батрака входящим в его владения, да еще с такими мыслями в голове?

— Он бы лопнул со злости, — не без удовольствия усмехнулся Пауль.

На кажущемся нежилым хуторе все же была жизнь. Из трубы шел легкий дымок. Мало того — огибая угол дома, Пауль услышал за окном звонкий женский смех.

— Кто бы это? — еще раз подумал Пауль.

Дверь на стук быстро распахнулась, и он с удивлением увидел смеющееся круглое лицо молодой женщины, одетой скромно, но по-городскому, в легкое зеленое платье. Что-то в лице ее показалось ему очень знакомым. И в следующее мгновение он узнал… Ее присутствие здесь показалось ему добрым предзнаменованием.

— Айно Вао, — безошибочно сказал он, — дочь Йоханнеса Вао.

— Ой, смотрите, кто это! — весело закричала Айно. — Сааму, Сааму, ты знаешь, какой гость к тебе пришел?

— О, добрый гость? — посмеиваясь и вставая из-за широкого стола, спросил Сааму, поворачивая к вошедшему свое лицо.

— Здравствуй, Сааму, вечный труженик, — тихо сказал Пауль. — Ты узнаешь меня?

— Ты — Пауль Рунге… Голос изменился, но я узнаю, — заулыбался Сааму. — Сегодня радостный день для Сааму — день гостей. То-то сорока утром на дворе кричала.

Пауль обвел взглядом кухню. Мало что изменилось, только несколько потускнело все, словно слоем пыли покрылось, да паутинка кое-где повисла под потолком. Сааму не видит ее. Но там, где доставали руки Сааму, — пол, окна, стол, — все было чисто. Вот у этого стола он, Пауль, садился ужинать вместе с другим батраком Яаном, с девушкой Тильде и с Айно. Айно Вао тогда пасла коров Курвеста.

Пауль вслух вспомнил об этом.

— Как же, как же… — встрепенулся Сааму. — В том углу сидел, где сейчас сидишь… Ты на паре гнедых пахал, помню. Теперь только Анту остался, да и тому работы нет — нового хозяина ждет.

— Я пойду коров подою тебе, Сааму, — сказала Айно, хватая подойник и надевая полушубок.