Семидор ожесточенно застучал, молотком по жерди, загоняя ее в паз.
— Ну, а землю так и не достал? — спросил Пауль.
— Нет, при той власти не достал… Мария умерла. Дорожным рабочим работал, женился, домик построил, правда — не лучше твоей хибарки, да она сгорела…
— Как же это?
— Кто ее знает… От трубы, видно, занялось ночью. Еле мы сами выскочили.
Длинная лестница была сколочена, и Пауль с Семидором осторожно спустили ее в колодец. Семидор открыл чемоданчик, в котором нашлись старые буравы и несколько пачек трофейного немецкого тола, похожего на желтое туалетное мыло. Сняв шляпу, он бросил ее на пиджак, подумав, скинул замасленную жилетку, под которой оказалась другая жилетка, еще хуже и замасленнее. В ней он и спустился в колодец.
Прошло полчаса ожидания.
— Ну, как? — иногда кричал Пауль, свешиваясь вниз.
Неясное бурчание слышалось в ответ.
— Фитиль ставь подлиннее! — орал Пауль в темную дыру колодца. — Что ты говоришь?
— Поучи свою бабушку… — глухо донеслось снизу.
Наконец, как-то очень неожиданно, над колодцем вынырнуло лысоватое темя Семидора; он с кошачьей ловкостью перемахнул через сруб и заорал на Пауля:
— Тяни!
Они в момент вытащили лестницу, надвинули тяжелый деревянный щит на колодец и отскочили за угол сарая.
Что-то глухо ухнуло и дрогнуло под ногами, что-то дробно ударило в щит, приподняв его, словно чей-то громадный кулак двинул в него снизу.
Внизу пахло каменной пылью и едкими газами взрывчатки.
К вечеру, после того как вынули куски каменистой породы и рассчистили дно колодца, в нем показалась вода; уровень ее медленно, но верно повышался.
Семидор обновил колодец.
Сделав свое дело, он не торопился уходить. Тщетно пытаясь придать порывистой своей фигуре важный и чинный вид, расхаживал вокруг, давал советы и поучал жителей Журавлиного хутора, как лучше все расположить и построить. Видно, роль учителя доставляла искреннюю радость этому старому человеку, которого на хуторе Яагу самого держали в ежовых рукавицах и учили, как надо жить.
По его словам, однако, получалось совсем даже наоборот. «Я им сказал… Я им сделал…» — постоянно повторялось в его речи. Можно было подумать, что Маасалу и Тааксалу без него шагу не могли ступить. — Нет, но какой насос я им поставил к колодцу! — кричал он возбужденно. — Если б ты посмотрел, парень… Теперь вода идет прямо в хлев.
И, забыв о своей напускной важности, он совсем уж несолидно и ребячливо хлопал руками по коленкам и победно похохатывал.
— Я ничего не скажу, они толковые парни, но без старого Семидора им не обойтись, как журавлятам не летать без вожака, — распинался он, многозначительно подмигивая, и настойчиво заглядывал слушателям в глаза, словно боялся, что ему не поверят.
Пауль, поглядывая под ноги, только посмеивался и не обрывал старика. Не оборвал он его даже когда Семидор картинно рассказал, как он в волости отвоевал суперфосфат для всех обитателей на хуторе Яагу; видно, забыл, что Пауль в тот раз был свидетелем его позора. Нет, что-то в Семидоре не позволяло Паулю грубо оборвать его.
Когда Пауль заговорил о плате, старик, снова пытаясь принять важный вид, сухо сказал, что вообще-то он уже распростился со своим старым ремеслом, а если и пришел помочь, так это для собственного удовольствия и это его личное дело…
В словах Семидора зазвучала явная обида, и Пауль поспешил замять разговор.
Уходя, старик подал Паулю и Айно шершавую руку, с которой время не могло стереть вытатуированного на ней якоря, и покровительственно сказал:
— Поднимай пар в котлах… Это я говорю — Семидор. В случае чего, на буксире вытянем…
В воротах он еще раз с достоинством приподнял шляпу и кивнул головой.
Пауль проводил его задумчивым взглядом. Что ни говори, а Семидор становится неузнаваем. Диво, да и только.
Для стройки понадобился песок. Пауль поехал за ним в карьер на опушке леса, по соседству с полем Роози Рист.
Трясясь в телеге по полевой дороге, он с любопытством оглядывался, желая увидеть, как растет пшеница Роози. Он ворочал головой то в одну, то в другую сторону, и на его лице росло удивление.
Пшеницы не было!..
Не было ни пшеницы, ни ячменя, ни ржи. Вместо хлебов виднелись две узкие полосы овса и картофеля, а там, дальше, на большом пространстве была засеяна вика. Овес и вика, хм… Пауль осуждающе покачал головой. Какое хозяйство мыслимо на таких началах? Где голова у Роози, о чем она думала?
А вот и сама Роози, в белом платке, низко надвинутом на лоб, большими босыми ногами вышагивает за лошадью Коора, окучивает свой картофель! Увидев Пауля, она дружелюбно улыбнулась.
Он поздоровался и спросил:
— Слушай, Роози, а где ж твоя пшеница?
Роози отмахнула от лица назойливого овода; виноватое выражение появилось в ее робких глазах.
— Ни ржи, ни пшеницы, ни ячменя, — сурово сказал Пауль. — На что тебе эта вика? Ты же хотела пшеницу?
Тогда Пауль услышал сбивчивый рассказ Роози. Она в самом деле хотела и пшеницу, и ячмень, как и у всех людей. Семена обещал одолжить Коор, сам предложил, но в последнюю минуту оказалось, что у него нету их… Нашлось только немного овса и вот — картофель… А пахоту, чтоб не пропала, засеяли викой. На это Коор отпустил семян. Он сказал, что вика тоже очень нужна…
— Так, — задумчиво сказал Пауль.
Отвернувшись, он внимательно всматривался в высокую мужскую фигуру, размашисто орудующую косой в поле. Он узнавал эту длинную худую фигуру с соломенным грибом на голове.
— Роози, — мягко и грустно сказал Пауль. — Это, конечно, Михкель Коор там косит вику для коров. Я почему-то думаю, что он не для твоей коровы косит. Правда?
— Но… он мне дает иногда свою лошадь поработать, — пробормотала Роози.
— Смотри, Роози… — покачал головой Пауль и ступил на шаг ближе к ней. — Смотри, как бы он тебя не опутал, как муху. Разве ты не понимаешь?
Роози молчала, с прежним виноватым выражением лица исподлобья смотрела на Пауля.
— Но ты стой за себя, — гневно сказал Пауль. — Если ты не совладаешь с ним, приди, скажи мне, я ему шею сверну, голодному чорту. Придешь?
— Приду, — тихо и испуганно пообещала Роози и боязливо посмотрела в сторону Коора. Заметив, что он теперь, опираясь на древко косы, издали наблюдает за их беседой, она поспешно отвернулась.
Зачем Пауль вмешался — он и сам не знал. Но слова эти у него вырвались потому, что он был очень зол сейчас.
Михкель наваливал молодую пахучую вику на воз.
— Алло! — крикнул Пауль. — С каких это пор Михкель Коор на чужом поле косит?
Коор не спеша вытер клоком травы сырое, отражающее небо лезвие косы и молча воткнул ее в зеленую копну вики.
— Или, может быть, я не прав. Может быть, ты в батраки нанялся к Роози? — ехидно спросил Пауль.
Михкель ступил к телеге Пауля. Он был внешне спокоен, только какая-то жилка дергалась на костлявом лице под глазом.
— Знаешь, Рунге, не путайся не в свое дело. Не мути воду. Понял?
Они с минуту спокойно, внимательно и оценивающе разглядывали друг друга. Потом Пауль многозначительно сказал:
— Мне это не нравится, хозяин.
— Не мути воду, — повторил Михкель.
Не спуская друг с друга злых глаз, они с трудом разминулись, — полевая дорога была узка, — передние колеса их телег со скрежетом задели одно за другое.
Пауль Рунге сидел в телеге сгорбившись. Толстая темная вена набрякла на его лбу; злоба поднималась в нем, кулаки его чесались. Почему эта история так его взволновала, он и сам хорошенько не понимал, ибо какое же отношение судьба Роози имела к нему? Скорее всего он порохом вспыхнул, потому, что, глядя на Роози, вспомнил историю с трактором, чуть не погубившую все его планы. Он не сомневался теперь, что Кянд сыграл над ним гнусную шутку, так же, как собирался сыграть ее Коор над Роози. Коор и Кянд — одна компания!
И как ловко сработано все, — поди подкопайся… Трактор пашет поля новоземельцу Роози Рист — все как следует! А кто такая Роози Рист? На полях Роози ни ржи, ни пшеницы — одна вика Коора и немного овса и картофеля. Осенью Коор подсчитает долги Роози за семена, за лошадь, за квартиру — за все, и ссыплет ее овес в свои закрома и вику свезет в свои сараи. Обманет, оплетет! Поставленная один на один с этим живоглотом, забитая, робкая и молчаливая Роози, конечно, сдастся, потеряется, — ну, поплачет в подушку и стерпит, как терпела всю жизнь. Она потерпит поражение так же, как он, Пауль, поставленный один на один с этим скользким, добродушным шутником Кяндом: не раскусил его сразу и остался в дураках.