Никогда этого не будет.

Некоторые мечты не сбываются, а некоторые женщины не умнеют и все никак не могут прозреть.

Стыдно. И грустно.

На следующий день она пригласила его в кафе — Дилан отказался. Позже тем же вечером увидела его смеющимся в коридоре с незнакомой красоткой и разозлилась — не помогла никакая броня. Долго страдала ночью под одеялом. Еще через день они поругались так, что Бранниган едва не оттаскал ее за волосы — она назвала его «тупым самовлюбленным недоумком»; после этого Марта пошла в бар и напилась пива, беспричинно накричала на бармена и пнула на улице банку — попала ей в лоб сидящему у стены бродяге и долго извинялась. Оставила на грязном, лежащем на тротуаре, одеяле двадцать долларов. Всю дорогу пьяно цедила ругательства сквозь зубы.

А еще через день Дилан пришел сам.

Домой.

К ней домой. И Марта, позабыв о том, что, наверное, выглядит некрасиво, распахнула рот и застыла в безмолвии.

Чтобы войти, гостю пришлось просто оттеснить хозяйку к стене.

— Чем обязана? Чай, кофе?

— Коньяка у тебя нет?

— Нет.

— Ах, да — такая цаца, наверное, и не пьет вовсе.

Марта стояла посреди гостиной и тихо свирепела, ощущая собственную растерянность — она оказалась неготовой, полностью неготовой к его визиту. В хлопковых оранжевых штанах, длинной майке, тапочках (тапочках!), в которых, наверное, казалась клоуном. Без макияжа, растрепанная и, конечно же, без привычной брони.

Скорее… Скорее! Латные наручи, кольчуга, шлем, опустить забрало, железные подштанники и заслонка на сердце.

Уф… Почти все.

Неопрятный внешний вид мешал почувствовать себя во всеоружии — ну почему она не ходит дома на каблуках, с уложенными волосами и дымящейся сигаретой, воткнутой в длинный мундштук? Почему не умеет сохранять на лице выражения безразличия и презрительно-равнодушно выгибать одну бровь, вопрошая: «как ты посмел отнять драгоценную минуту моего времени, вломившись без приглашения?»

Нет, пока именно Дилан ощущал себя хозяином гостиной — прохаживался вперед назад, разглядывал стоящие на полке предметы, наклонялся, читая корешки книг, скользил незаинтересованным взглядом по старой модели телевизора, лежащей сверху кружевной салфетке и смятой, из-за постоянного сидения калачиком, накидки кресла.

— Так приготовить тебе чай или кофе? Не буду спрашивать в третий раз. — Спросила она грубее, чем намеревалась.

— Ты всегда такая грымза? Даже дома не можешь расслабиться?

Расслабиться? Да как смел этот мужик вломиться в ее покои, в ее крепость, в единственное недоступное для его язвительных шуток место и упрекать в отсутствии спокойствия? И как смеет вести себя, как король, пред чьим взором кланяется убогая рабыня, не способная шагу ступить без того, чтобы не опозориться?

— Это ты у меня дома, а не я у тебя. Оставь свои шутки за бортом — надоели.

Здоровяк, занявший собой половину пространства ее тесной квартирки, лишь усмехнулся. Но зубоскалить не стал — видимо, пришел, чтобы о чем-то просить. Иначе, зачем бы ему вообще приходить?

Но о чем?

В какой-то момент равнодушный взгляд Дилана сменился крайне заинтересованным, даже удивленным — усмешка сползла, видоизменилась, рот приоткрылся, и Марта, проследив, куда смотрит посетитель, сначала уперлась глазами в кофейный столик, а после… После в стоящую на нем открытую коробочку с двумя кольцами внутри.

Создатель! Она забыла их убрать! Забыла!!!

Как такое возможно?!

Сердце затрепыхалось напуганной, попавшей в сачок, бабочкой, изо рта едва не вырвался стон — только не это!

Почему она забыла? Почему он увидел? Не кидаться же теперь, как в дешевом фильме, не прижимать к груди драгоценный предмет? Не пытаться же его прятать у всех на виду, когда уже поздно…

Бранниган даже не пытался скрыть столь непривычное для него удивление — просто стоял и пялился, пялился на кольца — больше ни на телевизор, ни на картины, потертый ковер или корешки книг — на кольца! Сволочь!

Марте хотелось визжать.

— Это же… парные кольца? Мужское и женское. Такими объединяют партнеров. Марта, ты что — нашла партнера?

Нашла? Выдумала? Поддалась импульсу и придумала несуществующую любовь? Как теперь объяснять? Снова мямлить, оправдываться, выглядеть дурой, истеричной, заикающейся невростеничкой?

Когда ее оторопь достигла предела, внутри будто вырос второй скелет, сковавший все движения — если она попытается открыть рот, то замычит, нет, скорее, взревет, как раненый в причиндалы бык.

«Убирайся! Убирайся отсюда сволочь! Ненавижу! Почему ты все время лезешь, куда тебя не просят? Зачем ты вообще приперся? Ты же меня не любишь! Я трачу на тебя все свои мысли, все свое время, а ты только гадости говоришь!»

Спокойно. Глубокий вдох, глубокий выдох.

Она не заорет, не выставит себя идиоткой, и она не будет оправдываться. На смену панике вдруг пришла ледяная злость — настолько сильная, что слова полились сами — ровно, насмешливо и крайне холодно.

— Нашла, представляешь? Замечательный мужчина — красавец. Вот, купила — хочу обрадовать.

Казалось, вечер, обещающий сюрпризы только для Марты, решил повернуть свой взор к Дилану и принялся удивлять его.

— Купила? Сама? Ты же женщина!

Да, точно, «женщина». Прозвучало именно так, как она и предполагала — не просто неодобрительно, а с отвращением. Ну и что, что женщина? Лишена всех прав?

— Красивые, правда?

Она вдруг ожила — почувствовала себя так, будто ее подменили изнутри, будто наружу вышла другая Марта — ледяная, — а старую Марту, способную все испортить невростеничку, заперли где-то внутри. Поплыла к столу — теперь грациозным движениям не мешали даже пушистые тапки, — взяла коробочку в руки и поднесла к его глазам.

— Как думаешь, ему понравятся? И камешек есть, и рисунок отличный.

— Понравятся? — Дилан выглядел так, будто только что съел миску червей — благо, хоть его баритон не сорвался на фальцет. — Как такое может понравиться, когда тебя пытается охомутать баба? Камешек? Да он такой крохотный, что его не видно, а рисунок… какая безвкусица! Оно слишком тонкое для мужского пальца… Марта, ты… ты вообще рехнулась?

— А ты кто такой, чтобы судить- рехнулась я или нет? Ты ведь не умеешь любить, не так ли? А я умею, и мы будем счастливы вместе. Представляешь, чьи-то глаза могут сиять при виде меня, а уж такой подарок МОЙ мужчина оценит наверняка.

«Не то, что ты, сволочь»

На этот раз Дилан промолчал — какое-то время стоял с багровым лицом, пытался привести в порядок явно вышедшие из-под контроля мысли и не дать сорваться с языка новым язвительным комментариям. Значит, точно пришел о чем-то просить. Не дожидаясь дальнейшей реакции, Марта спокойно захлопнула крышечку, водрузила коробочку на полку, повернула и сложила руки на груди. Кажется, ей, все-таки, удалось приподнять одну бровь.

— Так кофе? В третий раз спрашиваю тебя, как отсталого инвалида. Кофе будешь?

— Буду.

Дилан смущенно прочистил горло и попытался вернуть себе привычный безразличный вид — вид человека «меня ни что на этом свете не интересует, тем более ты», но не смог — шок от увиденных колец, стоящих на ее столе, так и не прошел.

Марте вдруг стало наплевать; в этот момент она будто прозрела — просто и без эмоций — это не ее человек, не ее мужчина, вообще не герой ее романа, поэтому она коротко кивнула на диван и бросила:

— Садись на диван. Нечего шататься по гостиной. Сейчас сварю.

— Значит, хочешь позаимствовать меня на целый вечер в качестве девочки-эскорта.

— Не девочки-эскорта. — Ты для этого слишком некрасива, следовало бы ему добавить, но теперь ей стала ясна причина его непривычной сдержанности — сделка. Сделка с Мартой, которая никоим образом не должна провалиться. — Ты просто побудешь рядом — послушаешь, запомнишь. Мне надо знать, кто из моих будущих партнеров способен меня предать. Всего лишь несколько часов. Хороший дом, вечеринка, много богатых людей и отличной еды. Отдохнешь, расслабишься.