- Ваня, позвольте, я поеду с вами? – заявил ему профессор. – Баньку истопим, и за вашим Васей вместе сходим.

Ваня согласился. Почему бы не уважить старика банькой и веничком? И в табор идти вдвоём безопаснее.

По приезду Ванечка сразу у бабуси спросил, нет ли табора?

- Нет пока. Не являлись. – Матрёна с интересом смотрела на бодрого старика, приехавшего вместе с её внуком.

- Это Давид Моисеевич, учитель мой.

Матрёна вдруг заволновалась, вытерла руки о фартук.

- Матрёна меня зовут.

- А отчество как ваше?

Бабуся заулыбалась:

- А зачем это вам?

- Уважение к вам хочу высказать. Такой внук у вас замечательный!

- Тимофеевна я. Получается, Матрёна Тимофеевна.

Давид Моисеевич вежливо расшаркался и к руке вдруг Матрёниной приложился губами. У бабуси с непривычки от такой почтительности голова кругом пошла.

- Что же мы стоим? В избу проходите. – Матрёна засуетилась, самовар поставила. – Ванятка! Баню топи. Попаритесь с дороги.

Ваня баньку истопил, веники запарил, травы заваренные из ковша на камни раскалённые плеснул, дух запашистый пустил. Стены веничком еловым побрызгал. Квасу в предбанник принёс. Всё для гостя дорогого сделал.

Давид Моисеевич потом от удовольствия кряхтел, кости свои старые прогревал. Просил всё жару добавить. А уж как его Ванятка вениками отходил, во всю силу, да на сто процентов. Профессор потом говорил, что переродился. Хвалил Ванечку за баньку славную.

Неделю прожили они в деревне, табор ожидая. Ваня уже извёлся весь. Если бы не профессор неугомонный, парень бы уже с ума сошёл в таком ожидании.

Давид Моисеевич наслаждался жизнью тихою, деревенской. На рыбалку с Ваней ходил на речку. Мостик заветный ему юноша показал и рассказывал про чудо своё васильковое. И на поле луговое привёл, васильки всё гладил и спрашивал у них, когда же Васенька приедет? Цветы качали головками из стороны в сторону под ветерком, словно отвечали: «Не знаем, не ведаем».

Вот уже и вторая неделя пошла. Душа у Вани истомилась. Давид Моисеевич всё делал, чтобы отвлечь парня.

- Юноша, вы не должны прекращать работу над голосом.

Ванятка всё так же распевался по утрам. Петух от жгучей зависти окончательно уверился в своём ничтожестве. Кукарекал в заутреню робко, на Ваню косясь и как бы спрашивая, правильно ли он ноту взял?

И вот в утро субботнее крик на Ваняткиной улице раздался:

- Приехали! Приехали!

Мальчишка босоногий бежал, весть нёс Ване радостную.

- Кто приехал-то? – у Ивана всё внутри задрожало.

- Табор!

Ваня с места подхватился, в избу забежал.

- Давид Моисеевич, я к Васе!

- Стой, нетерпеливый! Выкуп возьми, и пойдём вместе.

Добрались они до табора, Вася по дороге чуть ли не бежал, профессор еле за ним поспевал.

- Пожалей старика, никуда не денется твой Васенька.

Ванятка выкуп в руке зажал и к барону цыганскому пошёл. Поклонился ему и просит:

- Выкуп я за Васеньку накопил. Отпустите его со мной. Вот деньги.

Смерил его цыган грозным взглядом, да сказал:

- Помер твой Вася.

Потемнело всё в глазах Ивана, землю под ногами не чует.

- Врёте, - говорит. – Где Вася? Так не отдадите, силой возьму.

- Нет Васьки. Иди, проверь, коли не веришь.

Побежал Ваня, в кибитки заглядывает, в палатки, кричит:

- Васенька!! Где ты?

Вышла ему навстречу бабка, что ему прошлым летом гадала.

- Чего тебе? Нет Васи. Помер он зимой.

- Неправда всё это!

- Я тётка его. Сама хоронила.

Рухнул Ваня на землю и заплакал. Не может он поверить, что нет его Василёчка, что не цветут глаза необыкновенные и не сверкают волосы шоколадные.

- Пойдём, Ваня, домой, - обнял его профессор. – Тут уже ничего не исправишь.

Не помнил Иван, как его Давид Моисеевич до избы довёл. Лёг он на кровать и замолчал на три дня. Не ест, не пьёт. Лежит и в одну точку смотрит. Матрёна не знает что делать. Видит, тает на глазах внучок, радость её.

- Ваня, нужно дальше жить, нельзя так. – Старик всё Ваню уговаривал. Придёт, сядет на постель и по спине его гладит. – Давайте, поднимайтесь.

- Оставьте меня. Может, я умереть хочу, - на четвёртый день у Ивана голос прорезался.

- Ваня, Ваня. Жизнь вам не просто так даётся. Это дар. Вам ещё в этот мир красоту нести голосом своим.

- Не буду я больше петь никогда. – Ваня от горя аж почернел. Глаза провалились, душа заледенела. Нет ему жизни без Василька. – Давид Моисеевич, не могу я поверить во всё это. Жив Васенька. Сердцем чую, что жив. Обманула меня старая ведьма.

- Ваня, но нет ведь здесь Васи твоего.

- Значит, где-то в другом месте есть.

- Нам про это уже никогда не узнать.

Ваня к старику прижался, плачет и слёзы не вытирает.

- Плачьте, Ваня, плачьте. Легче будет.

А слёзы льются и не кончаются. У Давида Моисеевича сердце от такой картины разрывается.

- Ваня, вы мне как сын. Не расстраивайте старика. А если жив Вася, так найдётся.

Вздохнул Иван глубоко и решил, что стоит жить. Ведь сердце его говорит о том, что ходит по этой земле Васенька. И надо его искать.

========== Глава 7. ==========

        Полетели дни чёрные, беспросветные, в горе горьком, в тоске глубокой. Внешне держался Ваня. Обещал он Давиду Моисеевичу, что будет заниматься. Да и самому ему совесть не позволяла занятия бросать. Знал Ваня и благодарен был профессору за всё, что он для него сделал и душу в него свою вложил. Пробовал Ванечка Василька искать. Да как вести поиски, если ни фамилии он его не знал, ни отчества, никаких сведений о нём не было. Всё, что смогли сделать в полицейском участке, - фоторобот составить, да в розыск подать. Сначала Ваня надеялся, что найдётся скоро Василёк. Но в участке ему ничего нового не говорили, а потом и вообще объяснили, что дело это безнадёжное. В тот день у Вани в душе что-то умерло.

Постепенно душевная боль притупилась, но тянула грудь и ныла ежедневно. Соки жизненные высасывала. Так Иван от своего горя и не оправился полностью. Не мог забыть Васю. Ни на кого не глядел, на знаки внимания не отвечал, и через два года все его окрестили  бессемейным.

Ваня за это время совсем обтесался, чисто городской стал. Но деревню свою не забывал. Так же приезжал к бабке Матрёне и помогал по хозяйству.

К пятому курсу Ваня уже возмужал, превратился в статного и видного мужчину, от которого взгляд было невозможно отвести. По окончании консерватории пригласили Ивана в местный театр оперы и балета служить.  Премьера «Онегина» с Ваней в роли Ленского вышла триумфальной. Все газеты об этом писали. И решило руководство театра Ивана на стажировку в Италию послать. Ваня как один из претендентов в Москву на прослушивание поехал. Столицу посмотрел, комиссию поразил своим голосом и право стажироваться в «Ла Скала» получил.

В Милане группе из молодых певцов обрадовались. Приняли русских певцов и певиц хорошо. А Ваня так и сразу там приглянулся. Высокий, красивый, с золотым голосом и непонятной грустью в глубине чёрных глаз. Загадочная русская душа. Директор «Ла Скала» всё старался её разгадать. Слишком уж ему нравился молодой мужчина, от голоса которого всё замирало вокруг.

- Миа кяра, вы сегодня особо задумчивы. Как же вы графа Альмавива будете петь?

Ваню учили подавать образ, играть, не фальшивить душой. Итальянцы слыли требовательной публикой. Им нужен был напор, буря эмоций на сцене.

- Сеньор, - отвечал Ваня, - я сейчас настроюсь, и всё будет, как вы хотите.

- Этого не я хочу, - втолковывал ему директор, - этого зрители хотят. Помните, они в своё время даже освистали великого Марио Дель Монако. Вы должны быть искренни на сцене, никакой халтуры. Предельная самоотдача, вот, что от вас требуется. Люди приходят слушать оперу, наслаждаться великой музыкой, слушать вас. Они платят за это деньги. Уважайте своего зрителя.