Одного она не замечала. Все члены клана Коста зорко следили за тем, не проявляет ли кто из посторонних повышенного интереса к маленькой девочке. Дело в том, что эта вот девочка, сама того не ведая, оказалась козырной картой в игре, затеянной Министерством Единых Решений и лично миссис Кольтер. Они бы попытались ее достать хоть из-под земли. Тони уже приходилось слышать от мужиков в пивных разговоры про загадочные рейды полиции. Ничего не объясняя, стражи закона учиняли обыски в домах и на фермах, устраивали облавы на судоверфях и фабриках. Кого ищут — бог их знает. Правда, поговаривали, что девчонка какая-то пропала. Так разве ж она одна пропала? Сколько их, таких, и не ищет никто. А теперь вот и цагане волнуются, и оседлый люд.

Это была не единственная причина, по которой мамаша Коста и ее сыновья не спускали с Лиры глаз. Но об этом девочке предстояло узнать чуть позднее.

Пока что, как только лодка проходила мимо шлюза или впереди маячил городишко, Лира ныряла в трюм. Встречи с посторонними ей были ни к чему. Однажды им не повезло. Они приплыли в местечко, где полиция, перекрыв вход и выход, обыскивала каждую лодку. Но предусмотрительную мамашу Коста голыми руками не возьмешь. Под ее койкой обнаружился потайной рундучок, где Лира, скрючившись в три погибели, просидела два часа, пока полицейские общупывали и обстукивали на лодке каждый гвоздь.

— А как же их альмы? Почему они-то ничего не учуяли? — недоуменно расспрашивала девочка после того, как все было позади.

Старая цаганка выразительно постучала пальцем по кедровой обшивке рундучка. Как известно, кедр действует на альмов как сильнейшее снотворное, поэтому все эти два часа Пантелеймон продрых без задних ног, свернувшись калачиком на Лириной голове.

Медленно, окольными путями, со множеством остановок лодка мамаши Коста все ближе и ближе подходила к Мшистым Болотам, этой по сю пору неизведанной части Восточной Англии, где глушь, где нет ничего, кроме бескрайнего неба да топей. Уже совсем на востоке Мшистые Болота, изрезанные бесчисленными речками, ручейками, заливчиками незаметно переходили в неглубокое море. А за морем лежала Голландия, хоть вброд иди. Вот трудолюбивые голландцы добрую половину Мшистых Болот осушили, понастроили там дамб да и стали жить-поживать. Так что местное население говорило на голландско-английском воляпюке. Но самое сердце Мшистых Болот лежало нетронутым. Топкая земля не знала плуга. Здесь не ступала нога человека, лишь резвились скользкие черные угри да хлопали крыльями стаи болотных курочек. Здесь обманчиво мерцали болотные огни, заманивая доверчивых путников в черную трясину. Здесь, в глуши, и решили цагане собраться на сход.

По извилистым каналам, речушкам, петляющим ручьям и проливам множество цаганских лодок стремилось к Бьянплацу — единственному островку на сотни миль топких болот вокруг.

На крохотном пятачке сухой земли стоял большой деревянный дом старинной постройки. К нему жались домишки местных жителей. Здесь же находились причалы, к которым пришвартовывались лодки, да рыночная площадь, где торговали угрями. В дни цаганских сходов у причалов и пирсов стояло столько лодок, что можно было, прыгая с палубы на палубу, пройти не одну милю, не замочив ног. По крайней мере, так говорили старики. Мшистые Болота слыли цаганской вотчиной. Чужие туда не заходили, а оседлый люд предпочитал не связываться и закрывать глаза на цаганские проказы. Ну, подумаешь, сопрут что-нибудь. Пусть себе живут с миром и никого не трогают. А уж если что там промеж них и случится — бывает, то труп какой к берегу прибьет, то утопленника сети вытащат, — так ведь это же цагане. Что с них взять?

Затаив дыхание, слушала Лира древние легенды Мшистых Болот: о страшном черном псе-призраке, который душит по ночам людей, о болотных огнях и ведьмином масле, что поднимается пузырями на поверхность топей. К концу пути, сама того не замечая, девочка совсем свыклась с мыслью о том, что она цаганского роду-племени. Весь ее лондонский лоск быстро слез, вернулась прежняя оксфордская хрипотца, к которой прибавился цаганский говор. Послушав, как бойко Лира стрекочет на языке жителей Мшистых Болот, матушка Коста невольно попеняла ей:

— Вот что, дочка. Ты слов-то цаганских понахваталась, но цаганкой от этого не стала. То, да не то, как ни крути. Разница-то, она ведь в сердце. Мы народ водный, а ты из огня. Пока что ты сильнее всего на болотный огонек похожа, а у него внутри, сама знаешь, ведьмино масло, потому и горит. Увертливая душа у тебя, вот что я тебе скажу.

— Как это увертливая? — оскорбилась Лира. — Я что, обманываю кого? Да вы кого хочешь спросите!

Кого хочешь спросить не получилось, некого было спрашивать, и мамаша Коста добродушно расхохоталась:

— Ах ты, цыпленок мой, я ж тебя, дурочку, хвалю, а ты не понимаешь! — И Лира немедленно успокоилась, хотя и правда ничего не поняла.

К исходу дня лодка подошла к Бьянплацу. На фоне багрового заката островок и громада Заала (так назывался на местном наречии просторный деревянный дом) казались угольно-черными. Неподалеку темнели крыши лачужек, и над каждой вился дымок. В воздухе вкусно пахло жареной рыбой, табаком и можжевеловой водкой. И всюду — лодки, лодки, лодки.

Они пришвартовались в двух шагах от Заала. Тони с гордостью сказал, что этот причал принадлежит семейству Коста из поколения в поколение. Мамаша Коста мигом достала сковородку, и вскоре на ней скворчала жиром и подрумянивалась парочка угрей, а в котелке пыхтело картофельное пюре. Тони и Керим, поблескивая напомаженными проборами, облачились в свои парадные кожаные куртки, повязали на шеи темно-синие платки в горошек, а на каждую руку нацепили не меньше десятка серебряный перстней. В таком виде, затмевая друг друга, они отправились потолковать с дружками на соседних лодках и промочить горло в ближайшем питейном заведении.

Вернулись они с важными известиями.

— Вовремя мы успели. Сход нынче ночью. В городке поговаривают, что пропавший ребенок прячется на цаганской лодке и на сходе объявится. Вот ведь, языки-то без костей, а?

Тони расхохотался и ласково потрепал Лиру по голове. Еще на подходе к Мшистым Болотам его диковатая угрюмость постепенно начала уступать место природному добродушию, словно с лица мало-помалу сползала уродливая маска. Приплясывающая от нетерпения Лира мигом проглотила еду, вымыла тарелки, сунула веритометр в карман волчьей шубы и через несколько минут уже проталкивалась в толпе цаган к дверям стоявшего на вершине холма Заала.