И русский бог не подкачал. Я вдруг почувствовала, что лыжи почти без усилий с моей стороны заскользили быстрее: дорога пошла под уклон. Сначала небольшой, он становился все более крутым. Я уже перестала отталкиваться палками, а скорость все увеличивалась. Я летела с горы, как знаменитый лыжник Херманн Майер, и радовалась, как ловко ушла от погони. Через пару минут выяснилось, что радовалась я преждевременно. Звук мотора переместился куда-то вправо; я осторожно повернула голову и с ужасом обнаружила, что справа берег гораздо более пологий, машина вполне может съехать вниз, и тогда шансы моих врагов опять резко вырастут. Похоже, что высшие силы не очень хорошо продумали свою гуманитарную помощь. Интересно, мои преследователи хотят сбить меня машиной или просто перерезать мне дорогу и поймать? У каждого из этих способов моего устранения свои достоинства. Машиной — быстрее и надежнее, но зато, когда потом найдут мой труп, любому криминалисту сразу станет ясно, что я погибла не своей смертью. Выйдут на Ивана, и не пройдет и сорока дней, как преступники окажутся за решеткой, а мой не успевший отлететь в потусторонний мир дух будет наблюдать за этим с чувством глубокого удовлетворения. Если это понимаю я, то уж такой неглупый парень, как Гюрги-Дюрги, об этом тоже подумает. Стало быть, будут брать живьем. В данной ситуации у меня только одно преимущество — чем дальше от берега, тем темнее. Противник словно прочел мои мысли и врубил дальний свет. Теперь я мчалась по заснеженному озеру, как заяц, случайно выскочивший на автостраду и попавший в «коридор» из света фар. Несколько лет назад я смотрела передачу, где ученый-зоолог объяснял, почему в такой ситуации заяц не сворачивает на обочину. Я тогда еще посочувствовала зайцам, потому что обидно погибать так глупо, когда есть хорошие шансы спастись. В сравнении с заячьими мои шансы куда как хуже. Нету здесь спасительной чащи на расстоянии прыжка от дороги, до леса добежать я не успею. Но у меня мозги не заячьи, стало быть, я должна что-то придумать. Причем на размышления у меня осталось от силы минуты три, дальше будет поздно. Меня догонят, и начнется такое… Я постаралась не думать о том, что начнется после того, как меня поймают. От таких перспектив даже самый заядлый оптимист может пасть духом.

Глава 44

Как заканчивают плохие мальчики

По-хорошему, владельцы комплекса «Уют» должны были как-то обозначить опасное место. Впрочем, нельзя требовать от людей слишком много. Они никак не могли предположить, что ночью по льду будут гонять сумасшедшие на машинах.

Посередине озера была вырублена большая полынья шириной метра три и длиной около десяти метров. Наверное, когда температура воздуха чуть повыше (градусов пятнадцать ниже нуля), сюда приезжают любители зимнего купания. Но в последние несколько дней было так холодно, что даже самые отважные «моржи» предпочли остаться дома. Поскольку сегодня полынья не эксплуатировалась, сверху она слегка затянулась ледком и в темноте была практически незаметна. Я почувствовала, что что-то идет не так, когда с разбегу вылетела почти на середину полыньи. Корка льда под лыжами затрещала (в приключенческой книге обязательно написали бы — угрожающе затрещала), я резко сбавила темп и осторожно заскользила к противоположному краю. Выбравшись на толстый лед, я не поспешила дальше, а, напротив же, развернулась навстречу своим преследователям и приветственно помахала им палкой.

Расчет был нехитрый, основанный на знании человеческой психологии. Люди в машине имеют ко мне претензии, особенно Васька, чей авторитет в глазах «членов ордена» упал ниже плинтуса. Кипя праведным гневом, он ничего, кроме меня, вокруг не видит, в том числе и полынью. Правда, если за рулем сидит Георгий, он может оказаться гораздо внимательнее. А если за рулем тот третий, неопознанный мной мужик… Хотя почему неопознанный? Васька же мне подробно рассказал, кто входил в их доморощенный верхнеяйвинский иезуитский орден; третий — это наверняка Илья собственной персоной. Инфантильный, несамостоятельный в решениях субъект, за право дружить с которым в свое время так сражались Васька и Георгий. Если за рулем Илья, то он вряд ли будет биться за дружбу со мной. Скорее он предпочел бы скинуться на венок на мою могилку — слишком уж я в курсе его интимных тайн.

Неплохо бы снять штаны и продемонстрировать им голую задницу, тогда уж точно, кто бы ни сидел за рулем, надавит на газ до упора, дабы стереть с лица земли такую личность, как я. Жаль, на дворе зима, моя многострадальная задница успеет обледенеть раньше, чем я должным образом «подниму ярость масс». На всякий случай я еще раз взмахнула палками и покачала туловищем, чтобы те, в автомобиле, поняли, что я издеваюсь. Они поняли. Мотор взревел, из-под колес вылетела снежная пыль… Машина мчалась прямо на меня, как богиня мщения Эриния.

Осталось пятьдесят метров, двадцать, десять… Ба-бах! — машина выехала на тонкий лед, который немедленно просел, колеса и бампер мгновенно ушли под воду. Горячий капот вступил в соприкосновение с корочкой льда, мгновенно заработало какое-то из уравнений термодинамики: капот отдавал тепло, которое немедленно превращалось в работу по таянию льда. Задние колеса еще крутились, а передние медленно, но верно начали погружаться в воду. Не гибель «Титаника», конечно, но все равно очень эффектное зрелище. Я завороженно смотрела, как уходят под воду, продолжая при этом светить, фары, как вдруг до меня дошло, что в машине сидят люди. И хотя с данными конкретными людьми меня связывают совсем не дружеские отношения, я не могу, не имею права равнодушно смотреть, как они погибают. Я отстегнула лыжи и, взяв их в руки, побежала вокруг полыньи — вылезать они будут, скорее всего, через заднюю дверь.

Я оказалась права — не зря в свое время пересмотрела столько фильмов-катастроф. Машина, издав крайне неприятный звук, просела еще ниже и накренилась на левый бок. Задняя правая дверь слегка приоткрылась, затем некто, сидящий внутри, хорошенько пнул ее, и дверь распахнулась почти полностью. Появились чьи-то руки, одна из которых пыталась придержать дверцу. При таком фиговом освещении (фары из-под воды продолжали светить, что меня удивляло — мне всегда казалось, что при соприкосновении воды и электричества происходит короткое замыкание) идентифицировать обладателя рук не удалось. На всякий случай я подошла поближе и подготовила лыжу. Руки тем временем ухватились за края, после чего в дверном проеме показалась голова. Как всегда, мне страшно повезло. Первым из тонущей машины выбирался Василий. Увидев меня, он громко выругался (видимо, ему было неприятно, что в роли рейнджера-спасателя выступаю я), но желание остаться в живых пересилило личную неприязнь, и он попросил меня о помощи. Сделал он это достаточно своеобразно.

— Что стоишь, дура? — возопил мой недавний пленник, пытаясь подтянуться на руках, отчего машина просела еще ниже. — Не видишь, мы тонем!

Я на него даже не обиделась. Трудно ожидать вежливого обращения от человека, по природе своей грубого и невоспитанного, находящегося к тому же в состоянии аффекта. Ничего не ответив, я легла на живот и протянула Ваське лыжу. Он вцепился в нее обеими руками, а я попыталась отползти подальше от края полыньи, подтягивая лыжу вместе с Васькой. Дело продвигалось крайне медленно; Василий, как я уже упоминала раньше, был крупным мужчиной с хорошо развитой мускулатурой, тащить его было нелегко. Я старалась, но эффективность приложенных усилий оставалась низкой, а время, увы, работало не на нас. Пока я спасу этого, двое других утонут.

Чтобы дело пошло побыстрее, Васька активно отталкивался ногами, причем точкой опоры ему служил корпус машины. С каждым рывком автомобиль проседал все ниже и ниже. Наконец Ваське удалось навалиться животом на край полыньи. Он решительно отбросил лыжу, подтянулся на руках и вылез на крепкий лед. Встав на ноги, недобро зыркнул в мою сторону, но отношения выяснять не стал, потому что в дверном проеме показалась голова Георгия. Я на всякий случай отошла подальше, готовая в любой момент дать деру. Через пару минут Георгий тоже выбрался и встал рядом с Васькой. Одежда у них была насквозь мокрая, и если в течение ближайших двадцати минут они ее не сменят, я вообще могу не беспокоится: в следующий раз я увижусь с ними на похоронах. Причем они будут лежать в гробу, а я — стоять в толпе скорбящих.