— Ты такая везучая, Элиза.

Я вспомнила, что уже слышала эти же слова от Розы, когда она говорила о том, что я вышла за Дориана по любви.

—  Мой отец был очень тяжелым человеком, — ответила я Приэлле. — Я знаю, что это такое — прятаться в угол во время ссоры.

—  Нет, я имею в виду твою жизнь здесь. Тебя со всех сторон окружают такие прелестные вещи. — Приэлла во все глаза смотрела на гобелены и золоченую мебель, которую я уже давно считала чем-то само собой разумеющимся. — Я бы все отдала за возможность жить, как принцесса Роза.

А она отдала бы все за твою свободу, — подумала я, размышляя над жестокой шуткой судьбы, заставившей этих девушек родиться в обстановке, противоречащей их склонностям. Из Розы с ее быстрым умом и независимым характером вышла бы отличная дочь торговца, в то время как мягкость Приэллы и ее тяга к красоте по достоинству оценились бы в любой королевской семье.

—  Ее жизнь не так легка, как ты думаешь, — тщательно подбирая слова, произнесла я. — Нам всем приходится выкручивать максимум возможностей из того положения, в которое нас загнала жизнь. — Эти же слова я когда-то сказала Розе, хотя вероятность того, что Приэлла примет их к сведению, была выше. — Я надеюсь, ты помнишь, что я твой друг, и в случае необходимости ты всегда можешь ко мне обратиться.

Приэлла с благодарностью сжала мою руку, а я решила отвлечь ее от тяжелых мыслей, показав ей Большой Зал и сад. Но я не могла смотреть на Приэллу, такую милую и невинную девушку, не опасаясь за ее будущее. Присутствие строгой тети Агны не могло не влиять на ее родителей, вынуждая их держать свою вражду под контролем, но теперь они могли дать ей полную волю. Что касается меня, то я была бессильна изменить что-либо в жизни Приэллы. Моего влияния при дворе было недостаточно, чтобы как-то ей помочь. Ее скромное происхождение не позволяло взять ее во фрейлины, а образование и утонченные манеры исключали возможность нанять ее в качестве служанки.

На прощание я горячо обняла племянницу, надеясь, что сила моих рук вселится в ее хрупкое тело.

— Мы не должны позволять страху сокрушать наш дух, — напутствовала я ее.

Я сказала это как для нее, так и для себя. Беспокойство за Приэллу теперь добавилось к уже мучающим меня страхам за королеву Ленор, Дориана и всех его солдат. Приэлла робко улыбнулась, и я увидела, что очень скоро она превратится в прелестную женщину. В последнее время она сильно вытянулась, и ее еще незрелому телу была присуща некоторая угловатость. Но было ясно, что когда ее лицо и фигура оформятся, она станет красавицей. Я надеялась, что этого окажется достаточно для удачного замужества, несмотря на шаткое финансовое состояние ее семьи.

Я пыталась встречать каждый новый день с надеждой, а не с ужасом, но не могла сказать того же о королеве Ленор. На нее была возложена обязанность править королевством в отсутствие мужа, однако она все чаще обращалась за помощью к отцу Габриэлю и молитвам вместо того, чтобы беседовать с советниками короля. Сэр Уолтур в отчаянии бормотал, что монаху уже пора предоставлять место в Зале заседаний, и украдкой решал большинство вопросов самостоятельно, не ставя в известность королеву. В надежде добиться примирения между ними я принялась уговаривать королеву Ленор посетить заседание Совета.

—  Люди ожидают от вас руководства, — заявила я. — Они приободрятся, если увидят, что вы занимаетесь государственными делами.

—  Нет, нет, — запротестовала она. — Сэр Уолтур и другие заботятся только о мирских делах. Я должна служить своим подчиненным посредством молитвы.

—  Достойная задача, — согласилась я. — Но ведь королева не может совсем уходить от мира, как вы полагаете?

Я произнесла эти слова ласково и с улыбкой, но она отреагировала так, как будто я дала ей пощечину.

—  Как же ты не понимаешь? — с потрясенным видом спросила она. — Мы все погрязли в грехе. Все, до единого. Нашим душам угрожает смертельная опасность.

Несмотря на ее всевозрастающий интерес к религии, я впервые слышала, чтобы она говорила о своих убеждениях в таких суровых выражениях.

—  Миледи, Господь милует тех, кто покаялся, разве не так? Какие бы прегрешения вы ни совершили, вам их уже давным-давно простили.

Она расплакалась, всхлипывая и содрогаясь всем телом. Видеть женщину, которой я столько лет искренне восхищалась, сломленной таким глубоким несчастьем, стало для меня настоящим потрясением, и несколько мгновений я не знала, что делать. Затем я осторожно обняла ее обеими руками и принялась утешать, как если бы она была маленьким ребенком, бормоча уверения в том, что все будет хорошо. Я не знаю, проникали ли мои слова в глубины ее горя, но постепенно ее рыдания стихли, сменившись тихими стонами. Она вытерла слезы рукавом платья и измученно посмотрела на меня. Ее темные, выразительные и все еще завораживающе прекрасные глаза умоляюще смотрели на меня.

— Ты действительно веришь в то, что я заслужу прощение?

— Да, верю.

—  Чтобы получить прощение, его необходимо даровать. Так говорит отец Габриэль.

Во мне вскипела волна ревности, и я вспомнила начало своей службы у королевы Ленор. Всякий раз, когда королева и Исла смеялись, переговариваясь на своем родном языке, меня охватывала зависть. И снова я ощутила, что меня оттолкнули, заменив кем-то другим.

Хотя, возможно, для меня еще не все было потеряно, потому что у меня был секрет, способный возродить связь между мной и королевой. Проглотив свою детскую обиду, я произнесла:

— В делах духовных я полностью полагаюсь на отца Габриэля. Но я должна просить вас добавить еще кое-кого к списку людей, за которых вы молитесь.

Она широко раскрыла глаза сначала от удивления, а затем от восторга, когда я рассказала ей о растущем в моем теле ребенке. Беременность была в самом начале, и я еще не успела ощутить шевеления плода, но я оказалась права, предположив, что это известие выведет королеву из мрака ее страхов. Я попросила ее пока никому ничего не говорить, не посвящая в эту тайну даже Розу, и она наслаждалась нашим секретом, как драгоценным даром и надеждой на будущее.

По мере того как нарастала жара, снижалась наша активность, и летние дни проходили в похожем на летаргический сон оцепенении. Я гуляла в саду, вместе с другими фрейлинами трудилась над рукоделием и пыталась прорваться сквозь одну из занудных философских книг сэра Уолтура. Почти каждый день я навещала Флору. Иногда меня сопровождала Роза, живость которой заставляла вспыхнуть давно угасшие искры радости в глазах старой женщины. Большинство девушек возраста Розы пугаются признаков угасания тела, но принцесса ни разу и глазом не моргнула при виде беззубых десен Флоры или от прикосновения ее заскорузлых пальцев. Она терпеливо слушала путаные рассказы своей двоюродной бабушки о прошлом, несмотря на то, что некоторые истории повторялись слово в слово. Я с тревогой ожидала, когда в воспоминаниях Флоры всплывет фигура Миллисент. Розе было известно лишь то, что сестру Флоры с позором изгнали из замка много лет назад, и я боялась ее вопросов. Несмотря на все мои опасения, Флора ни разу не упомянула Миллисент. Казалось, что на белом свете вообще никогда не было такого человека.

Как правило, вечера в замке проходили очень тихо. Все фрейлины отправлялись на покой вскоре после ужина, но один вечер всегда будет выделяться на фоне моих воспоминаний о том времени. Группа странствующих монахинь прослышала о теплом приеме, который королева неизменно оказывает паломникам, и попросила позволения переночевать в замке. Они разделили нашу трапезу, после чего старшая монахиня предложила сыграть на своей арфе.

Она сказала королеве Ленор, что музыка — это дар Господа, и она возносит ему хвалу, играя на музыкальном инструменте. Как только женщина принялась извлекать мелодию из струн, я тут же ощутила божественное присутствие. Она играла с таким вдохновением и в таком темпе, что это могло объясняться лишь вмешательством свыше. На всех нас снизошло умиротворение, не покинувшее меня даже после того, как я вернулась к себе и уснула, убаюканная воспоминаниями об окружавшей меня музыке.