Все Губернаторы заявили в один голос, что влияния земских начальников на крестьян в деле выборов почти нет, и что строить какие-либо надежды да этом элементе не следует.
Точно так же, на мой вопрос – какое влияние имеет на общественное мнение и на подготовку выборов местная консервативная пресса, довольно щедро поддерживаемая правительством в отдельных губерниях, получился единогласный ответ всех Губернаторов, кроме Нижегородского, что такое влияние равносильно нулю, ибо никто таких газет не читает, а многие Губернаторы откровенно заявили даже, что все прекрасно знают, что данные газеты издаются на казенные деньги, а т. к. и издатели этих газет плохи и состав сотрудников крайне невысокого уровня, за неимением подготовленных и талантливых людей, – то этих газет просто не читают даже бесплатные подписчики.
Отдельно от всех Губернаторов, резко отличаясь от них решительностью тона и живостью речи, стоял в этом совещании Нижегородский Губернатор Н. А. Хвостов, впоследствии, в 1918 году, расстрелянный большевиками в Москве вместе с Щегловитовым, Протопоповым, Маклаковым и Белецким.
Он провел резко противоположную точку зрения заявивши, что Губернаторы не только должны, но и могут провести в Думу исключительно тех, кого они желают. По его словам, в Нижегородской губернии все оппозиционные кандидаты им уже устранены, и на их место намечены люди совершенно надежные в политическом отношении, которые и будут выбраны, если только Министр Внутренних Дел даст ему несколько более денежных средств и разрешит привлечь к делу Начальника Губернского Жандармского Управления и облечет его, Губернатора, достаточною свободой действий.
Хвостов прибавил развивая свою теорию, что следует только допустить одно предварительное условие: задаться целью и не колебаться в выбор средств, т. е. не обращать внимания на выкрики печати и ни бояться жалоб на неправильность выборов.
Откровенное выступление Хвостова произвело на всех самое отрицательное впечатление. Макаров был крайне смущен, Губернаторы молчали, Харузин, на которого Хвостов сослался было как на человека, сочувствующего его взглядам, – не знал что сказать, но затем, когда прошло первое смущение, посыпались такие реплики неудержимой критики циничных взглядов Хвостова, что всякий другой был бы сконфужен н даже унижен, но Хвостов, вероятно, думал, что совершает великий государственный подвиг, выражая такие взгляды, и осветил всем одним общим аргументом, также не мало поразившим всех: «вся наша беда в том, что мы не умеем или не желаем управлять; боимся пользоваться властью, которая находится в наших руках, а потом плачем, что другие вырвали ее у вас».
Другое обстоятельство, которое я хочу отметить здесь, потому, что забыл записать его достаточно подробно в своем месте, касается начала моего разрыва с крайними правыми в Думе и той кампании, которую они решительно повели против меня тотчас после созыва Четвертой Думы.
При жизни покойного Столыпина одним из поводов наших разногласий всегда служил вопрос о субсидии печати и с необходимости широко тратить деньги на борьбу с оппозиционною прессою и подготовлять выборы в Думу помощью создания консервативной, провинциальной прессы.
Когда Столыпина не стало, одним из первых дел, за которое я принялся, была попытка узнать, куда тратились деньги, взятые из казны через меня, как Министра Финансов, на печать, и нельзя ли, по крайней мере, сократить в будущем эти бесполезные расходы.
При жизни покойного Столыпина мои неоднократные попытки подойти ближе к распределению этих денег и укрепиться в моем принципиально отрицательном отношении к стремлению Министра Внутренних Дел руководить этим способом общественным мнением – не имели никакого успеха. Столыпин относился крайне остро к моим заявлениям, видел в этом попытку, с моей стороны, контролировать деятельность Министерства Внутренних Дел, и наши разговоры всегда кончались обидчивостью с его стороны и даже не раз грозили обострить до крайности наши отношения.
Не поддерживал меня и Государь, с которым мне не раз приходилось беседовать совершенно откровенно по поводу газеты «Земщина», всегда лежавшей на его письменном столе. Я никогда не скрывал, что отпускавшиеся на издание этой газеты 180 тысяч в год (15 тысяч в месяц), были просто выброшенными деньгами и служили только к общему соблазну, потому что все отлично знали на какие средства издается эта никем не читаемая газета, и очень многие удивлялись незлобивости моей и отсутствию элементарной дисциплины в деятельности правительства, т. к. оно относилось с поразительным безучастием к совершенно неприличным выпадам «Земщины» лично против меня.
Мне не оставалось ничего другого, как прекратить мои настояния и довольствоваться только постоянными попытками уменьшить быстро растущие требования Министерства Внутренних Дел.
Тотчас после кончины Столыпина я ближе подошел к этому вопросу. Крыжановский, в руках которого сосредоточивалось при Столыпине распределение денег, дал мне все матерьялы по этому делу и с полной откровенностью высказал, что большая половина денег тратилась совершенно даром и могла бы быть, без всякого ущерба делу, сокращена.
Макаров, сменивший Столыпина, отнесся на первых порах совершенно благоразумно и просил только настаивать на сокращении ассигнования до окончания выборов в Государственную Думу, обещая после выборов согласиться на значительную сбавку или даже на полное прекращение этих, признаваемых и им также бесполезными, расходов. Так и осталось это дело в прежнем положении, вплоть до самого роспуска Думы. Следом за роспуском, когда еще большинство членов Думы не успело разъехаться по домам, ко мне приехали члены Думы Марков 2-ой, Новицкий и Пуришкевич и стали энергично настаивать на необходимости отпуска в их распоряжение крупных добавочных средств на подготовку выборов в Думу, обещая «затмить результатами их усилий самые смелые ожидания относительно будущего состава Думы, если только я не поскуплюсь на средства».
Я попытался было направить их домогательства на Министра Внутренних Дел, но встретил совершенно откровенное заявление, изложенное к тому же в очень циничной форме:
«Министр Внутренних Дел с нами и сделает все, о чем мы просим, но Вы всегда отказываете в деньгах, и он не хочет нарваться на неприятные ему Ваши отказы, тем более, что он сказал нам вполне откровенно, что связан обещанием не увеличивать расходы на выборы, а на печать даже обещал Вам пойти на большие сокращения после окончания выборов»
Я поинтересовался узнать до каких пределов доходят их желания и получил в ответ заранее приготовленную «смету». Этот любопытный документ долго находился у меня под рукою. Он был взят у меня во время обыска в июне 1918 года; его вернули мне, как и все отобранные бумаги, в конце июля и затем он был уничтожен мною среди разных. моих бумаг, не имевших, впрочем, никакого существенного значения, которые я предал сожжению, ожидая новых обысков и нового ареста.
Я помню хорошо, что «смета» была сведена, к круглой цифре 960.000 руб., потому что я спросил Маркова, – отчего не довели они до еще более круглой цифры 1.000.000? и получил в ответ простое заявление: «мы хорошо знаем, что Вы любите точные цифры, и отказались от всякого излишества».
Было в этой смете немного рубрик, но самая крупная сумма свыше 500.000 руб. испрашивалась на «агитацию», в виде устройства губернских съездов, лекций, раздачи брошюр, затем были, конечно, расходы на печать, на путевые расходы; не обошлось разумеется и без «негласных» расходов.
Я ответил решительным несогласьем, ссылаясь на то, что различные предприятия Пуришкевича пользуются уже без того широкою поддержкою Министерства Внутренних Дел, и высказал совершенно откровенно, что не жду решительно никакой пользы от проектированной выборной кампании и уверен даже, что она только возбудит новый прилив оппозиционных страстей в большинстве губерний, в которых крайние правые партии обречены заранее на неудачу я, таким образом, только скомпрометируют правительство, т. к. всем будет ясно, до очевидности, что, поднятая правыми агитация ведется исключительно на правительственные средства.