Частые встречи Пеньковского и миссис Чисхолм все больше беспокоили офицеров советского отделения ЦРУ, занимавшихся этим делом. 12 января офицер по особым делам, сменивший Джорджа Кайзвальтера после Парижа, написал памятную записку о том, что передавать слишком большое количество материала опасно. Пеньковский в письме, переданном 23 декабря, описывал, как на несколько минут остался один в кабинете генерала Бузинова, помощника Варенцова, и увидел в куче секретных бумаг отчет Варенцова с грифом «совершенно секретно»[7]. Он достал «Минокс» и сфотографировал статью Варенцова. Этот случай, писал новый офицер по делу, «всего лишь последняя и наиболее драматическая иллюстрация к проблеме, которая тревожит всех, связанных с этим делом: колоссальный и все увеличивающийся риск, на который мы позволяем идти «Герою», когда он ищет и передает материалы разведки. Еще одно подтверждение — руководство по атомному оружию на 420 страницах, которое мы недавно запросили у «Героя», а сейчас оказывается, что для нас это не более чем побочный интерес. Наши частые предупреждения, чтобы «Герой» был осторожнее и в первую очередь думал о своей собственной безопасности, реже встречался с «Энн», и вместе с тем наши просьбы переснять какие-то страницы документов — все это выглядит как «хватит, хочу еще» и, безусловно, так и понимается «Героем».

Ясно, что в настоящее время самая большая опасность заключается в частых встречах с «Энн» и в фотостараниях «Героя», — безусловно, это в большой степени взаимосвязано. Необходимо заметить, что за последние 11 недель (с 20 октября по 5 января включительно) «Герой» встречался с «Энн» десять раз, и она несколько раз приходила на место встречи по другим поводам. За этот же период «Герой» передал 27 роликов пленки. Уровень риска не является постоянной величиной, он прямо пропорционален регулярности и частоте встреч и количеству отснятого и переданного материала».

Офицер утверждал, что «то, что риск в определенный момент операции был оправдан, не значит, что он необходим сейчас». Он упомянул, что у переводчиков и аналитиков, оценивающих материал, завал работы. «Потребители не могут даже нормально усвоить имеющийся материал». И, добавил он, «мне кажется, что вполне возможно, что мы достигли такого состояния, когда получение некоторых статей военных наставлений приносит нам скорее убытки».

Информация Пеньковского становится «все более своевременной, подробной и доказательной», говорилось далее. Таким образом, риск тоже возрастал.

«В свете вышесказанного мне кажется, что мы спокойно можем прекратить фотографирование на несколько месяцев. Это позволит «Герою» «успокоиться» и даст нам возможность разобраться с имеющейся информацией. Кажется, все в порядке, и будущее представляется более безоблачным, чем когда-либо, — «Герой» продвинется по службе и перед ним откроется широкий доступ к секретной информации. У нас есть повод тщательно проверить, оправдан ли наш риск, когда мы требуем все больше военных наставлений (в этой связи записи ясно показывают, что сам «Герой» не способен определить степень риска, на который он может и должен идти)».

Офицер предложил немедленно потребовать, чтобы «Герой» прекратил фотографировать документы до дальнейших запросов и занялся исключительно собственными отчетами. Он потребовал также, чтобы встречи с «Энн» проходили не чаще чем раз в две недели^{108}.

15 января, всего через три дня после памятной записки о том, чтобы Пеньковский сократил свои встречи с миссис Чисхолм, Морис Олдфилд передал Джеку Мори сообщение от Гарольда Шерголда.

«Сообщаем, что «Энн», кажется, забеременела. Это явно скажется на ее роли как сейчас, так и в дальнейшем.

Сейчас это будет выражаться в том, что вскоре она перестанет посещать балетный класс, который оправдывал ее встречи по пятницам и понедельникам, если они проходили в городе. Мы рассмотрели возможность того, что она будет продолжать встречи по тем же дням, отправляясь за покупками. Это могло бы подойти, но есть одно препятствие. У «Энн» есть няня, из Англии, которая весьма хотела бы посещать балетные классы; до сих пор она не могла туда ходить, потому что ей надо было сидеть дома и заниматься с младшим ребенком. Если «Энн» перестанет их посещать, будет очень трудно, практически невозможно найти оправдание, почему туда не сможет ходить няня.

«Энн» могла бы встречаться с «Героем», выходя за покупками по другим дням недели — во вторник, среду или пятницу. Мы попросили «Энн» пользоваться тем же расписанием до конца января. В феврале проблема разрешима, так как основные встречи будут в сквере, и она может туда приходить. На этот месяц мы предлагаем попросить «Героя» перенести альтернативную встречу с понедельника на вторник...

В дальнейшем нам, возможно, придется смириться с тем, что «Энн» выйдет из игры раньше, чем мы думали, то есть в июне или начале июля. У нас есть замена, но та женщина только полтора месяца как родила. Мы хотели бы, чтобы ребенку было шесть или семь месяцев, прежде чем вводить мать в игру. Она, как и «Энн», бывший секретарь СРС и жена нашего представителя, еще не введенного в должность»^{109} .

Шерголд представил новый распорядок встреч на одобрение в ЦРУ. Мори в ответ заговорил о сокращении встреч с Чисхолм и инициатив Пеньковского, опасаясь его разоблачения. 23 января Шерголд ответил:

«За время нашего общения с «Героем» мы по разным поводам пытались дать ему советы в интересах его собственной безопасности. Обычно... он соглашался с нами, благодарил нас за заботу и так далее, но через несколько дней неизбежно возвращался к тому же и пытался убедить нас, что то, что он хочет сделать, правильно. Ни разу мы не смогли отговорить его.

В декабре мы подобным же образом осторожно предупредили его, что он слишком часто встречается с «Энн». Он поблагодарил нас за заботу о его безопасности и продолжал все так же появляться раз в неделю. Если мы предупредим его еще раз, он, скорее всего, выразит благодарность, но продолжит в том же духе. Предупредив его еще раз через такой небольшой промежуток времени, мы добьемся лишь того, что он начнет раздражаться.

Мы согласны... что действия, предложенные ЦРУ, соответствуют всем правилам. Однако они предполагают, что агенты — личности идеальные и мыслят логически. На наш взгляд, подобные агенты существуют редко, если существуют вообще. «Герой» не всегда осознает, что он агент. Он на словах признает, что служит нам, признает наши инструкции и советы, но думает, что сам знает лучше, и его не переубедить.

Все, что мы узнали от «Энн» и Винна о поведении «Героя» на территории своей страны, убеждает нас, что он действительно знает порядок вещей и умеет с ним справляться. На наш взгляд, основной риск — фотографирование, а не передача материала. Даже если в этом мы неправы, мы не думаем, что дальнейшее предупреждение заставит его действовать по-другому.

«Герой» упивается тем, что он делает, мечтает быть лучшим из всех, кто был до него (возможно, не понимая, что он, скорее всего, уже достиг этого статуса), и видит в своих встречах с «Энн» символизацию своих отношений с американцами и с нами. Это важно для него.

Мы абсолютно согласны с ЦРУ, что не нужно заставлять его рисковать еще больше, требуя сфотографировать отсутствующие страницы или перефотографировать те, что плохо получились. В будущем необходимо быть весьма избирательными, прося его передать определенный документ или вид документа.

Суммируя вышесказанное, мы чувствуем, что повторять предупреждение было бы тактической и психологической ошибкой с нашей стороны. Если в ближайшие месяцы мы увидимся с ним, давайте будем убедительнее».

2 февраля Пеньковскому было передано письмо с новыми требованиями. Его попросили представить данные по нынешнему состоянию программы по советским антибаллистическим ракетам и размещению ракет в Восточной Германии, подробности учений стран Варшавского Договора в октябре и ноябре и оценку Советами этих учений. В письме особо просили выяснить, какие были замечены недостатки, какие проблемы и что планировалось сделать для их решения. Пеньковского попросили также написать отчет по некоторым политическим вопросам, в том числе о фракционной борьбе в Центральном Комитете, о положении Молотова — в 1957 году Хрущев исключил его из Президиума, и теперь он был советским представителем в Международном агентстве по атомной энергии в Вене, — и о новых расследованиях смерти Сергея Кирова, лидера ленинградских коммунистов, убитого по приказу Сталина в 1934 году. Поиски убийц Кирова и «врагов народа», которые их поддерживали, послужили для Сталина предлогом «великой чистки» 30-х годов[8]. Пеньковскому был передан полный список документов, которые были получены от него после последнего письма. Эта чрезвычайная мера была вызвана тем, что он не вел записей, а количество сфотографированных им документов и руководств было столь обширным, что ему нужно было следить за тем, чтобы не делать дубликатов и быть более избирательным. Ему дали также номер телефона капитана ВВС США Алексиса Дэвисона, атташе воен-но-воздушных сил в посольстве, который будет ждать звонка с ранним предупреждением по телефону 43-26-94.