Беатриче Бовато решительно тряхнула головой и тихим, но дрожащим от негодования голосом заговорила:

– Поди знай, с кем этот грязный скот якшается! Он еще почище отца, тот, когда мне и десяти не было, хотел меня изнасиловать, мама ушла, а я спаслась только потому, что отпихнула его к печке, он себе задницу обжег, ну и оставил меня в покое. А с тринадцати я в прислуги пошла и уж больше домой не возвращалась, чтоб мать не послала меня на улицу. Так что не знаю, с кем Паолино дружбу водит, и ничего про него не знаю. Он всего год назад как объявился, чтоб угрожать мне и синьоре. Этот бандит и сам кого хочешь прибьет, без советчиков.

Монолог отнюдь не был проникнут сестринской любовью, зато в нем чувствовалась безупречная правдивость. Доктор Романи положила на плечо девушке красивую сильную руку с коротко подстриженными ногтями.

– Вам тоже ничего не известно о связях Паолино? – обратился он к ней.

Эрнеста Романи тут же убрала руку.

– Я, кажется, поняла, что вам нужно, и надеюсь в какой-то степени оказаться вам полезной.

При этих словах Дука медленно сжал кулаки, а Ливия снова воззрилась на свои колени. По улице прогрохотал грузовик; Эрнеста Романи дождалась тишины и начала:

– Однажды, когда Паолино явился сюда за очередной дозой, ему было так плохо, что он выпил залпом почти полстакана лауданума, и мне пришлось уложить его на кушетку, пока он не очухается. – Она говорила четко и внятно, только в голосе по-прежнему звучала неуверенность. – Как известно, в состоянии наркотической релаксации люди себя не контролируют, и Паолино поведал мне, что он с другом был в Швейцарии – всего один день, но ему там очень понравилось. Они познакомились с двумя итальянками – горничными в отеле. Он мечтал опять съездить в Швейцарию и еще раз встретиться с этими девушками, уверял, что добьется этого любой ценой, хотя у него нет ни паспорта, ни визы, но зато есть один добрый и щедрый человек, который в прошлый раз переправил их через границу и еще переправит. Он все время повторял, что те девушки очень красивые, одна блондинка, другая брюнетка, ему больше нравится брюнетка. Я слушала и мне было противно и смешно: противно потому, что не каждый день встретишь мальчишку – ему ведь всего семнадцать – такого растленного и снаружи и внутри, а смешно из-за тех глупостей, что он наговорил про двух девушек.

Дука ожидал продолжения, но, видимо, доктору Романи сообщить было больше нечего.

– Когда это случилось? – наконец задал он вопрос.

– Прошлым летом, кажется, в конце июля – начале августа.

– Он не сообщил никаких подробностей касательно того доброго человека, что обещал переправить их через границу?

– Не припомню, но из его рассказа я поняла, что до границы они добирались на машине.

Ничего удивительного. На машине куда угодно доберешься.

– А он не называл место, где они собирались пересечь границу? Каноббьо, Луино, Понта-Треза?

– Нет, – покачала она головой, – этого он не говорил. Даже в состоянии, близком к ступору, он был очень осторожен.

Что ж, и это понятно. Дука встал.

– Спасибо вам.

– Не знаю, помогла ли я вам, – сказала Эрнеста Романи. – Надеюсь, да.

– Возможно, – ответил Дука.

Напоследок он окинул взглядом обеих женщин – профессора гинекологии и сестру Паолино Бовато. Обе вызывали у него со чувствие. Затем вышел с Ливией на улицу, сел в машину.

– В квестуру.

Путь был долгий, изматывающий, даже с таким асом, как Ливия; машины двигались судорожными рывками, водители смотрели друг на друга с ненавистью, светофоры никак не хотели переключаться на зеленый, и у Дуки оказалось достаточно времени для раздумий. Паолино Бовато с другом ездил в Швейцарию – каким образом? Незаконно, без документов – нашелся синьор, переправивший их туда на машине. Но на машине еще труднее пересечь границу без документов. Может, все это бред под действием лауданума? И какая связь у этой истории с тем, что он ищет? Закрыв глаза, Дука напряженно размышлял, пока Ливия не объявила:

– Приехали.

Он и не заметил, как машина остановилась во дворе квестуры.

– Подожди меня здесь, – сказал он Ливии.

Бегом взбежал по лестнице, пронесся по коридору, что-то вспыхивало и гасло в мозгу, подобно сигналу тревога; с ним это порой случалось, когда он над чем-то думал и был близок к разгадке.

Он распахнул дверь своего кабинета. Очень чисто и пахнет мастикой; старая уборщица, видно, считает его важной шишкой и надраивает убогую мебель с невероятным усердием. Ничего не поделаешь, каждый сам выбирает себе кумиров.

Дука отпер один из ящиков стола и вытащил пухлую папку без названия. Но он и без названия знал, что там внутри. А внутри была фотография, которую он сразу перевернул обратной стороной, дабы лишний раз не заводиться, и тоненькие папки, одиннадцать штук, со сведениями о каждом из одиннадцати подследственных. Они были разложены в алфавитном порядке: Аттозо Карлетто, Бовато Паоло, Верини Веро и так далее. Дука перелистал по одному все документы. Что-то искал, но сам не знал что. Он велел Ливии обождать, обещал тут же вернуться, но прошло больше получаса, он добрался до девятой папки, а все еще ничего не нашел. Когда не знаешь, чего искать, поиски, естественно, осложняются.

Наконец в папке остался только один листок. Дука даже не сразу вспомнил, что это такое, потом, вчитавшись, понял: карта.

Описание всего, что было найдено в аудитории А вечерней школы Андреа и Марии Фустаньи. Номер 1 – учительница, номер 2 – трусы, номер 3 – левая туфля и т.д. Номер 11 – бюстгальтер, номер 16 – кусок сахара, номер 18 – пятьдесят швейцарских сантимов.

Он перечитал: «Номер 18 – пятьдесят швейцарских сантимов». Один из ребят во время побоища потерял швейцарскую монетку. Ее кто-нибудь мог ему подарить, или он с ребятами ездил за сигаретами, шоколадом и шерстяными свитерами в приграничные области, где в ходу швейцарская валюта. А может, кто-то из них действительно побывал в Швейцарии, и тогда это не кто иной, как Паолино Бовато, ведь он сам рассказывал профессору Эрнесте Романи, что был с другом в Швейцарии.

Пока он укладывал папку обратно в ящик, в голове у него крутились два вопроса. Первый: с каким другом Паолино ездил в Швейцарию? Второй: зачем они туда ездили? Потом, когда он уже направлялся к двери, всплыл еще и третий: для чего понадобилось тому синьору переправлять их в Швейцарию?

Поворачивая ключ, Дука услышал телефонный звонок. Он вернулся в кабинет, снял трубку и услышал голос Карруа:

– Я с утра тебя ищу.

– Вот он я.

– Спустись ко мне, у меня для тебя хорошие новости.

Дука без лишней спешки спустился в кабинет шефа. Китайская мудрость гласит: никогда нельзя знать заранее, хорошая новость или плохая. Скажем, ты выиграл в лотерею – вроде бы хорошая новость, но лишь до некоторой степени, если учесть, что, отправившись получать выигрыш, ты можешь попасть под троллейбус.

– У тебя просто талант очаровывать людей, – сказал Карруа, как только он вошел. – Ну никто перед тобой устоять не может: ни мужчины, ни женщины, ни старые служаки вроде меня, ни даже директора исправительных колоний, я имею в виду Беккарию.

Дука сел за стол, пытаясь понять, к чему он клонит.

– Тебе не любопытно узнать, что произошло? – спросил Карруа.

– Любопытно, – ответил он, чтоб не разочаровывать шефа, хотя, если честно, он слишком устал, чтобы проявлять любопытство.

– В тот вечер, когда мы с тобой были в Беккарии по поводу самоубийства Фьорелло Грасси, ты, если не ошибаюсь, выразил желание взять к себе на недельку одного из тех ребят, чтоб хорошенько его расспросить и вытянуть из него правду. Ты сам-то это помнишь?

– Конечно.

Дука чувствовал жар и озноб. Грипп, наверное, подумал он. До чего же трогательно Карруа его поддразнивает. Чтобы доставить шефу удовольствие, он улыбнулся.

– Ну слава Богу Так вот, я спросил у прокурора, нельзя ли нам забрать одного из парней на некоторое время, чтобы допросить его в домашней обстановке, а он, как узнал, что этим будешь заниматься ты, сразу согласился. И даже сказал, что был против, когда тебя осудили за эвтаназию, его бы воля – он бы тебя полностью оправдал. А потом без звука подписал ордер о выдаче на поруки. Вот он, у меня. Но прежде чем ты его получишь, я бы хотел тебя кое о чем предупредить.