А критическая статья Альтмановой ему понравилась сразу. Поначалу он полностью соглашался с автором. Ему даже польстила мысль, что у специалиста Альтмановой и дилетанта Коваржа одни и те же замечания и претензии к брошюре. Правда, подумал он, Эмила высказывает их слишком жестким, саркастическим тоном. Чем дальше Петр читал, тем больше хмурился. А в конце пришел к выводу, что это не справедливая критика, а самое настоящее избиение… Если бы мне такое сделал друг, подумалось ему, я его, наверное, убил бы. Но убита не Альтманова, а Залеска…

Он сидел в задумчивости, по привычке черкая в блокноте. Потом потянулся и пододвинул к себе бестселлер Рудольфа Гакла.

После всего прочитанного иллюстрированная монография была подобна освежающему душу оазису. Вначале поручик ее бегло пролистал, лишь изредка останавливаясь на некоторых фотографиях, цветных и черно-белых репродукциях. Но вскоре книга полностью завладела его вниманием. Она знакомила с творчеством крупных чешских художников девятнадцатого и двадцатого веков, которые в своих картинах запечатлели Влтаву.

Репродукции и сопровождающий их текст создавали пестрый калейдоскоп, потому что расположены были не хронологически — в соответствии с годами жизни и творчества художников или временем написания картин, а так, как течет река, — от топкого родничка в темном лесу, ручейка, пробирающегося среди огромных валунов, маленькой речки, пересекающей широкую долину, к величавой возвышенности, в которую глубоко врезалось русло реки. На других полотнах было запечатлено строительство плотин. Потом шли современные пейзажи с обширными водохранилищами.

Прагу с влтавскими берегами художники разных времен писали особенно часто. Поэтому Петр стал быстро перелистывать этот раздел, решив рассмотреть все внимательно после, но не выдержал, стал снова медленно переворачивать страницы. С полотен художников двадцатых годов на него дышала история, недавняя и уже такая далекая. Петр подумал, что доктору Гронеку и капитану Яндо книга должна особенно нравиться. Ведь они каждый третий вечер сидят и вспоминают о том, что и как в Праге было раньше.

Перевернув сразу несколько страниц, Коварж узнал места, где Влтава покидает Прагу. Они были ему хорошо знакомы, потому что он провел там детство, и на речных берегах проходили его мальчишеские игры. Ему захотелось прочитать текст. Оказывается, писали эти места многие известные художники. Ведь я видел их, вспомнил он, с мольбертом, палитрой на большом пальце, а иногда и с кистью в зубах… Но то были, наверное, не эти знаменитые мастера. Его увлекла статья об одном из известнейших художников, написанная с теплым юмором. Рассказывая о создании той или иной картины, автор сообщал любопытные сведения из жизни их создателя, причем всегда связанные с рекой.

Известный основатель чешского импрессионизма писал когда-то на Тройском острове Влтаву с виноградниками на противоположном берегу. Работа не шла, и художник — а он славился взрывным темпераментом несколько раз срывал с мольберта незаконченную работу, разрывал картон и выбрасывал. Его поклонники и просто зеваки сидели в кустах, и наиболее ловким из них удавалось завладеть отвергнутой работой. Художник заметил это после того, как выбросил листов пять, страшно разозлился и стал гонять ротозеев по острову. При этом они свалили треногу фотографа, предлагавшего свои услуги гуляющей публике…

Книга не только заинтересовала Коваржа, но и немного сбила с толку, потому что заставила его изменить мнение о Рудольфе Гакле. В тот момент Петр был от него в восторге. Казалось, автор жил в одно время с теми художниками, о которых рассказывал. Словно был одним из тех случайных прохожих, что смотрели художнику через плечо. Ему были известны внутреннее состояние, мысли и чувства живописцев в тот период, когда они писали свои полотна.

Петр посмотрел в конец книги. Там он увидел несколько репродукций картин, запечатлевших место слияния Влтавы с Лабой. Потом пролистал несколько страниц назад, словно возвращаясь вверх по течению, — и неожиданно обнаружил работу Рафаэля Седлницкого. Творчество современных авторов было представлено в книге весьма скромно. Поэтому поручик отдал должное Гаклу, включившему в нее полотно Седлницкого.

С особым интересом — всегда ведь приятно встретить знакомого — он начал рассматривать эту цветную репродукцию. Картина не была реалистической, по и не абстрактной — Петр распознавал только эти две крайние позиции, Дальше его знания в области живописи не распространялись. Все здесь как-то перемешано, пришло ему в голову. Он начал разгадывать картину, как ребус, делая это, к своему удивлению, с радостным интересом, которого никогда не испытывал раньше. Он узнал крутой изгиб реки и даже догадался, что он виден из окон замка Клени. На переднем плане художник изобразил знакомую вершину горы с черной узкой пропастью, уходившей, казалось, к центру земли… Рядом — силуэты причудливых фигур, в которых Петр узнал скульптуры Матеса. В жизни их было семь, но на картине была написана и восьмая, светлая, словно ее только что вытесали из песчаника. Она не стояла, а летела по диагонали над пейзажем с рекой, простирая странные крылья, похожие на грубо обработанные каменные блоки.

Ну и дела, подумал Петр. Он продолжал бы рассматривать репродукцию бесконечно долго, если бы его не отвлекла Руженка. Она крикнула из двери, что в кабинете Янды его просят к телефону. Кто-то срочно искал капитана, а узнав, что его нет, захотел поговорить с поручиком Коваржем.

— Звонит мужчина, он страшно взволнован, — добавила девушка, пока Петр шел к кабинету своего начальника. Звонил доктор Гронек. После разговора с ним началась спешная подготовка к выезду.

Когда машина с группой, руководство которой поручик взял на себя, готова была отъехать, Коварж вспомнил, что не оставил для капитана сообщение о неожиданных открытиях его друга. Помчался наверх, прыгая через две ступеньки, быстро начеркал несколько фраз, бумагу положил на стол и прижал пепельницей.

— Руженка, когда приедет товарищ капитан, передайте: в деле Залеской неожиданный поворот! — крикнул он с порога. — Едем без него, это ему в наказание за то, что не сказал, куда ушел. Сообщение на столе, я помчался!

На лестнице он на секунду остановился. Подумал, что мог бы взять книгу Гакла с собой, чтобы вечером спокойно почитать. Но сразу же рассмеялся над собственной мыслью. Сегодня скорее всего не будет ни вечера, ни покоя!

В этот раз они сидели в кафе «Славня» за столиком на двоих, рядом с окном, и время от времени смотрели на противоположный берег реки, освещенный солнцем.

— Я была в больнице у пана Залеского, бывшего мужа Марии, — сказала Эмила.

— Я тоже хотел туда заехать, — бросил Янда, словно речь шла об обычном визите вежливости.

— Тут вот какое дело… Он позвонил соседям и просил передать, что хочет со мной поговорить. Когда я пришла. Залеский попросил меня уладить одно дело, связанное с имуществом Марии.

— Какое имущество, он ничего наследовать не будет. Есть сестра умершей, живет в Брно…

— Не в этом дело. Видите ли, мне придется совершить небольшое путешествие, поэтому заранее сообщаю вам об этом. Ведь вы говорили каждому, что если нужно куда-то отлучиться, то следует вас проинформировать. По вашему приказу мы как бы интернированы в замке Клени…

— Есть немного, — усмехнулся капитан.

— Нот видите. Но я хочу вам все объяснить. Четыре года назад Залескнй арендовал на длительное время дачу на Слапском водохранилище. Кстати, это охраняемый памятник архитектуры — бывший дом священника. Снял он его для Марии, она ездила туда работать, да и жила там часто. Но в то время, когда я к ней переехала, то есть примерно полтора года назад, дом этот ей почему-то опротивел. Ездила она туда очень редко и никогда не звала меня с собой. Когда будем вместе работать над какой-нибудь большой вещью, говорила она мне, то переедем туда. Но ни над какой большой вещью мы не работали…

«Эту девушку, — подумал Янда, вспомнив свою теорию, — природа одарила щедро, а что касается глаз, то тут она произошла себя. Такую синеву не часто встретишь».