Я прошел в комнату и огляделся. Поколебавшись, я уселся за письменный стол и принялся открывать ящики, набитые самыми обыкновенными вещами – бумагой, пузырьками с чернилами и тому подобной чепухой. Нигде ни одной личной бумаги, ни одного счета, ни одного письма или дневника. Я не сразу догадался, что кто-то побывал тут до меня и основательно обчистил стол. Интересно кто? Полиция или все тот же похититель кинопленки?

Встревоженный, я прошел в спальню. И только заглянув в различные шкафы и выдвижные ящики комода, увидел, какая масса дорогой одежды была у Хелен. Чалмерс велел мне избавиться от всех ее вещей, но, глядя на десятки платьев, пальто, пар туфель, на три ящика, набитых нижним бельем, и на ящик, полный бижутерии, я понял, что с этой работенкой мне одному не справиться. Я решил позвать на помощь Джину.

Вернувшись в гостиную, я позвонил ей по телефону. Мне повезло – она оказалась дома. Джина сказала, что как раз собиралась пойти куда-нибудь поужинать.

– Ты не могла бы подъехать сюда? – Я назвал ей адрес. – Тебя ждет адова работенка. Возьми такси. Когда мы закончим, я свожу тебя поужинать.

Она сказала, что сразу же приедет. Возвращая трубку на рычаг, я заметил на стене у телефона нацарапанный карандашом номер. Я наклонился и вгляделся повнимательней. Он был едва различим, и увидел-то я его только потому, что включил настольную лампу. Номер был римский.

Вряд ли Хелен стала бы записывать на стене какой попало номер, рассудил я. Причем она, вероятно, часто по нему звонила. Осматривая ее стол, я искал какой-нибудь список телефонов, но не нашел. Тот факт, что других номеров на стене не было, показался мне весьма примечательным.

Движимый каким-то порывом, я снял трубку и набрал этот номер. Едва заслышав гудки по линии, я пожалел о своей несдержанности. Как знать, может, это номер Икса? А мне не хотелось, чтобы он уже сейчас заподозрил, что я вышел на него. Я уже собирался положить трубку, когда вдруг раздался щелчок. Мои барабанные перепонки чуть не лопнули, когда я услышал, как чей-то голос заревел по-итальянски:

– Чего надо?

Такого грубого и вульгарного голоса я никогда по телефону не слыхал. Я чуть отвел трубку от уха и прислушался. Доносились слабые звуки музыки: хриплый тенор – вероятно по радио – пел какую-то арию.

– Алло? Кто это? – прокричала трубка каким-то нелюдским голосом.

Я постучал кончиками ногтей по микрофону, чтобы собеседник мой не повесил вдруг трубку, и тут раздался женский голос:

– Кто это, Карло? И неужели нельзя обойтись без крика? – Женщина говорила с сильным американским акцентом.

– Никто не отвечает, – сказал он по-английски, тоном ниже.

Послышался оглушительный щелчок – Карло бросил трубку.

Я осторожно опустил свою и выглянул в окно. Карло и американка. Возможно, это что-то и значило, а может, и ничего. За время пребывания в Риме у Хелен, должно быть, появилось много друзей. Карло мог оказаться всего-навсего приятелем, но телефон на стене озадачивал. Если это всего лишь дружок, зачем писать номер на стене? Карло, разумеется, мог сообщить его ей по телефону, и, не имея под рукой блокнота, она нацарапала его на стене. Объяснение вполне вероятное, но я почему-то так не считал. Если бы случилось именно так, она бы наверняка его стерла, после того как занесла бы его в свой список.

Я записал номер на обороте конверта, сунул его в бумажник, и тут у двери позвонили. Я открыл и впустил в квартиру Джину.

– Пойди взгляни на это барахло, – предложил я. – Разговоры потом. Чалмерс хочет, чтобы я избавился от этих тряпок. Он велел продать их, а деньги отдать какому-нибудь благотворительному заведению. Тут столько тряпья – хоть магазин открывай.

Я провел ее в спальню и, стоя в сторонке, смотрел, как она заглядывает в шкафы и выдвижные ящики.

– Избавиться от этого нетрудно, Эд, – произнесла она. – Я знаю одну женщину, которая продает добротную подержанную одежду. Она заберет все.

Я облегченно вздохнул.

– Отлично. Ты молодчина. В принципе мне все равно, какую цену она предложит, лишь бы забрала все, чтобы эта квартира уже не висела на нас.

– Синьорина Чалмерс, должно быть, истратила уйму денег, – заметила Джина, осматривая платья. – Некоторые из них она даже не обновила. Все куплено в самых дорогих римских магазинах.

– Деньги она получала не от Чалмерса, – сообщил я. – Наверное, ее кто-то содержал.

Джина пожала плечами и прикрыла дверцу шкафа.

– Она получила все эти вещи не просто так, – заключила она.

– Не завидую я ей.

– Идем в другую комнату. Нам надо поговорить.

Джина прошла в гостиную и опустилась в кресло.

– Эд, а почему она назвалась госпожой Дуглас Шеррард?

Если бы стены комнаты вдруг обрушились на меня, и то я не был бы так потрясен.

– Что? Что ты сказала? – спросил я, уставившись на нее.

Она посмотрела на меня:

– Я спросила, почему она назвалась миссис Дуглас Шеррард. Очевидно, мне не следовало об этом спрашивать. Прости.

– Откуда ты узнала, что она так назвалась?

– Я узнала ее по голосу, когда она звонила, как раз перед тем, как тебе уехать в отпуск.

Мне следовало бы помнить, что Джина может знать голос Хелен. Она дважды разговаривала с Хелен по телефону, когда та прибыла в Рим, а у Джины была необыкновенная память на голоса.

Я прошел к бару.

– Выпьешь, Джина? – спросил я, стараясь скрыть дрожь в голосе.

– «Кампари», пожалуйста.

Я взял бутылку «кампари» и бутылку шотландского виски. Себе налил чистого, а «кампари» для Джины разбавил содовой и подошел к ней со стаканами.

Я знал Джину четыре года. Было время, когда я воображал, что влюблен в нее. Поскольку мы вместе работали и виделись каждый день – большей частью наедине, – меня одолевал соблазн перевести наши отношения в более интимное русло. Однако именно поэтому я старался не нарушать их сугубо делового характера. Чем это может кончиться, я лишком часто видел на примере других газетчиков, работавших в Риме. Вольностей по отношению к Джине я себе никогда не позволял, и, однако, между нами установилась какая-то связь, не выражаемая словами и не афишируемая, которая тем не менее убедила меня, что в случае крайней необходимости я всегда могу на нее положиться.

Наполнив бокалы, я решил рассказать ей все без утайки. Я очень ценил ее мнение, и сейчас, когда я понимал, в какую переделку угодил, мне хотелось выслушать суждение человека, который смотрит на все это дело со стороны.

– Я хотел бы кое-чем поделиться с тобой, Джина, – заговорил я, садясь напротив нее. – Тебя не очень обременит роль матери-исповедницы?

– Если только я могу чем-нибудь помочь…

Ее оборвал дверной звонок. Мы долго смотрели друг на друга.

– Кто бы это мог быть? – произнес я, вставая.

– Может, привратник, который хочет посмотреть, кто здесь, – предположила Джина.

– Да, возможно.

Я пересек комнату и вышел в холл. Когда я потянулся к ручке, звонок повторился. Я открыл дверь.

На площадке стоял лейтенант Карлотти и с ним еще какой-то детектив.

– Добрый вечер, – сказал Карлотти. – Можно войти?

Увидев его, я впервые понял, какие, должно быть, чувства испытывает преступник, когда неожиданно сталкивается с полицией. Секунду-другую я стоял неподвижно, уставившись на него. Сердце у меня, казалось, замерло, а потом заколотилось так бешено, что стало трудно дышать. Неужели он пришел меня арестовать? Неужели он каким-то образом узнал, что я – Шеррард?

В дверях гостиной появилась Джина.

– Добрый вечер, лейтенант, – сказала она. Ее тихий голос вернул мне уверенность.

Карлотти поклонился ей. Я отступил в сторонку:

– Входите, лейтенант.

Карлотти прошел вперед.

– Сержант Анони, – кивнул он на своего спутника, который проследовал за ним в холл.

Я повел их в гостиную. Потрясение от встречи с Карлотти прошло, но я был еще крепко напуган.

– Какая неожиданность, лейтенант, – произнес я. – Вы знали, что я здесь?