— Не напрягайся, — приказ.

И она постаралась довериться. Сантиметр за сантиметром, все шире и шире, до неприятного натяжения и… всё. Лишь не очень приятная заполненность. Теперь уже пальцы Господина были прижаты сквозь перегородку посторонним предметом. Движение за движением, толчок за толчком. И не может быть наслаждение столь всеобъемлющим, что коленки дрожат и подгибаются, а ты мысленно умоляешь не останавливаться, хотя сил уже не остается, чтобы держаться. И разрешение, чтобы вновь раствориться в ощущениях.

— Умничка, — похлопывание ладонью по отставленной попке, — отдохни несколько минут.

Морозко вышел, а Забава лишь поудобней устроилась на столе и сдвинула ноги. С каждым разом Господин открывал ей новые грани ощущений, раскачивая их как маятник от боли до оргазма, с каждым разом раздвигая рамки ее знаний, избавляя от неуверенности.

— Как ты? — Морозко вернулся и начал вытирать её между ног.

— Замечательно, Господин.

— Поднимайся.

Она с трудом поднялась со стола, всё еще чувствуя инородное тело внутри, и повернулась к нему лицом. Глаза были опущены, и она видела, как сильно топорщились брюки Морозко, его руку, лежащую на ремне. Какие еще нужны подсказки? Шаг и опускается на колени, чтобы проворно расстегнуть ему брюки и освободить возбужденную плоть. Это лишь малое, чем она может отблагодарить его за всё то, что он ей дает.

За ужином Морозко предупредил Забаву, что они завтра едут на выставку. Что за выставка — узнает на месте.

Забава переживала. Она ни разу не была на выставке, куда бы требовалась вечерняя прическа и специальный макияж, который обещал не стираться, даже если она будет заниматься спортом. Так пообещал ей стилист.

Одеваться под пристальным взглядом Господина ей было уже привычно. Даже льстил его одобрительный взгляд, когда она надевала бельё и чулки. Чёрное платье в пол с открытыми плечами было из тонкого трикотажа, обнимающего тело. Держалось оно лишь на верхней резинке.

— Кое-чего не хватает, — сказал Морозко и вышел.

Вернулся через несколько минут, держа в руке такую знакомую веревку. Забава удивилась, но постаралась не подать виду. Ей было сложно представить, как она в платье и на шпильках будет перемещаться со связанными руками, ведь на большее этого мотка веревки не хватит. Она робко протянула руки вперед, сомневаясь, угадала ли она, или надо было завести их за спину. Улыбка чуть тронула губы Господина, который провел веревками по ее рукам, груди, ключицам.

— Мне нравится твоя покорность. Но не угадала.

«Будет ли наказание?» — она начала опускаться на колени. Но он придержал ее за локоть, не дав опуститься.

— Я лишь хочу дополнить наряд. Смотри в зеркало.

Ей практически не доводилось наблюдать за работой Морозко со стороны, а сейчас тактильные ощущения дополнялись картинкой. Весьма соблазнительной. Виток за витком — и вот её шею, грудь и спину украшает плотное плетение. Не удержалась, провела пальцами по нему.

— Нравится?

— Очень, — прошептала она.

— Тогда спускаемся.

Шпильки высоки. Выше, чем те, на которых она ходила по дому, но нельзя упасть или оступиться. Вот они уже внизу. Господин подает ей практически черную переливающуюся шубу в пол. Она проскальзывает в рукава, пальчиками осторожно перебирает мех.

— Норка, — поясняет Господин, и они спускаются в гараж.

Всю дорогу Забава наслаждалась мягким мехом, то кутаясь в него лицом, то просто перебирая пальцами. Она не заметила, как они подъехали к какому-то зданию.

— Сиди, я помогу тебе выйти, — предупредил ее Господин до того, как она успела потянуться к ручке.

В полушаге от Господина, чинно беседующего с каким-то мужчиной. Глаза невольно скользят по фотографиям, представленным на выставке. Обнаженные и не очень тела, обвязанные веревками. Где игра теней, где взглядов, где поз. Казалось бы статика, но такая эмоциональная, близкая. Она заворожено переводила взгляд с одной фотографии на другую. Морозко тронул ее за локоть:

— Пошли посмотрим.

Ей оставалось только кивнуть.

Красиво. Она примеряла на себя каждую позу, представляя, как заботливые руки сопровождают веревку, обвивающую ее тело. Легкое волнение и возбуждение Забавы не укрылось от глаз Морозко. Пока девушка рассматривала фотографии, он общался с подходившими к ним знакомыми.

— Извини, — к Морозко подошел его давний приятель, являющийся одним из организаторов выставки. — У нас внезапно возникла проблема. Девушка, которая должна была выступать со мной, попала в небольшую аварию и добраться вовремя не успеет. Ты с моделью?

— Надо подумать.

— Я буду в зале, — мужчина удалился.

— Мне предлагают выступить, — Морозко оторвал Забаву от созерцания, — но мне нужна модель.

Забава перепугано обвела заполненный людьми зал и посмотрела ему в глаза.

— Если ты не хочешь или боишься, то я откажусь, потому что ничего не получится, если я настою.

«Если бы он не хотел, то не спрашивал бы меня, — пронеслась мысль, — но оказаться беспомощной на глазах у стольких людей…»

— Я согласна, — ее голос сорвался.

— Я не настаиваю.

— Согласна, — уже тверже ответила она.

— Хорошо. Осталось решить, будешь ли ты в платье или без.

Забава судорожно сглотнула. Вопрос доверия.

— Оно будет мешать? — тихо.

— Я смогу сделать так, что не будет. У тебя есть время подумать до представления.

Забава последовала за Морозко, который прошел в закрытый зал. Там находился мужчина, подходивший до этого. Они обговорили технические моменты, музыкальное сопровождение.

— Придется поменять. Сейчас принесу музыку и реквизит.

— Ты всегда что ли веревки с собой возишь? — усмехнулся мужчина.

Морозко неопределенно пожал плечами и подошел к Забаве.

— Побудь, пожалуйста, здесь. Никто сюда не войдет.

— Да, Господин.

Через минуту она осталась одна. Небольшой символически огороженный подиум, Несколько достаточно больших колец, свисающих с потолка. Она поднялась на возвышение, дотронулась до холодного металла. Высоковато — еле достает, не вставая на носочки. Но и рост у нее небольшой. Интересно, зачем они.

Скрипнула дверь — вернулся Господин.

— Как себя чувствуешь?

— Волнуюсь, Господин.

— Не надо, я с тобой, — его рука лаской прошлась по ее щеке. — В платье или без?

Она вновь заколебалась.

— Я боюсь.

— Чего?

— На меня будут смотреть.

— Какое тебе дело до других, если смотреть и касаться тебя буду я.

По её телу прошлась знакомая дрожь.

— Без платья.

— Тогда сейчас разувайся и снимай чулки, оставь все на нижней полке столика.

Она последовала его указаниям, а затем села посередине, уткнувшись в согнутые ноги. Господин сел сзади, успокаивающе поглаживая по спине и плечам, с которых он уже размотал своё украшение.

Шаги и шорохи. В полумраке заполняется зал. Она не видит, но чувствует. Лишь руки Господина не дают ей запаниковать. Она согласилась и не должна разочаровать. Действительно, какое ей дело до других, если она может порадовать Его.

Тишина. Затем музыка на грани слышимости, шепот на ухо: «Я сейчас». И она одна. Не паниковать. Несколько секунд одиночества, и вновь знакомые руки придерживают ее за плечи, теперь уже помогая подняться. «Не открывай глаза». Знакомое ощущение скользящей веревки, льнущей и ласкающей тело перед тем, как затянуться узлом. Но прежде руки Господина, осторожно стягивающие платье, поглаживающие ее тело, осторожно, как будто стараясь не спугнуть. Виток за витком крепко обнимает тело, прижимает руки так, что не пошевелиться. Узел за узлом, вывязывают иное платье, что было до этого. Рука Господина поглаживает обвязываемую ногу. И снова шепот: «Как ты?» А как можно чувствовать себя в его руках: «Надежно». — «Не бойся». И вот она уже отрывается от пола. Веревки чувствительно, но не больно врезаются в тело. Они опора, которую ей дал Господин. Забава отзывается на его руки, на губы, мимолетно скользнувшие по шее. Полёт с эйфорией на грани боли чуть затекающих мышц, и тело, которое слушается не её.