таившиеся в этой богатой натуре. Жизнь Лермонтова,
до сей поры еще никем не рассказанная, известна нам
лишь весьма поверхностно, а между тем она изобилует
фактами, говорящими в пользу поэта красноречивее
всех дружеских панегириков. Лермонтов умел быть сме
лым в то время, когда прямая и смелая речь вела к ве
ликим б е д а м , — он заявил свою преданность русской
музе в ту пору, когда эта муза могла лишь подвергать
322
своих поклонников гонению и осуждению света. Когда
погиб Пушкин, перенесший столько неотразимых обид
от общества, еще не дозревшего до его п о н и м а н и я , —
мальчик Лермонтов в жгучем, поэтическом ямбе первый
оплакал поэта, первый кинул железный стих в лицо тем,
которые ругались над памятью великого человека. Не
милость и изгнание, последовавшие за первым подви
гом поэта, Лермонтов, едва вышедший из детства, вы
нес так, как переносятся житейские невзгоды людьми
железного характера, предназначенными на борьбу
и владычество. Вместо того чтоб тосковать в чужом крае
и тосковать о столичной жизни, так привлекательной
в его л е т а , — он привязался к Кавказу, сердцем отдава
ясь практической жизни, и мало того что приготовил
себя самого к разумной военной д е я т е л ь н о с т и , — но
с помощью своего великого дарования сделал для Кав
каза то, что для России было сделано Пушкиным. Когда
быстрая и ранняя литературная слава озарила голову
кавказского изгнанника, наш поэт принял ее так, как
принимают славу писатели, завоевавшие ее десятками
трудовых годов и подготовленные к знаменитости.
Вспомним, что Байрон, идол юноши Лермонтова, возил
ся со своей известностью как мальчик, обходился со
своими сверстниками как турецкий паша, имел сотни
литературных ссор и вдобавок еще почти стыдился
звания литератора. Ничего подобного не позволил себе
Лермонтов даже в ту пору, когда вся грамотная Россия
повторяла его имя. Для этого насмешливого и каприз
ного офицера, еще так недавно отличавшегося на юнкер
ских попойках или кавалерийских маневрах под Крас
ным Селом, мир искусства был святыней и цитаделью,
куда не давалось доступа ничему недостойному. Гордо,
стыдливо и благородно совершил он свой краткий путь
среди деятелей русской литературы, которая, нечего
скрывать, в то время представляла много искушений
и много путей к дурному. События последнего, самого
великого, самого плодовитого года в жизни знаменитого
юноши почти неизвестны. Как человек, Лермонтов,
может быть, в эту пору был незамечателен, а временами
и г р е ш е н , — но как поэт, он, видимо, переживал эпоху
необыкновенную (и, по всей вероятности, имевшую
влияние на его характер). Он зрел с каждым новым
произведением, он что-то чудное носил под своим серд
цем, как мать носит ребенка, мотивы невыразимой,
подавляющей скорби вырывались у его музы и смеши-
323
вались с другими восторженно-сладкими звуками. Опыт
веков, история литературы всех народов показывают
с ясностью, что природа никогда не тратит сил своих
по-пустому, не дает писателю, предназначенному на
скромную д е я т е л ь н о с т ь , — языка и замашек поэта
великого. А в 1841 году, за самое короткое время от
преждевременной смерти, Лермонтов показал нам все
частные особенности поэта истинно великого. Лорд
Байрон с гордостью подписал бы свое имя под иными
строфами «Сказки для детей», самые возвышенные из
песен Гейне не имели в себе столько силы и грусти, как
многие из предсмертных песен русского двадцатишести
летнего писателя. Общеевропейская, общечеловеческая
физиономия поэта Лермонтова еще не успела выска
заться, определиться с ясностью, но все признаки и за
датки мирового поэта тут были — начиная с формы
стиха, до сих пор недосягаемой по совершенству, до
удивительного проникновения в жизнь природы, выра
зившегося множеством картин, мастерства первоклас
сного.
Не говорим уже о разнообразии и всесторонности
последних пьес Лермонтова, о глубине мысли, прони
кавшей многие из них, о богатырских порывах к недо
сягаемому миру, какими они наполнены.
Да, тысяча восемьсот сорок первый год — послед
ний год в жизни поэта нашего — есть истинное чудо
в своем роде, и лучшее право Лермонтова на наше во
сторженное сочувствие. Просмотрите со вниманием
оглавление книжки, изданной г-м Дудышкиным 1, и вы
убедитесь в справедливости слов наших. И до этого
года поэт был первенствующим деятелем в нашей ли
т е р а т у р е , — вся его заслуженная слава была основана
на творениях предыдущих годов (особенно на «Герое
нашего времени»), но потрудитесь взглянуть на список
стихотворений, относящихся к последнему году жизни
Л е р м о н т о в а , — и вы увидите, что почти все написанное
им прежде, за исключением трех или четырех стихотво
рений *, и «Герой нашего времени», в свое время сводив-
* Замечательна правильная прогрессивность в развитии таланта
Лермонтова. У него нет блистательных начинаний, за которыми сле
дуют периоды вялости, бездействия или слабого творчества. Чем
ближе к 1841 году, тем более силы и гениальных задатков. Мы ви
дим только один перерыв, в 1838 году, но этот год был очень хло
потливым по служебным делам Лермонтова, и сверх того, в этом
году задуман им «Герой нашего времени». ( Примеч. А. В. Дружинина.)
324
ший с ума читающую Р о с с и ю , — все померкнет перед
творчеством означенного года. В числе тридцати шести
стихотворений, принадлежащих к 1841 году, есть три
или четыре заимствованных, даже слабых («Вид гор из
степей Козлова», «Кинжал»), но если мы исключим их
без сожаления, все-таки количество вещей, написанных
в 1841 году, будет равно всему, что было прежде напи
сано Лермонтовым 2. О внутреннем же достоинстве
и говорить нечего. Много поэтов в мире погибало раньше
срока — все славнейшие деятели русской поэзии сошли
в могилу, не исполнив и половины того, на что их со
отечественники могли р а с с ч и т ы в а т ь , — но никогда еще
судьба не поступала так жестоко с надеждами, ею же
возбужденными, никогда она так безвременно не похи
щала существа, в такой степени украшенного присут
ствием гения. Последний, загадочный год в жизни Лер
монтова, весь исполненный д е я т е л ь н о с т и , — сокровище
для внимательного ценителя, всегда имеющего наклон
ность заглядывать в «лабораторию гения», напряженно
следить за развитием каждой великой силы в мире
искусства. Тут на всяком шагу виден новый порыв
в сокровеннейшие тайники т в о р ч е с т в а , — новый шаг
к той неразгаданной грани, которая отделяет деятелей
гениальных от деятелей высокоталантливых. И вот,
кажется, грань перейдена, вот будто послышались не
бывалые звуки, от которых забьются сердца миллионов
людей... все пророчит победу, кажется, одна только
минута отделяет нас от новой силы и нового с л о в а , —
и вдруг все становится мрачно, все ожидания падают,
как здание, выстроенное на песке. Безвременная насиль
ственная смерть заканчивает всю эту великолепную
картину, невольная злоба наполняет душу н а ш у , — зло
ба на общество, не сумевшее оградить своего певца,
злоба на презренные орудия его гибели, злоба на мер
завцев, осмелившихся ей радоваться или холодно встре
чать весть, скорбную для отечества. И только после
долгого озлобления, после долгих уверений самого себя