Чем больше Грейс смотрела на него, тем больше кольцо представлялось ей всего лишь кусочком металла, нуждавшемся в основательной чистке. Она старалась вновь разжечь в себе веру в его власть, но чем дольше она держала его, тем очевиднее эта вера гасла. Грейс положила кольцо в раствор, к своим, и снова быстро встряхнула баночку, надеясь вернуть кольцам былой блеск. Снежный ком супружества. Кольца упали на дно на некотором расстоянии друг от друга и улеглись, как запертые в клетку животные.

Вечерело. Грейс порылась в кладовке в поисках чего-нибудь, что можно было бы надеть на танцевальный вечер. Она наткнулась на длинное красное платье и пару плетеных сандалий, которые купила еще до встречи с Лэзом. Когда Грейс однажды надела этот наряд, Лэз сказал, что она похожа на участницу конкурса «Мисс Америка». Тогда Грейс не знала, как отнестись к этому замечанию, поэтому засунула платье подальше в кладовку на случай, если оно пригодится для костюмированного вечера. Для него оно казалось в самый раз.

Из последних сил стараясь отвлечь себя от мысли о неизбежной боли, которую причинит правда ее родителям, Грейс приготовила и дрожащими руками переложила на тарелку пропитанный бренди инжир на рисовых крекерах. Удивительно, как долго пришлось ей трудиться, чтобы инжир принял надлежащий вид, — занятие, которое могло бы растянуться до бесконечности, будь у нее в запасе время. Грейс знала, что Берт обидится, если она опоздает. Она положила тарелку в полиэтиленовый пакет, хотя после этого блюдо и стало малопривлекательным с эстетической точки зрения. Грейс была уже в дверях, когда зазвонил телефон.

— Грейс? Это Берт, — голос у него был какой-то чужой.

— Все в порядке? — спросила Грейс.

— Жаль, что приходится тебя разочаровывать, но я потянул бедро и совершенно не в форме для мамбо. Видела бы ты, какую дозу кортизона мне вкололи. Франсин могла бы насадить лошадь на иглу, которой они пользовались, как на вертел.

Грейс постаралась скрыть свою радость.

— Ничего страшного, — заверила она Берта. — Попробуем еще разок через год.

— Я знаю, как ты этого ждала.

— Не бери в голову. Я найду, чем заняться. Главное, заботься о своем бедре.

Грейс повесила трубку и пошла в спальню переодеться, но по пути заметила свое отражение в большом зеркале. Она подошла к зеркалу, немного приподняв фестончатый подол юбки, так что стали видны ее ажурные черные чулки. У нее сохранилось смутное воспоминание о том, как она училась танцевать самбу в школе, щелкая кастаньетами и вколачивая каблуки в натертый пол.

Грейс не танцевала уже много лет, но теперь, специально одетая для этого, она почувствовала неудержимое желание танцевать. Она нашла диск с латиноамериканской музыкой, который они с Лэзом выиграли в качестве поощрительного приза на каком-то благотворительном вечере, и поставила его.

Музыка была громкая, ударные звучали заразительно. Грейс не успела опомниться, как уже вовсю кружилась по комнате в мамбо, изгибаясь и виляя бедрами, как девица из бразильского шоу. Она не понимала, что на нее нашло. Все время она до жути боялась предстоящего вечера, а теперь вдруг устроила сама себе «Ночь мамбо». Она высоко вскинула ногу, едва не задев торшер и почти потеряв равновесие, но это не остановило ее. Она раскраснелась и чувствовала себя раскованной — танцевать так она могла бы часами, — пока ощущение реальности снова не овладело ею. Родители должны были подойти меньше чем через час.

Грейс присела возле окна, прижав колени к груди, и представила себе, как собираются сейчас ее родители: мать говорит отцу, чтобы он надел пуловер с винно-красным галстуком, а отец спускается за машиной — забрать канноли, которые ему запрещены. Грейс охватила неуверенность. Она закрыла глаза и подумала о предсказании, которое Кейн подарил ей на день рождения. «Загадайте желание. Откройте глаза. Сбылось?»

Попробовав загадать желание, Грейс обнаружила, что мысли ее блуждают, словно в заколдованном лесу. Чем сильнее ей хотелось вернуться, тем дальше мысли ее углублялись в чащу. Все желания ее сводились к какой-то нелепице — вкусу темного шоколада, кисти сирени, нетронутому снегу, комку мягкой глины, промежутку тишины без чувства страха, — к вещам без начала и конца. Странные желания. И ни одно из них не касалось Лэза, его возвращения и того, чтобы их жизнь вновь началась с того места, на котором оборвалась.

Грейс сделала последнюю попытку четко определить свое желание. Она сосредоточилась. Сбылось? Она открыла глаза. Перед ней стоял Кейн. Грейс встала и выключила музыку.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

— Я вошел сам, — ответил Кейн. — Портье звонил, но никто не снимал трубку. Грейс…

Она посмотрела на него и по его лицу поняла, что случилось что-то ужасное.

— В чем дело? — спросила она.

— Твоя мать позвонила мне из больницы, — сказал Кейн. — Она пробовала дозвониться сюда, но никто не отвечал. Речь о твоем отце. У него был сердечный приступ.

Комната вокруг Грейс поплыла. Кейн обнял ее за плечи, и они спустились, чтобы поймать такси до больницы «Леннокс-хилл».

27

Часы для посещений

Грейс сидела с Кейном на заднем сиденье такси, накинув на плечи пальто «под леопарда». Хотя не было холодно, ее била дрожь.

Приехав в больницу, они поднялись на лифте на седьмой этаж и увидели мать Грейс, сидевшую в обтянутом пурпурной тканью кресле. Все в помещении было разных оттенков пурпурного или зеленого, даже висевшая на стене большая абстрактная картина.

Когда Грейс с Кейном подошли поближе, Грейс поразили полное отсутствие косметики на лице матери и ее всклокоченные волосы. На ней была фланелевая рубашка, принадлежавшая отцу Грейс, а под рубашкой — только тонкие чулки и черные зимние ботинки. То, как выглядела мать, яснее ясного говорило о серьезности положения. Едва увидев их, мать бросилась к ним, утонув в объятиях Кейна, как маленький ребенок.

— Он до сих пор в реанимации, — всхлипнула она.

— Можно с ним повидаться? — спросила Грейс.

— Пока нет, — покачала головой мать.

— Ему будут делать операцию?

— Они не уверены. Сначала хотят посмотреть результаты кардиограммы, — ответила Полетт. Кейн дружески обнял ее. На глаза у нее навернулись слезы. — Мой Милтон!

— Может, принести вам чего-нибудь? — спросил Кейн.

— Разве что чашку горячего чая. «Эрл Грей», если у них есть. Если нет, бутылку сельтерской.

Грейс пошла с Кейном по выложенному плиткой коридору к лифту.

— Если бы Лэз был здесь, — сказала она, наполовину обращаясь к самой себе. — Если бы он только вернулся из поездки.

Кейн ничего не ответил. Они вошли в лифт, который останавливался на каждом этаже, хотя никто не входил и не выходил. До кафетерия они дошли молча. Грейс смотрела, как служащие развозят пациентов по коридору на каталках. В кафетерии было пусто, не считая одной пары: мужчина и женщина склонились над сэндвичами с индейкой, наполовину завернутыми в пластик.

Кейн налил кипятку в полиэтиленовую чашку и взял пакетик «Эрл Грей». Потом расплатился за чай и передал чашку Грейс.

— Я пойду. Твоим родственникам нужна ты, — сказал он.

— Кейн… — начала Грейс и внезапно умолкла.

— Не волнуйся, все будет в порядке. Я перезвоню, — сказал Кейн, обнимая ее. Грейс проводила его взглядом; Кейн прошел через вестибюль и сел в поджидавший лифт.

— Спасибо за все, — крикнула она ему вслед. Кейн не ответил, и Грейс не была уверена, расслышал ли он ее. Она подождала, пока закроется дверца лифта, а затем вернулась наверх, в приемную.

Мать стояла у окна. Две женщины в длиннополых меховых пальто сидели, держась за руки, на маленькой зеленой кушетке. Приехавший Берт, стараясь не шуметь, разворачивал плитку шоколада и, завидев подошедшую Грейс, сделал вид, что просто читает список ингредиентов.

— Знаешь, белый шоколад содержит гораздо больше жира, чем темный, — сказал он, кладя плитку обратно на стол.