Упрек д'Артаньяну был суров. Лувуа, начинавший лучше понимать его характер, все же не хотел его обидеть. Во второй части письма он пишет более любезно, убеждая д'Артань-яна забыть об уязвленном самолюбии. По его словам, г-н де Лаверкантьер «вовсе не имел намерения поставить Вас в неловкое положение или присвоить себе права, относящиеся к Вашей компетенции, чего, Вы можете быть уверены, Его Величество не потерпел бы, ибо в его намерения входило, чтобы Вы имели в Лилле всю власть, подобающую Вашей должности».
Это последнее уверение в доверии не произвело на гасконца никакого впечатления. Он читал и перечитывал письмо Лувуа и пришел к выводу, что о поведении г-на де Лаверкантьера сложилось слишком хорошее мнение. Устроенный ему нагоняй показался ему невыносимым.
И д'Артаньян, пренебрегая опасностью вызвать королевский гнев, посылает еще одно письмо — одно из ценнейших для нас, — в котором удивительно проявился его брюзгливый характер вечного спорщика. Ему нечего ответить на замечания Лувуа, которые по сути являются замечаниями короля, «однако»... Однако он опровергает один за другим все его аргументы. Вот текст оригинала.
«Лилль 10 сентября 1672 года
Монсеньор,
Я получил письмо которое вы сделали мне чесь написать 6 числа сего месяца и на которое мне нечего ответить, кроме того что я вовсе не угрожал г-ну де Лабержантьеру. Это верно что я сказал ему что пошлю к Вам курьера чтоп изви-стить вас об этом деле, и я не думаю что сие было угрозой, паскольку именно Вы улажеваете дела подобнаго рода. Паз-вольте напомнить Вам, Монсеньор, что пригавор который я хотел вынести в военном совете всегда выносится по приказу того кто командует и кто имеет влась и что сдесь они делались от имени губернатора г-на маршала д'Юмьера; что никогда в крепости не дапускалось брать оружие без того что бы известить того кто командует; никогда не приказывали вывадить солдат из тюрмы без того что бы командующий был об этом извещен; никогда в крепости не проходило ни дня что бы к командующему не посылали за преказами.
Все эти четыри случая праизошли со мной сдесь, и я единственый с кем праизошли падобные вещи и от того я тем более рассержен что это вызывает небрежное отношение ко мне гарнизона...»
В завершение он добавил, что мог бы еще кое-что сказать по поводу письма г-на де Лабержантьера, который во многих вопросах исказил правду, но что удовлетворится тем, что постарается дослужить в Лилле свой срок, по возможности не привлекая внимания, однако считает себя несчастным из-за того, что не получил никакого ответа на свою недавнюю просьбу об отставке.
Это письмо чрезвычайно интересно для историков. «Оно изобличает, — как тонко заметил Арман Правьель, — неукротимого в своей гордости, проникнутого чувством собственной важности гасконца, легко обижающегося, но в то же время дьявольски сутяжного, крючкотвора, способного препираться до бесконечности. Он вполне соответствует удивительному проявлению традиционного духа этой страны индивидуалистов, где каждый ожесточенно защищает свой клочок земли, не приносящий ему никаких доходов, осаждает приемные мировых судей, жалуется сам и заставляет плодить жалобы на пустом месте, ради чести, ради удовольствия»28 .
Послав просьбу об отставке, д'Артаньян рассчитывал на то, что его попросят остаться на посту, и с нетерпением ждал одобрения своих действий. Наконец пришло успокоительное письмо.
«Если я не написал Вам ничего в отношении того, что Вы поручали мне в письме просить Его Величество сократить срок Ваших полномочий, — написал ему Лувуа 15 сентября 1672 года, — то дело в том, что Его Величество не счел это уместным, имея в виду, что в настоящее время он не может доверить управляемый Вами город никому, в чьих руках он был бы в большей безопасности».
Губернатор крепости Вобан, который по части прямолинейности и упрямства ни в чем не уступал д'Артаньяну, крайне не одобрял «эти склоки». Ему казалось, что бесконечные посягательства губернатора Лилля на его прерогативы выставляют его самого в смешном свете. В письме к Лувуа он с горечью жаловался на то, как поступает мушкетер, и в пику ему предложил уже свою отставку: «Поскольку, как мне кажется, этот последний обладает правом отдавать приказы по всем вопросам, касающимся крепости, я счел необходимым покорно просить Вас, монсеньор, соблаговолить сообщить мне, каково было намерение Его Величества, когда он передал мне управление, и в чем состоят мои обязанности, ибо не могу представить, чтобы король, который при каждом случае демонстрировал свое милостивое ко мне отношение, желал бы, чтобы я играл здесь роль „принца Тривеллина“29 ... Мне достаточно тяжело оказаться отстраненным от управления после четырех лет, в которые я считал, что являюсь губернатором [крепости], благодаря безупречному обращению со мной г-на маршала д'Юмьера и благоприятному пониманию им слова Власть, которую королю было угодно мне доверить».
Со своей стороны, супруга маршала д'Юмьера настойчиво просила Лувуа вернуть ее мужа «к управлению Лиллем, где, — писала она, — я думаю, его присутствие было бы небесполезно при сложившихся обстоятельствах и пригодилось бы его пусть малое разумение в делах».
По правде говоря, сложности, возникшие при управлении Лиллем, вполне объяснимы. Уже в течение долгого времени власть губернаторов провинций и городов неуклонно приходила в упадок. Обычно оставаясь при дворе и лишь изредка и ненадолго появляясь на подвластных им территориях, губернаторы не имели обыкновения держать в узде подчиненных им лейтенанта короля и губернатора крепости. Д'Артаньян не принадлежал к этой породе больших сеньоров и придворных, привыкших просто носить почетные титулы. Как деятельный военный, привыкший командовать людьми, он не считал возможным передавать в другие руки возложенные на него полномочия генерал-губернатора. Что мог сделать Лувуа при виде такого усердия, как не призвать остальных к терпению? Он отказал Вобану в отставке и удовлетворился тем, что посоветовал ему дождаться конца срока губернаторства капитана мушкетеров. «После этого, — написал он ему, — все Ваши требования будут удовлетворены и все дела будут улажены таким образом, что Вы останетесь довольны».