— Бери.

Все, кто сидел поближе, видели, как паренек снял шапку, отмотал нитку, вынул из подкладки иголку и аккуратными стежками стал с изнанки пришивать оторванный клочок сукна.

— Ловко это у тебя получается. Как только прибудешь на фронт, так тебя сразу главным портным назначат, — пошутил тот самый боец, который спрашивал про лягушек и тигров.

— Кончайте языками чесать, — прервал разговоры старшина. — Не теряйте времени даром. Через час буду проверять оружие.

Бойцы поднимались один за другим, подходили к пирамиде в углу вагона, разбирали винтовки и автоматы, рассаживались поудобнее в разных местах.

— Я бы вычистил это, — тронул Янек старшину за рукав и показал на оружие со стальной воронкой на конце ствола, круглым диском наверху и с двумя тонкими сошками.

— Это «РП», ручной пулемет. Знаком с ним? — спросил старшина.

— Нет, — ответил Янек откровенно. — Но вообще-то я люблю оружие.

— Ну-ка неси его сюда, я тебе сейчас все покажу.

Быстрыми, ловкими движениями он разобрал и собрал затвор, потом еще раз разобрал и снова собрал.

— Теперь сможешь сам?

— Попробую.

Первый раз получилось неважно, а потом дело пошло быстрей. Янек подошел к ящику, стоящему посредине вагона, и взял оттуда ветошь и жестяную масленку. Не торопясь, так же, как это проделывал сотни раз в доме у реки, у подножия Кедровой, он начал чистить пулемет.

Шарик, который сначала был очень недоволен тем, что у него отобрали клочок солдатской шипели, теперь повеселел и стал бегать вокруг, виляя хвостом. Когда беготня ему надоела, он взял в зубы шапку Янека и сел напротив, тихо скуля.

— Чего это он? — спросил старшина.

— Думает, что на охоту пойдем.

— Это он верно думает, только охота наша на зверя покрупнее, и совсем не для детишек.

Он погладил собаку по голове. Шарик не возражал, поняв, что его хозяин в этом человеке со строгим голосом обрел друга. Старшина задумался на минуту, потом добавил:

— Хороший человек из тебя получится. — И похлопал Янека по спине.

Снова замедлился перестук колес. Поезд начал убавлять ход, машинист два раза просигналил, вагоны тряхнуло на стрелке, и эшелон подошел к станции. Слева и справа стояли другие составы, на путях сновали люди в форме. Немного дальше виднелась широкая водная гладь — это было озеро, простиравшееся до самого горизонта.

И снова вдоль вагона забегали дежурные, останавливались на минуту возле каждого и раздавали сложенные вчетверо пачки газет. Бойцы брали их, делили, разворачивали широкие листы, переговариваясь между собой:

— Прочитаешь — не прячь. Разделим на четверых, а то бумаги на курево уже нет.

Федор подошел к Янеку и, хлопнув ладонью по газете, показал ему:

— Смотри-ка, охотник, тут есть кое-что и для тебя: «Первая польская дивизия имени Тадеуша Костюшко получила первое боевое крещение в бою под Ленино». Раньше нужно было ехать, а теперь уж опоздал к началу. Без тебя начали, а ты в это время бойцов союзной армии головой в живот бьешь, собак на них натравливаешь.

— Не сердитесь, — попросил Янек. — Как-то так вышло. Возьмите меня с собой. Я буду вам помогать оружие чистить, на посту с собакой стоять могу. Мы никого не пропустим…

— Подожди меня здесь, — приказал ему старшина роты. — Я схожу к командиру, узнаю, как с тобой дальше быть.

Сказать было легко: «Схожу, узнаю», а выполнить это намерение оказалось не так просто. Случилось непредвиденное: куда-то запропастилась меховая ушанка старшины.

— Что за беспорядки? — разозлился он не на шутку и взъерошил усы. — Дежурный, где у вас глаза? Немедленно найти шапку!

Сначала стал искать дежурный, потом весь взвод. Но тщетно — шапка как сквозь землю провалилась. Только Янек не двинулся с места. Он все надеялся, что поезд вот-вот отойдет и тогда ему удастся еще немного проехать.

Наконец старшина не вытерпел:

— Пойду без шапки. К моему приходу не найдете — держитесь! — Он погрозил пальцем. Голосом, в котором прозвучали нотки отчаяния, повторил: — Устав нарушаю, но пойду.

Едва он произнес эти слова, как из-под нар выскочил Шарик. Обрадовавшись, что наконец-то ему удастся прогуляться, он замахал хвостом и встал перед старшиной на задние лапы. В зубах он держал ушанку, подавая ее владельцу.

— Ах ты дворняжка несчастная! — разозлился старшина.

— Он не дворняжка, — возразил Янек, — а чистых кровей сибирская овчарка.

— Товарищ старшина, — подал голос Федор, — просто собака недавно в армии и не успела изучить устав.

Все рассмеялись. Старшина роты разгладил мех на шапке, надел ее на голову и, махнув рукой, быстро сбежал вниз по железной лесенке.

Янек хотел выскочить из вагона следом за ним, потому что по опыту знал, чем кончится разговор старшины с командиром, но сделать это ему было нелегко — сразу как-то не получилось, а теперь бойцы не пустили бы. Сейчас они сидели, тесно прижавшись друг к другу, у широко открытых дверей и, глядя на озеро, пели: «Славное море, священный Байкал…»

Старшина вернулся неожиданно быстро. Остановившись на соседнем полотне, он махнул Янеку рукой.

— Пошли, Шарик, опять нас высаживают.

Они протолкались к выходу, соскочили на землю.

— Ты чего нос повесил? — весело спросил старшина роты и, обняв его за плечи, повел за собой. — Ничего, не бойся. Я бы тебя взял, раз уж некуда тебе деваться, да случай удобный подвернулся. Пошли, сам увидишь.

Они подошли к одному из вагонов соседнего эшелона, в дверях которого стояли штатские в ватниках и пальто, в кепках и меховых шапках, а в глубине вагона кто-то даже в шляпе. Один из них стоял на шпалах, на его мохнатой ушанке была пришита черными нитками белая бляшка — орел, вырезанный из консервной банки.

— Вот он, ваш, — сказал старшина человеку в ушанке. — Тоже в польскую армию едет. Доброго тебе пути, паренек, — с этими словами напутствия старшина легонько подтолкнул Янека к дверям вагона. — На фронт попадешь — во все глаза гляди. Может, встретимся.

Тот, у которого на шапке был орел, широко улыбнулся и протянул Янеку руку.

— Меня зовут Елень. Густав Елень.

— Ян Кос, — представился паренек.

— А собаку?

— Шарик.

— Шарик? Это как же по-польски будет?

— Кулька.

— А я сначала подумал, его Серый[1] звать. Что ж, пусть будет Шарик. Все равно. Подвиньтесь, хлопцы, подаю вам нового товарища.

Прежде чем Янек успел сообразить, он уже оказался в воздухе. Елень поднял его без труда над головой и поставил на ноги уже в вагоне. Янек двинулся было, чтобы подхватить собаку, но Шарик сам пружиной взлетел вверх и вскочил в вагон следом за своим хозяином. Янек обернулся, хотел крикнуть, попрощаться со старшиной, но тот был уже далеко. Вот он оглянулся, помахал рукой…

В вагоне пели: «Вила веночки и бросала в волны…»

Янек осмотрелся. С удивлением заметил, что на второй полке, у самого края, сидит не парень, а девушка. Одета в резиновые сапоги, ватные брюки и куртку, на голове мужская шапка зеленого сукна, из-под которой выбивались длинные светлые волосы. А руки у нее были маленькие, узкие, девичьи.

Она улыбнулась Янеку, спросила:

— Ты откуда?

— Из Приморского края…

— А из Польши откуда?

— Из Гданьска.

— А я из Варшавы, Лидкой меня звать.

Янеку показалось, что он услышал сейчас что-то важное. Девушка освободила ему место около себя и продолжала петь «Вила веночки и бросала в волны…».

Он несмело подошел, встал рядом, не отваживаясь сесть. Посмотрел на соседний путь. Из-за голов впереди стоящих увидел вагоны, а в них бойцов в краснозвездных шапках. Вагоны двинулись с места, и в первую минуту нельзя было понять, какой состав тронулся: этот или тот.

«Славное море, священный Байкал!» — неслось оттуда. «Вила веночки и бросала в волны…» — пели рядом.

Слова и мелодии сливались. Янек узнал свой вагон — увидел стоящего в широко открытых дверях толстощекого Федора и старшину, приглаживающего ладонью пушистые усы.