За ним в двух шагах двигался Юзек.

— Теперь несколько дней и думать нечего просить пропуск, — заметил Кос.

— А ты сам разреши. Мы махнем с Франеком, быстро обернемся, — предложил Елень.

— Разреши ему, — поддержал друга Григорий.

— Отсюда и тридцати километров не будет, а то потом, как двинемся, трудно будет вернуться, — доказывал Вихура. — Я специально ни капли не пил сегодня…

— Хорошо, — согласился Янек, — но только чтобы к рассвету вернулись.

Они исчезли, словно их ветром сдуло. Саакашвили напомнил Янеку про письмо от Маруси.

— Покажи — может, вместе поймем.

Не желая возвращаться к столу, они через сад пошли в поле, присели на траве под кустом терновника, и там, под аккомпанемент наполненных весенней радостью песен жаворонков, Янек начал читать Григорию письмо:

— «Любимый! Не знаю, удастся ли нам когда-нибудь отблагодарить Лидку за то, что она для нас сделала. Я прошу и тебя, и весь экипаж — не приезжайте в госпиталь…»

Кос остановился и спросил:

— Ничего не понимаю. А ты?

— Не все, — вздохнул Саакашвили. — Наверное, они из-за этих опаленных волос не хотят, чтобы мы приехали. Что Лидка сделала для вас — не знаю, но другой такой девушки днем с огнем не сыщешь…

Уже час вездеход Вихуры трясся по разбитой лесной дороге, подпрыгивая на выбоинах, корнях и камнях.

— Проклятая дорога, — ругался Елень, ухватившись за ручки, чтобы удержаться на месте.

— По шоссе без пропуска далеко не уедешь, — буркнул Вихура, сидевший за рулем. — Самое худшее еще впереди, потому что, как ни крути, а придется переезжать через главную дорогу на Костшин и Познань, а по ней сплошным потоком войска идут.

— Но ждать больше нельзя. Привезем Гонорату к Марусе в госпиталь, и они все трое вместе вернутся в Польшу. Я боюсь ее потерять…

— Неизвестно, ждет ли она еще, — поддел его Вихура.

— Смотри лучше, как бы с дороги не сбиться, — произнес в ответ Густлик.

С минуту ехали в молчании. Лес редел все больше, и вскоре машина, преодолев неглубокий ров, проехала между деревьями и остановилась в тени разросшихся кустов орешника.

Левее, метрах в двадцати, на выжженном, выкорчеванном участке, парнишка лет пятнадцати, в длинноватом балахоне, вел под уздцы коня с выпирающими сквозь шкуру ребрами. Старик, в рубашке с закатанными рукавами, в военных брюках и полевой шапке, на которой остался след от отпоротого спереди гитлеровского орла, шел за плугом. Закончив борозду, они остановились, чтобы отдохнуть и посмотреть с небольшого пригорка вниз, на широкое шоссе, по которому, подобно быстрой, неспокойной реке, несся поток войск.

Вихура выключил мотор, и сразу же сквозь шум и рев машин они услышали веселые, залихватские голоса, сопровождаемые стуком копыт. Узнав мелодию, они начали различать слова:

Они посмотрели друг на друга. Вихура бросился к машине, вытащил из-под сиденья бинокль и, посмотрев в пего, отдал Еленю.

— Он.

— Верно, — подтвердил Густлик. — Надо бы подъехать, руку хоть пожать.

— Так сразу влипнем. Нужно выждать момент и потом перескочить дорогу на полном газу.

В бинокль отчетливо был виден едущий во главе отряда усатый командир, теперь уже не вахмистр, а поручник Калита. Узнать его было нетрудно, хотя на щеке появился новый шрам, но зато и медалей на груди прибавилось. В первой тройке в середине ехал гармонист, а по бокам обладатели самых мощных глоток в разведывательном эскадроне.

Песню уланов все больше заглушал шум моторов. Бригада тяжелой артиллерии приближалась к перекрестку дорог. В открытых вездеходах ехало командование, на тягачах — трактористы и командиры орудийных расчетов, а на лафетах, словно воробьи на заборе, — артиллеристы.

Под брезентом грузовиков, перевозящих боеприпасы, было битком набито всякого солдатского имущества, а на бортах белели недавно написанные лозунги: «Встречай, родина!», «Победили в бою — возродим родину!»

Написаны они были заранее, потому что солдат уже знал, что не прямой дорогой и не сразу вернется домой.

Елень перевел бинокль в сторону и прочитал на дорожном указателе у перекрестка две крупные надписи «БЕРЛИН» — латинскими буквами и кириллицей, острые концы досок показывали, откуда двигаются войска. Напрямую до Костшина было 20 километров, до Познани — 207, но польские части, как кавалеристы, так и артиллеристы, сворачивали в сторону Франкфурта, Котбуса и Шпремберга.

Потянулась еще колонна орудий, а мимо нее сбоку стремительно промчалась рота мотоциклистов, и Густлик подумал, что если бы не поднятая пыль, то он разглядел бы среди них подпоручника Лажевского.

Сразу за орудиями двигался советский гвардейский стрелковый полк. Впереди — командование при орденах и Знамя, а за ним разведчики, певшие песню о Катюше и расцветавших яблонях и грушах и присвистывавшие после каждого куплета.

Советские солдаты шли маршем на Познань, а рядом с ними — польские во главе с командиром полка. Колонна поворачивала на юг, напевая:

Песни перекликались, сливались, накладывались одна на другую, как когда-то на той сибирской станции, где встретились Елень и Янек. Солдаты соседних колонн перекликались, обменивались папиросами и табаком. За пехотой, ревя моторами, ползла колонна танков в тучах пыли. Она остановилась, чтобы пропустить через перекресток остатки замыкающего батальона.

Войска шли, а Елень и Вихура все сидели в своей машине, замаскированной кустами орешника. Тени стали длиннее, солнце пригревало спины, и Густлику становилось все тоскливее.

— До второго пришествия, что ли, тут думаешь сидеть? — спросил он Вихуру.

— Пока на шоссе не образуется пробка — и думать нечего.

— А если не образуется?

— Идет столько машин, так что какая-нибудь должна остановиться, — убежденно заверил его Франек.

Ждали еще четверть часа в напряженном молчании, а затем оказалось, что Вихура знает законы, действующие при массовом передвижении техники по дорогам. Примерно в полукилометре от них в сторону Берлина что-то произошло: какой-то тягач с орудием или автомобиль с прицепом встал почти поперек двигавшегося потока, два других пытались его обойти одновременно и плотно заткнули узкое горло свободного проезда. Сзади поток напирал, накапливался, а впереди поредел — появился просвет.

— Держись крепче за ручки, — посоветовал Франек Густлику, заводя мотор.

Они рванулись с места как на спортивных автогонках. По песчаной узкой дорожке проскочили в облаке пыли выкорчеванный участок, с визгом тормозов убавили скорость у кювета, переехали через него и, непрерывно сигналя, протиснулись сквозь пехоту.

Резким поворотом Вихура избежал столкновения с грузовиком, водитель которого считал, что раз он едет по главной дороге, то ему не следует сбрасывать скорость. По мостику, продырявленному артиллерийским снарядом, съехали на боковое шоссе, удалились от главного, и только тогда, вытирая пот со лба, капрал перевел дыхание.

— Я думал, что меня этот грузовик долбанет, и тогда не миновать мне «фитиля» от начальства. — Он обратил внимание Густлика на указатель с надписью «РИТЦЕН». — Смотри, уже близко.

Силезец от радости стукнул его по спине, машина вильнула в сторону и налетела на каменный оградительный столбик.

— Холера бы тебя взяла! — выругался Франек, останавливая машину. — Будет вмятина.