– Пятьсот долларов в час каждому плюс накладные расходы, а вы предоставляете мне ежедневный отчет. Если вы наткнетесь на что-либо, касающееся работы Найджерии в моей компании, то не имеете права сообщать ее никому, кроме меня, это понятно?

– Четко и ясно.

– Вам требуется подписанный контракт?

– Вы не поверите, – улыбнулся Барни, – но некоторым клиентам мы доверяем. Я буду присылать вам счет с подробным отчетом о расходах каждые три дня.

Теперь улыбнулся Веллман.

– Я не мог и рассчитывать, что наша беседа закончится соглашением о найме, – заметил он. – Может, я все-таки найду что-нибудь выпить, если вы, конечно, ко мне присоединитесь.

– Уже поздно, мистер Веллман, а нам еще нужно работать, – ответил Барни. – Еще одна вещь. Куласски и его напарник… Я думаю, они очень недовольны, что мы их сегодня заморозили. Будет неразумно, если они решат рассчитаться, ведь мы теперь по одну сторону баррикад.

Веллман утвердительно кивнул:

– Не беспокойтесь, джентльмены. Я с ними поговорю. Барни шагнул к окну в патио, Холлидей шел рядом. У самого выхода Барни обернулся и пробормотал:

– Сожалею, что с собакой так вышло…

Веллман не двинулся с места и не сказал ни слова, пока они не скрылись из виду.

Холлидей тоже молчал и заговорил только в машине:

– Ну и что ты об этом думаешь?

Барни положил руки на руль и развернулся на подъездной дорожке.

– Думаю, он говорил правду. У него задница трясется от страха, что какие-нибудь секреты попадут к конкурентам. Насколько я понимаю, у нас беспроигрышная позиция, Ход. Он может все потерять, а мы только выиграть.

Барни вырулил на прибрежное шоссе и направил машину к городу – к Нью-Йорку. Холлидей решил позвонить Ким и повести ее куда-нибудь поужинать. После ночных разговоров он хотел с ней объясниться и удостовериться, что у них все по-прежнему, все нормально.

А потом, несмотря на данное Ким обещание, он отправится в город и побеседует с завсегдатаями бара “Пена” о Сисси Найджерии и Кэрри Виллье.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Холлидей просидел в баре “Пена” почти до утра, все время заводя с различными женщинами разговоры о Найд-жерии и ее любовнице. Ничего существенного он так и не узнал, просто выяснил, что Сисси строго разделяла общение с “сестрами” и свою профессиональную жизнь. Она лишь изредка и мимоходом упоминала о сотрудничестве с Кибер-Тек, что, в общем, естественно для человека, работающего на переднем крае новой технологии.

На сей раз Длиннолицая не стала учинять ему допрос, да и маленькая Мисси Стальная Клешня тоже не появлялась, а он надеялся расспросить ее о похищенной той ночью обойме. Вообще-то Холлидей не думал, что девчонка как-то связана с латиносом, но чего на свете не бывает.

Пораньше вечером он повел Ким в маленькое итальянское бистро недалеко от офиса, и они поболтали, угощаясь лазаньей и запивая ее бутылкой кьянти. Ее прежнее, настроение испарилось без следа. Ким выглядела вполне беззаботно, с энтузиазмом рассказывала ему о задуманной бизнес-экспансии: еще двух точках в соседнем квартале, – и Холлидей отлично понимал, что нет смысла возвращаться к ее истерике прошлой ночью. Он чувствовал облегчение, но одновременно и беспокойство оттого, что она даже не упомянула об этом инциденте, о своих слезах, не извинилась и вела себя так, словно не помнила о том, что между ними произошло.

Довольный, что их отношения снова выровнялись, Холлидей отвел Ким в мансарду и отправился в город.

Было почти четыре утра, когда он наконец вышел из “Пены” и медленно поехал к Вашингтон-сквер, сам не понимая, зачем это делает. Он свернул на площадь и припарковал “форд” под деревьями напротив Солано-Билдинг.

Соседнее здание перестроили в соответствии с новой модой: теперь его голографический фасад выглядел как мраморная вилла с колоннами времен рабовладельческого Юга. По сравнению с ним Солано-Билдинг со своими исчерканными граффити стенами казался темным, закопченным и почти зловещим. Холлидей прочитал одну из надписей: “Ви-рекс против виртуального империализма!” Интересно, что это значит?

На улицах было по-прежнему многолюдно. Народ валом валил из ресторанов и баров, группы студентов околачивались на перекрестках. Несколько стариков собрались на площади поиграть в шахматы на старых бетонных столах вокруг печки. Беженцы и бездомные кучами спали под деревьями.

Повинуясь непонятному импульсу, Холлидей вылез из машины и пошел через площадь к игрокам за шахматными столиками. Земля под ногами сверкала изморозью, а дыхание вылетало изо рта облачком пара, похожим на нарисованный пузырек в комиксах, куда надо вписать фразу.

Худенький чернокожий мужчина сидел, кутаясь в тяжелое зимнее пальто и обхватив обеими ладонями кофейную кружку.

– Эй, парень, в шахматы играешь? – хрипловатым голосом поинтересовался он.

– Не очень хорошо. Человек рассмеялся.

– Ну, я тоже не очень. Как насчет партии? На десять долларов…

Холлидей присел и вынул банкноту. Мужчина установил часы на пятиминутный матч, и вскоре Холлидей уже попал в неприятности: за четыре минуты ему поставили шах и мат. Он пожал сухонькую, морщинистую руку противника и спросил:

– Вы здесь все время? Негр усмехнулся:

– Черт подери, я практически живу здесь, сэр.

– Не видали в прошлую ночь моего приятеля? Кубинец, длинные черные волосы, вот здесь шрам?

Шахматист нахмурился и поглубже нырнул в свое пальто.

– Не помню такого, парень. И вообще стараюсь держаться от них подальше. Еще партию?

– В другой раз, о'кей?

Холлидей прикрыл глаза. Перед мысленным взором возникло видение: вот он играет в шахматы с сестрой – Элоизой, и, как всегда, проигрывает. В этот момент ему показалось, что кто-то вскрикнул, и Холлидея вдруг охватило давешнее чувство всепоглощающей тоски, высасывающая душу боль, которая, казалось, не имела ни причины, ни источника.

Он огляделся, почти готовый увидеть, потом встал и заспешил через окаймленную деревьями площадь, абсолютно уверенный, что заметит некое мимолетное движение, какую-то тень вдали. И вдруг резко остановился.

В пяти метрах от него, не более, стояла и смотрела сквозь ледяную ночь она, Элоиза.

Она была все такой же, какой он помнил ее все эти годы: очень тоненькой и бледной, как лилия. Хрупкая, большеглазая, она напоминала какую-то актрису былых времен, Фей Рей, что ли? В детстве он видел фильм “Кинг Конг”, и сходство героини с сестрой поразило его больше, чем страх перед чудовищем.

Она была одета в короткий белый халатик, и хотя Холлидей сознавал, что это только галлюцинация, но какой-то иррациональной частью своего мозга он ощущал беспокойство оттого, что она так неуместно одета этой морозной ночью.

– Элоиза?

Она улыбнулась. А потом, к его неописуемому удивлению, заговорила:

– Привет, Хол! Как дела?

– Я… – Она казалась такой реальной, что он огляделся вокруг, как будто надеясь убедиться, что другие рядом с ним тоже видят это дитя. Несколько беженцев действительно уставились на него, но другие прохожие спешили мимо, не желая встречаться взглядом с идиотом, который разговаривает сам с собой.

Он шагнул ей навстречу и остановился. Она выглядела такой реальной, такой настоящей! Светлые волосы изящными короткими локонами облегали голову…

Она поставила каблучок красной туфельки на носок другой и, казалось, внимательно их рассматривала, время от времени бросая на Холлидея быстрый взгляд огромных голубых глаз.

Он хотел броситься к ней, обнять, но понимал, что образ от этого сразу развеется.

– Почему ты здесь, Элоиза? Что ты делаешь?

– Но ты же знаешь! Ты сам меня позвал.

– Я? Я позвал? Как? Она хихикнула в кулачок.

– Откуда я знаю как, дурачок! Позвал, и все.

Он рассматривал ее во все глаза. Когда она умерла, он был вдвое старше ее – четырнадцать лет, – по мнению отца, почти мужчина. И очень близок со своими сестрами-близняшками. Они были еще слишком маленькими, чтобы возникало соперничество, и в то же время достаточно взрослыми, чтобы оценить его жизненный опыт.