— В поселке Провидение, глубоко в лесу.

— Это то, что люди с материка зовут Пиратским?

— Угу. Это меня бесит! — Стиснутый кулак треснул по столу так, что заплясала посуда.

— А как ваши люди относятся к новому курорту?

— Боятся. Они думают, их погонят с острова, как погнали с западного побережья, когда приехали старые богачи.

— А что они думают о туристах?

— Они им не нравятся. Некоторые туристы нахальные… беспутные… полуголые. Последние две недели целая их банда разбивала лагерь возле маяка и таскала такие большущие рюкзаки, что в них ездить можно.

— Висячие диваны, — кивнул Квиллер. — Это и не понравилось больше всего?

— Ну… они сидели кружком без ничего, пили пиво и врубали радио на полную катушку.

— Откуда вы знаете?

— Их видели некоторые охотники на кроликов… Хотите ещё кофе?

Квиллер впервые в жизни отказался от второй чашки: он уже почувствовал, как в голове у него бьют барабаны.

— А каково ваше собственное мнение об отеле Грушевого острова?

— Слишком много всего насчёт пиратов. Это меня бесит!

— Вы считаете, что в истории острова не было пиратов? Может быть, они жили здесь до того, как сюда приехали ваши предки?

Харриет, казалось, разъярилась и снова треснула по столу:

— Всё это вранье! Небылицы!

Он придумал, как переменить тему:

— Около маяка есть памятный диск в честь трех смотрителей маяка. Вы знаете, что с ними случилось?

— Никто не знает, — таинственно сказала она. — Я могла бы рассказать вам эту историю, если хотите.

В голове у Квиллера перестали рокотать барабаны.

— Я бы охотно послушан её, но у вас был долгий трудный день. Вы, наверное, хотите домой?

— Я не хожу домой. У меня наверху кровать.

— Тогда позвольте мне сводить вас на ланч в ваш выходной. Мы поедим в Корсарской комнате.

— Я не беру выходных. Работаю семь дней в неделю. Подождёте, пока я сварганю себе чашку кофею? Вы, конечно, больше не хотите?

У Квиллера было чувство, будто он только что нашёл зарытое сокровище. Тайна маяка никогда не упоминалась у Гомера Тиббита.

— Мой дед, — начала Харриет, — без конца рассказывал эту историю, так что она, прямо скажем, в сердце мне запала. В ней замешан наш прадедушка.

— Правда? Он был смотрителем маяка?

— Нет, верхние никогда не понимали островитян. Это меня бесило! Это всё равно что сказать, будто они тупые или им нельзя доверять. Верхние наняли троих мужчин с материка, чтобы они жили на утесе и охраняли огонь. В те дни, понимаете, это была большая керосиновая лампа. Лодка верхних частенько доставляла керосин для маяка и пищу для смотрителей, и все это втаскивали на утес на канате. Есть несколько ступенек, которые зигзагом выбиты в скале, — вы их с озера можете разглядеть, но они были скользкие и опасные. И до сих пор такие! Когда верхние присылали на лодке землемера, так и его тащили на канате, как ящик с продуктами.

— Так в чём же замешан ваш прадед, Харриет?

— Ну, он был вроде вожака, потому что умел читать и писать.

— Это казалось необычным?

— Угу. Здесь ведь не было школы. Поселенцы были какой-то забытой колонией — и не только забытой, но и оплёванной.

— Где же тогда обучался ваш прадед?

— У своего па. А его па был вроде проповедника, но это уже совсем другая история.

— Не томите, Харриет, — заерзал Квиллер. — Что же всё-таки случилось?

— Ну, в одну тёмную ночь мой прадедушка проснулся и не понял отчего. Словно услышал глас Божий: «Проснись! Проснись!» Он вылез из постели, вышел, смотрит — а сигнальный огонь не горит! Плохо дело! Он натянул сапоги, взял фонарь и пошёл к маяку. До него с милю было. Как добрался, видит — там ни души, он покричал — в ответ ни звука. Ворота в ограде были на замке, и он перелез через решетку. Двери в домик смотрителей нараспашку, а внутри — никого. Он решил было сам зажечь на маяке огонь, да дверь на башню оказалась заперта. Он не знал, что и делать.

— Телеграфа в то время ещё не было? — спросил Квиллер.

— Ни телеграфа, ни радио, ни телефона. Это случилось давным-давно, мистер К. Так вот… Мой прадедушка пошёл домой. Проходящие суда, видно, были извещены, что маяк не горит, потому как… вскоре на острове прохода не стало от полиции и солдат. Они арестовывали людей, обыскивали дома и даже разрывали могилы на задних дворах. Кладбища у нас тогда не было.

— Они подумали, что смотрителей убили островитяне? Но зачем?

— Верхние думали, будто островитяне хотели, чтобы суда разбивались и они могли их грабить. Поверили старым басням насчёт пиратской крови! Сто лет назад оно было, а люди всё ещё этому верят! Это меня так бесит, что я аж вся киплю!

— Старые легенды не умирают, — сказал Квиллер. «Из них только стряпают фильмы», — подумал он. — Тела смотрителей нашли?

— Нет. Полиция заподозрила моего прадедушку и увезла его на материк допрашивать.

— Почему? Потому что он перелез через ограду?

— Потому что умел читать и писать. Решили, что опасен.

— Невероятно! Вы уверены, Харриет, что все это — правда?

Она торжественно кивнула.

— Он вёл дневник и все туда записывал. Моя ма его припрятала.

— Я дорого бы дал, чтобы увидеть этот дневник, — сказал Квиллер. «Что это был бы за сюжет! — думал он. — Кусай себе локти, Гомер Тиббит!»

— Моя ма никому дневник не покажет, — отозвалась Харриет. — Она боится — украдут.

— А вы когда-нибудь его видели?

— Только раз, когда была в седьмом классе. Я участвовала в школьной программе к Родительскому дню, вот моя ма и позволила мне его посмотреть. В нём есть что-то странное.

— Например?

— Я помню одну страничку, потому что заучила её для программы: «Август, седьмое. Хороший день. Озеро спокойно. Легкий юго-восточный ветер. Целый день таскал сети. Мэри умерла в родах. Ребёнок, слава Богу, хороший. Август, восьмое. Холод. Облачно. Ветер окреп до северовосточного. В ловушках — три кролика. После ужина похоронил Мэри. У ребёнка колики…» Через несколько дней маяк погас, — заключила Харриет, — а солдаты разрыли могилу.

— Ужасно! — воскликнул Квиллер. — Как мог ваш прадед писать о таком без эмоций?

— Островитяне не плачут. Они лишь делают то, что должны делать, — объяснила Харриет, — и неважно, тяжело это или нет.

Квиллер подумал: «Они ещё и не смеются». И спросил у неё:

— Островитяне были в дружеских отношениях со смотрителями?

— Угу. Праздники вместе отмечали, а деда иногда привозил им свежую рыбу. Они давали ему галеты. Островитяне не могли входить внутрь ограды, зато смотрители могли оттуда выходить.

— После исчезновения смотрителей порядки изменились?

— Ну, верхние продолжали присылать по трое мужчин на эту работенку, только теперь у них были большущие собаки.

— Поздравляю вас, Харриет. Вы излагаете факты, будто видели все своими глазами.

— Я столько раз это слышала, — скромно сказала она.

— Из этого выйдет отличный материал для моей колонки. Не возражаете, если я вас процитирую?

Довольство похвалой сменилось в ней внезапной тревогой.

— Чего это вы выдумываете? Только не про маяк!

— Наоборот, тайна маяка — это самое интересное, — возразил он. — Я впервые слышу такое, хотя уйму документов прочёл по истории округа.

Харриет в досаде закрыла руками лицо.

— Нет! Нет! Об этом нельзя писать! Ничего! Я рассказала о маяке просто потому, что думала — вам лично это интересно. Я не знала…

«Ну почему, — задал себе вопрос Квиллер, — почему люди рассказывают журналистам потрясающие истории или выдают личные секреты, которые не хотят предавать гласности? И почему они так удивляются, когда это появляется в печати? Ну что случилось бы, обыграй я этот сюжет? Исторический материал, полученный из анонимного источника…» А потом подумал: «История с маяком может быть мистификацией. Знает ли она, что это неправда? Это могло быть семейным преданием, выдумкой, призванной хоть как-то объяснить появление сомнительного бронзового диска на территории маяка. А что до дневника, он, вероятно, тоже миф». Харриет же он сказал: