Да и какая, в сущности, разница, что они будут делать? Важно то, что они полны

воспоминаний. Их жизни богаты, они всегда будут наполнены воспоминаниями. Не так, как моя, в которой уже ничего нет.

У меня не осталось воспоминаний, и я в бешенстве. В ужасном бешенстве. На хрена я это

сделала? Зачем я согласилась, чтобы во мне уничтожили единственное, что у меня было? Господи, как я раскаиваюсь в этом! Я хочу, чтобы мои воспоминания снова были со мной. Хватит им витать в облаках, переплетаясь с воспоминаниями других людей, которые ничего не знают…Когда я подойду к двери консультации, я поднимусь и попрошу терапевта вернуть их, ведь они мои. А что, если я поднимусь, а она колдует над ними? И вдруг она вовсе не терапевт, а ведьма? Точно, она хочет наложить на меня чары, чтобы я забыла Бето, и Мауро тоже, и вообще всех мужчин на свете, потому что хочет, чтобы я осталась одна. Она думает, что на планете полно людей, которые не хотят идти в ее консультацию, и она решила создать мир, в котором будут жить исключительно одинокие люди, и решила начать с меня. Поэтому она и стерла воспоминания. На помощь, спасите! И так я проведу всю жизнь.

Господи, о каких глупостях я думаю.

Твою мать, какой ливень, никогда не видела такого сильного дождя, а теперь еще я ни за

что на свете не найду свою машину, потому что видимость на нуле, улицы смазаны, как чернила, и я окончательно заблудилась. Я ничего не вижу. Надо же, черт возьми! Но, что это летит сюда? Это же крышка канализационного люка, которая отскочила под напором воздуха! Нет! Нет! Не в меня! Я побежала, чтобы она не ударила меня по голове. Я бегу без остановки, как сумасшедшая.

- Эй! Эй!

Кто-то из окна говорит мне “Эй!” Внезапно, я остановилась, как вкопанная. Скорее

всего, он знает, где моя машина. Я смотрю на здание напротив, чтобы понять, откуда доносится голос. Ну, надо же, это корабль! Какого дьявола корабль пришвартовался в Мадриде? Я вытираю воду с лица и хорошенько приглядываюсь. Корабль!

- Сюда!

Какой-то сеньор в одежде моряка кричит мне с палубы. По ходу, это капитан, потому что

он носит белую фуражку с позолоченным околышем.

- Фортуната!

Он знает мое имя. Знает, что меня зовут Фортуната! Я поднимаю руку, чтобы он понял,

что я его вижу.

- Иди! Скорее! – говорит он с иностранным акцентом. – На улице ливень, и ты насквозь

промокла. Поднимайся на корабль, я приглашаю тебя на чашечку кофе.

Как любезно! С каким наслаждением я думаю о том, что через минуту буду пить горячий

кофе в каюте корабля. Маленького корабля. Это же наша мечта. Свобода. Я так рада.

- Я иду!

Я бегу гораздо быстрее, чем удирала от канализационной крышки. Я шлепаю по лужам,

мои брюки сырые до колен, но какая разница, я не хочу заставлять ждать капитана.

Визг буксующих на асфальте колес.

Сухой удар пронзает дождь. Автобус.

Я падаю на землю без сознания.

Автобус.

Я не могу подняться, не понимаю что со мной.

Я трогаю губу. Думаю, что она рассечена.

Губа цела, но лужа окрашена красным. Это кровь, текущая у меня изо рта. Ну и дела.

Все вокруг перешептываются, но никто не приближается. Я слышу, как кто-то говорит,

чтобы меня не трогали, у меня могут быть внутренние повреждения.

Теперь я все поняла. У меня не осталось воспоминаний, был только этот шаг,

предшествующий смерти.

Я умираю.

- Ната, успокойся.

- Бето!

- Успокойся, Ната, успокойся. Я пришел к тебе.

- Спасибо, спасибо-спасибо…

Даже не имея сил пошевелиться, я могу приподняться, и этого достаточно для того,

чтобы, дотянуться и ухватиться за его пояс и вцепиться в его рубашку. На мгновение я открыла глаза, чтобы взглянуть на него, и почувствовала, что я совсем растерялась, обнимая его, и ничегошеньки не понимаю.

- Почему ты носишь эту красную футболку, Бето?

Он мне не ответил.

- Почему ты носишь красную футболку Мауро, Бето?

- Ната, это – я.

Я пытаюсь что-то сказать, но уже не могу.

Я стараюсь дотянуться до него, но уже не могу.

Вокруг меня все белым-бело.

Тишина.

Вот, блин, дерьмо-то! Умереть дождливой ночью, сбитой автобусом с пенсионерами, на

слякотной, грязной улице.

Глава 19 Оказывается…

… я не умерла, ведь человек не умирает по собственному желанию, когда хочет.

Я загремела в больницу, но через десять дней вышла оттуда совершенно спокойной.

Несколько ушибов, девять швов на лбу, четыре на губе и операция на щиколотке. Ничего серьезного.

Родители сказали, что я должна отдохнуть, и они не оставят меня в доме одну на

костылях. В общем, они отвезли меня в свой загородный домик, и я провела там почти три недели. Я помирала от скуки. Самое трогательное, что у нас произошло, так это то, что у нашей течной суки объявился ухажер, кобель с пятнами, как у далматинца, проводящий дни и ночи у решетки в ожидании, когда же появится моя псинка. Время от времени она высовывалась, и несколько раз они обнюхивались, а потом она уходила. Если я и видела тебя, то не помню. Иногда она разваливалась у портика решетки, заставляя далматинца страдать. Он, не переставая, выл, глядя на нее издали. Я даже подумала, что он влюбился, но когда течка прекратилась, далматинец исчез, и мы никогда больше не видели его. Это был договор.

У меня не было мобильника, поскольку автобус его раздавил. В домике, находящемся

среди пустоты, я могла ни о чем не заботиться. Сначала я почувствовала себя свободной и решила, что, пожалуй, я больше никогда не хочу иметь мобильник, но дней через пять я чувствовала себя коровой без колокольчика, прогуливающейся по гостиной, чтобы не лезть на стенку.

Когда, наконец-то, я избавилась от одного из костылей, родители сказали, что, если я

хочу, то они отвезут меня домой.

- Да-а-а-а, хочу-у-у!!!

Они привезли меня вчера, в воскресенье. Едва я успела разобрать чемодан, как позвонили

Рита, Карлота и Альвар. Они заявились с сумками, накупив продуктов, чтобы угостить меня альмехами, которые Карлота научилась готовить в Астурии.

- Даже не заморачивайся на этом, и вообще не переживай ни о чем!

Мы выпили три бутылки вина и забыли, что Карлота не посолила альмехи. Они вкратце

рассказали мне обо всех, кто звонил, чтобы спросить, как у меня дела, пока я выздоравливала. И у меня сложилось такое представление, что я впервые очень рада, что не умерла. Мы поговорили об аргентинце, о Хонасе, о французах, отплясывающих чарльстон, и о Бласе.

- А Мауро, ты ничего о нем не знаешь?

- Нет.

- И не хочешь ему позвонить?

- Не решаюсь. Я не знаю, что ему сказать.

Сегодня я возвращаюсь в агентство после больничного. Когда я пришла, все мои

сослуживцы и приятели встали, чтобы поприветствовать меня, расцеловать, и дать нагоняй за то, что они так боялись за меня. Шеф высунул нос из двери кабинета и сделал знак, чтобы я вошла.

- Фортуната Фортуна… вот ты и снова здесь.

- Да.

- Мы так рады видеть тебя.

- Я тоже рада наконец-то присоединиться к вам, правда.

- Вот и ладно, а теперь бери себе спокойненько вот это и приступай потихоньку, –

посоветовал шеф, словно и не оставлял у меня на столе материалы по двум брифингам с пометкой “срочно”.

- Кстати, – сказал он, когда я уже уходила, – на днях я встретился с тем парнем, ну мы с

ним работаем над некоторыми проектами… Монреаль, Мауро Монреаль.

Мое сердце подпрыгнуло, а душа перевернулась.

- И что?..

- Он увидел меня и подошел, чтобы спросить о тебе. Кто-то из агентства рассказал ему о

происшествии. Он сказал, что звонил тебе, но не дозвонился и не знает, где ты.

- Да, конечно, дело в том, что десять дней я была без мобильника.

- Он рассказал мне, что проводил каждый вечер у дверей твоего дома, но видел