— И понимали, что придется пойти далеко, и что это будет непросто…Делая свой выбор мы были за перемены, мы были недовольны существовавшими порядками, не хотели мириться с безобразиями, творившимися под прикрытием социалистических лозунгов.

Обратим внимание наших читателей на то обстоятельство, что здесь Горбачев пока еще заявляет о себе как о социалисте, но, как мы увидим далее, он очень скоро изменит свою политическую самоидентификацию.

— Все приходилось делать с оглядкой на идеологические догмы, — то есть на идеологию и программные заявления, установки возглавляемой им КПСС, откровенничал недавний генсек, — и на возможную реакцию партии.

— А как партия следит за своими вождями? За каждым словом! — продолжал духовное само обнажение, безнравственнополитический стриптиз Михаил Горбачев. Не понимая, или только делая вид, что не знает, не понимает, что каждая партия имеет полное право, и действительно наблюдает за своим лидером, а порой — и отказывает ему в доверии.

— Однако, — продолжал Горбачев, — повторяю, принципиальный выбор был сделан… У нас были иллюзии — теперь я могу говорить об этом прямо, это уже осознанный выбор, — насчет способностей правящей коммунистической партии не только в начале, но и в дальнейшем, что эта партия может стать мотором кардинальных перемен….

Итак, Горбачев публично признается, что партия не только не оправдала его доверия, но и обманула его ожидания…. Короче говоря, он оказался не в той партии. И что должен сделать в подобной ситуации порядочный человек?

Но не ждите этого от Горбачева. Он — объявил войну своей партии!

В баварском Камершпиле он не скрывает, что его — или все-таки «их»(?!) курсу «…стало нарастать сопротивление, и в обществе развернулась настоящая ожесточенная схватка».

Лишь через три с половиной года после, по его словам, «переломного 1988 г.», Горбачев признается в двойной игре и сознательном обмане:

«…если бы мы на XIX партконференции сказали, что задача состоит в том, чтобы партию отодвинуть, убрать ее из государственной сферы, чтобы она занималась своим делом, то есть политическими функциями: готовила лидеров, программы, вела работу с народом, — эта конференция провалилась бы».

Что означало бы объявление недоверия Горбачеву и его компании тайных и явных советников и советчиков.

Необходимо, однако, обратить внимание на крайне странное, скажем прямо, и непонятное для лидера политической партии стремление ее «отодвинуть, убрать из государственной сферы».

Ведь, насколько мы знаем, никто не стремится убрать лейбористов или конкурирующую с ними консервативную партию из государственного управления в Великобритании, «зеленых», социал-демократов, да и ХДС/ХСС в ФРГ, или любую из правящих партий в США.

Но, продолжал откровенничать Горбачев, «тогда вопрос был поставлен по-другому… Это прошло. Но, как только увидели, к чему ведет разделение властей, и кто чем должен заниматься, так в партии снова возникло противодействие реформам».

Следует, однако, уточнить одно крайне важное обстоятельство: реформам по-горбачевски, но их «архитектор» уже сознался в преднамеренном обмане своей партии — для нормального западного политика, это — убийственное саморазоблачение!

Но не таков наш бывший президент!

— С этого времени, — искал сочувствия у зарубежной аудитории наш духовно-политический стриптизер, — заседания каждого пленума ЦК превращались в бой. Это была изнурительная, тяжелая борьба».

Итак, Горбачев начал борьбу с собственной партией!

Обратим внимание на то, что «демократический» генсек Горбачев все же признавал плюрализм и иные мнения: свое и ошибочные, с которыми и пытался вести беспощадную борьбу — почитайте его последние выступления.

И вновь в речи Горбачева всплывает таинственная фигура умолчания «мы»:

— Историческую задачу мы решили: тот монстр рухнул, люди получили свободу, в обществе развернулись демократические процессы….

Не комментируя последнюю, отнюдь не бесспорную сентенцию Горбачева, вновь подчеркнем факт признания его в предательстве партии и в ее целенаправленном обмане.

Публичный акт политического самоубийства завершен.

Лишившись последних прикрытий, политически обнаженный на сцене Горбачев перед сотнями устремленных на него удивленных глаз еще осмеливался(!??) пускаться в рассуждения о «соотношении политики и нравственности». Как бы отчитываясь за свои деяния грехопадения, он покаянно оправдывался перед западной аудиторией:

— Вся эта «нерешительность» президента, его медлительность» (я все это ставлю в кавычки), то есть моя тактика, мой подход и позволили накопить в обществе такие силы, которые, как теперь говорят, создали базу для сохранения и продвижения демократических преобразований».

Окончив акт нравственно-политического стриптиза, Горбачев попенял на тяжелые условия его предыдущей «работы», видимо, рассчитывая на сочувствие зарубежных слушателей.

В прочитанной в университете Мехико в декабре 1992 г. лекции о демократии Горбачев говорил, что его единомышленники понимали, что «вырвать страну из объятий брежневского неосталинизма (??? — О.Х.) будет очень трудно, что придется пойти далеко…».

Как именно далеко, он пока не говорил, сознаваясь в этом лишь в конце своего выступления. Однако, продолжал он, «на первых этапах… мы еще не видели всех трудностей…».

Нельзя не обратить внимания как на эту многозначную фи-гуру умолчания «мы», равно как и на следующее не менее шокирующее признание:

«Честно говоря, мы тогда до конца еще и не понимали, что такое наше общество. И поэтому поиск маршрута перестройки прошел через ряд этапов».

Понятно, что руководитель, признающий, что не понимает, где он находится и что надо делать для исправления положения, утрачивает право на руководство и должен подать в отставку. Но не таков наш Горбачев.

По его мнению, «суверенизация республик, возрождение национального сознания и нарастание этнических конфликтов, пересмотр устоявшихся ценностей и идеалов советского общества (пересмотр кем? — О.Х.), — все это вместе взятое поставило вопрос о новом определении нашей духовной, культурной, геополитической идентичности… Словом, мы пришли к выводу о необходимости смены системы».

Этим своим признанием Горбачев вновь расписывается в предательстве и обмане. И при этом у Горбачева ни слова о том, что это узко заговорщическое решение не получило никакого официального одобрения и утверждения, о чем, в отличие от наших соотечественников, неизвестно западным читателям и почитателям «борца с тоталитаризмом и за демократию».

Ни слова — о личной ответственности за нарушение Конституции страны, нарушении воли граждан, однозначно заявленной на референдуме о сохранении Союза ССР 17 марта 1991 г., частичную утрату ее суверенитета, развал Советского Союза, многочисленные человеческие, территориальные и экономические потери!

В этой связи, в свете подобного «добровольного признания», на наш взгляд, следует по новому взглянуть на все события, связанные с подготовкой и созданием ГКЧП в СССР.

Поскольку в нашей стране текст мюнхенского выступления широко не публиковался, заинтересованные читатели могут познакомиться с его переработанным автором вариантом: см. лекцию «От тоталитаризма к демократии», прочитанную 12 декабря 1992 г. в университете Мехико (Мексика) в книге: Горбачев М.С Годы трудных решений. Избранное. 1985–1992. М., 1993, сс. 290–299. В предисловии к данной публикации отмечалось, что первоначально лекция была прочитана в Мюнхене (ФРГ), но публикуется по исправленному тексту.

7. Бобков Ф.Д. Последние 20 лет. Записки начальника политической контрразведки. М., 2006, с. 115.

8. Бобков Ф.Д. Последние 20 лет. Записки начальника политической контрразведки. М., 2006, с. 45.