Он выхватил позолоченный меч и собирался атаковать снова, но тут Эдо обошел его с фланга и рубанул по незащищенному предплечью, сломав кость и отрубив руку, которая все еще сжимала рукоять меча. Человек закричал, отшатнулся, хватаясь за окровавленную культю, но при этом опустил щит и открыл голову.

Я заметил его оплошность и ударил его мечом в лицо. Его голова дернулась назад, усы окрасились кровью; наносник шлема принял на себя основную тяжесть удара и сохранил ему жизнь, правда, ненадолго. Эдо ткнул его в грудь острием клинка, вонзаясь в плоть между звеньями кольчуги. Задыхаясь, человек сделал еще шаг назад, он плотно прижимал уцелевшую руку к ране. Кровь потекла сквозь его пальцы, глаза потускнели, он шевелил губами, но слов не было; затем он рухнул.

Не успел он коснуться земли, как уже был забыт, а я продвигался вперед: отбивая удары, тесня щитом, прорубая путь через ряды врагов, пока вокруг меня не образовалось свободное пространство. Я оглянулся, чтобы проверить, что мой отряд по-прежнему со мной; большинство парней были живы, но не все. Несколько лошадей лежало на земле мертвыми, их всадники рядом с ними, и среди павших я увидел лицо моего земляка, Руалона.

Однако, у меня не было времени на размышления. Над головами противника слева от меня и ближе к реке я увидел белый щит с черным ястребом. Его владелец (кривые ноги и грудь колесом), дрался пешим, виртуозно управляясь с длинным копьем; копье несло тот же вымпел, что и мое. Он был в шлеме с поднятым подбородником, но я заметил под глазом шрам, который он получил при Гастингсе, и сразу узнал его.

— Уэйс! — позвал я, надеясь привлечь его внимание, но за шумом мечей, колотящих по щитам и кольчугам, он не мог расслышать меня. Я поднял меч в воздух. — За мной! — крикнул я своим людям. — За мной!

Помимо Роберта, я знал всего пару бойцов, более опытных с мечом, чем Уэйс. Он был на службе у графа даже дольше, чем я, бился в тех же сражениях, что и я, и, как я, возглавлял отряд рыцарей Дома лорда Роберта. Но сейчас с ним было всего шесть или семь человек. Трое из них были рыцари в кольчугах и шлемах. Один потерял свой щит и бился с копьем в каждой руке, другой двумя мечами. Все они были окружены плотным кольцом англичан.

— Вперед!

Нортумбрийцы бежали передо мной, и мой меч вспыхивал в свете факелов, когда я опускал его вниз, снова, и снова, и снова. Я больше не помнил, скольких я убил, я видел только тех, кто стоял передо мной, и помнил, что должен добраться до Уэйса. Он ловко нанес удар копьем под щит англичанина, ударив его в пах, но не успел тот упасть, как на его место выступил новый боец, жаждущий крови. С другого фланга норманн с двумя мечами, не слушая предупреждений своих товарищей, рванулся вперед и попытался прорвать кольцо. Он махал клинками, как мельница крыльями, осыпая щиты противника ливнем ударов, круша их, пока не пал, пораженный копьем в грудь.

Уэйс взглянул верх и увидел меня. Он крикнул что-то, но я не расслышал, да это и не имело значения, потому что враг был передо мной, и мой клинок пел от радости сражения, когда снова и снова вонзался в плоть. Это напоминало мне вечер Гастингса, когда последние из англичан еще пытались сопротивляться нам, хотя битва уже была проиграна и тот, кого они называли королем, лежал на поле мертвый. Я вспомнил, как мы преследовали их, как они бросались в ближний бой, и словно снова очутился там, подчинившись воле своего меча и жажде крови.

— За лорда Роберта! — крикнул я. — За лорда Роберта!

Я огляделся в поисках следующей жертвы, но враги бежали обратно и присоединялись к рядам англичан, поднимавшимся вверх по склону с сомкнутыми щитами. Их было не меньше сотни, они медленно двигались вперед, выкрикивая при каждом шаге:

— Ут! Ут! Ут!

Уэйс стоял, тяжело дыша, в то время, как трое из оставшихся в живых его людей сплотились вокруг него. Его копье было сломано, обломок торчал из груди одного из нескольких нортумбрийцев, валявшихся на земле у него под ногами. Пропитанный кровью вымпел был разорван в клочья. Щурясь, он посмотрел на меня. Тот же удар, что оставил ему шрам, покалечил веко; и, хотя он видел почти так же хорошо, как раньше, открыть полностью глаз уже не мог.

— А ты не торопился, — сказал он.

Это вместо «спасибо»; впрочем, от Уэйса я ничего другого и не ожидал. Голос у него был грубый и резкий, как скрежет камня под колесом.

— Надо возвращаться, — сказал я ему. — Мы должны вернуться в крепость.

Я оглянулся на остатки моего отряда, парни смотрели на надвигающиеся ряды английских щитов. Кое-кто уже начал разворачивать коней, чтобы ехать назад.

Выхватив меч, я махнул им в сторону мыса с частоколом на гребне.

— Возвращаемся!

Несколько лошадей потеряли своих всадников и, взмахивая гривами, неслись к берегу реки подальше от поля боя. Уэйс и его люди уже ловили их, хотя те неохотно принимали нового наездника; некоторые даже вставали на дыбы и замахивались копытами на любого, кто приближался к ним.

Снова протрубил рог, и мне показалось, что звук шел со стороны собора, башню которого над крышами домов я мог видеть даже сейчас. Угли разгорались на ветру, искры летели на солому, кое-где над крышами поднимались язычки пламени. С севера тянулось длинное облако черного дыма, которое скрывало наш путь, не давало свободно дышать, но я слышал крики врагов за спиной, и знал, что останавливаться нельзя. Борозды тянулись вдоль длинной стороны поля, и я следовал вдоль них, пока не увидел дома и дорогу между ними. Ролло пошел медленнее, я знал, что он сильно устал, но я еще не мог позволить ему отдохнуть.

Пока мы двигались вверх по крутому склону в сторону крепости, я снова услышал звон мечей в переулке; мы успели увидеть, как несколько рыцарей подняли на копья пару англичан. И среди этих рыцарей я узнал квадратную физиономию Можэ: одного из двух моих людей, которых я оставил для защиты Освинн.

— Можэ! — позвал я, пытаясь перекричать звон стали, стук копыт и крики, доносившиеся с рыночной площади.

Он оглянулся и потянул поводья лошадь, разворачиваясь ко мне.

— Танкред… — начал он.

— Где она? — прервал я его, оглядываясь, чтобы убедиться, что я ничего не пропустил. Но мои глаза не обманывали меня. Ее здесь не было. — Где она?

Он опустил глаза.

— Прости, — сказал он. — На нас напали без предупреждения, а мы ехали обратно в крепость…

— Нет, — сказал я. Вдруг я почувствовал пустоту, словно моя душа вылетела из тела. Слова застряли в горле, дыхание с хрипом рвалось из груди. — Не может быть. — у меня перед глазами стояло ее лицо, ее распущенные черные волосы, она смотрела на меня черными глазами, проклиная на своем английском языке.

— Мне очень жаль, — повторил Можэ.

— Нет. — в это невозможно было поверить. — Она не умерла. Только не она. — я смотрел в его глаза, желая, чтобы он разубедил меня, но видел только отражение своей вины. Он был виноват, что не спас ее. Я хотел ударить его, сбить с коня на землю, но сила словно вытекла из моих рук, и я не смог бы это сделать, даже если бы попытался.

Я услышал голос Уэйса за спиной, приказывающий отступать, зов рога со стороны площади, крики всех тех мужчин, что вызывали на бой, проклинали, умирали. Дым вокруг меня сгущался, оседал сажей на лице, выедал глаза. Искры поднимались в воздух россыпью звезд, вспыхивали на мгновение, прежде чем их такая короткая жизнь растворялась во мраке ночи.

Люди бежали мимо меня, пешие и конные, я слышал их крики, но не разбирал слов; я сидел в седле, словно замороженный. Грохот щитов приближался, и я представил себе всех этих нортумбрийцев, которые шли к нам, не имея в сердце ничего, кроме жажды убивать.

И я знал, что Можэ не виноват.

Я резко дернул поводья, Ролло взвился на дыбы, но я больше не беспокоился о нем, потому что мог думать только об одном.

— Танкред! — крикнул Можэ, но я сделал вид, что не слышу его; я повернул вниз к дороге между домами, сжимая пятками бока Ролло, торопя его изо всех сил.