Девочка-психиатр внимательно и участливо слушает, а я думаю, что, наверное, обманываю их всех, не хуже, чем они меня, к тому же еще и нехило занимаюсь самообманом. Что общего у моего пьянства с любовью? Это лишь результат безволия, нерешительности и подсознательного желания представить себя жертвой драмы. Но драма и вправду все больше смахивает на фарс. Трагический, но фарс.

В завершение она придвигает ко мне тест-анкету, где в разных вариантах повторяются вопросы, на которые я только что так красиво отвечал.

Заполняя ее, я автоматически правлю стиль, периодически указываю девочке на неточность формулировок, необоснованные повторы и непроработанность общей концепции. Стараюсь понравиться, одним словом. Лживое, льстивое чмо.

Последний пункт звучит так: «Вы презираете себя?»

— Знаете, — говорю я, — мне трудно ответить на этот вопрос, не важно, отрицательно или утвердительно. Если бы он звучал иначе, ну, например: «вы иногда себя презираете?», я бы ответил — «да». А так — не знаю.

— Хорошо, впишите туда все, что считаете необходимым. «Иногда презираю», — пишу я, чувствуя, что на этот раз никого не обманываю.

— Вы, вероятно, обнаружите тут много несоответствий и противоречий, — снова демонстрирую я свою образованность (хорошо хоть не прошу дать мне тесты Роршаха), — но мне пока не удается как следует концентрировать внимание.

— Все в порядке — это же не детектор лжи и не тест на правдивость, это просто анкета, которую мы присоединяем к истории болезни. Скажите, как проходит лечение, есть ли жалобы?

— Нормально, — отвечаю я. — Вполне нормально. Есть только одно «но». Видите ли, я типичный невротик, у меня есть пунктик на почве гигиенизма, поэтому мне тяжеловато переносить здешние бытовые условия. А так особых жалоб нет.

Она что-то тщательно записывает в свою тетрадь, склонив голову, как первоклассница. И это, похоже, конец сеанса. Я с усилием отрываю исколотый шприцами зад от стула.

— В таком случае большое вам спасибо, извините мою многословность, а также что отнял у вас столько времени, но ваш особый шарм и вообще…

— Ну, что вы. Это моя работа. К тому же с вами приятней общаться, чем с некоторыми нашими пациентами.

— Спасибо на добром слове, — изображаю на небритой роже великосветскую улыбку и выхожу в коридор.

Конечно, со мной приятнее.

Пытаюсь представить, чем ответил бы на предложение нарисовать фантастическое существо беззубый завсегдатай учреждения, которого все называют «Дед». Мне становится весело. «Дед» точно бы не полез за словом в карман. Ни за словом, ни за карандашом. Он побывал здесь уже столько раз и настолько освоился, что все время ошивался на кухне, где выпрашивал очередную порцию остывшего, заваренного в ведре чая, который потом разогревал с помощью самодельного кипятильника. Кипятильник «Дед» смастерил из двух лезвий GILLETTE, конфискованных персоналом у наркоманов-суицидников. Двойной GILLETTE еще и до сих пор годился для самоубийства, на этот раз эклектически-электрического — неизвестно откуда выдранные провода были кое-как скручены, изолирующая прокладка между лезвиями выглядела сомнительно, а про штепсель нечего было и говорить.

Может, «Дед» оздоравливает себя ионизированным чаем? Все же народная медицина часто бывает эффективнее официальной.

Вот так, двигаясь к своей палате и придурковато улыбаясь, я буквально сталкиваюсь в коридоре с фрау Де.

— Гуляете? Как самочувствие?

— На все сто, — по инерции любезно отвечаю я.

— То-то и оно, что вы перевозбуждены. Это не очень хорошо. Вам прежде всего нужен покой.

«Пошла на хуй, сука», — думаю я и, продолжая улыбаться, скрываюсь в палате. Там меня ждет Артур. Пришел проведать болезного. Настоящий братан-дружбан, черт его дери. Ну и денек. Какой тут будет, в жопу, покой? Ни в жопу, ни в душу.

Я. Привет, Артурчик.

Артур. Как дела, отец? Как себя чувствуешь?

Я. Супер! Думаю не сегодня завтра отсюда валить.

Артур. Как это валить? Ты же здесь только три дня. Лечение еще не закончено. Так нельзя — почувствовал себя немного лучше и сразу удираешь.

Я. А что тут делать? Мне сделали дезинтоксикацию, вывели из кризисного состояния, а на большее они не способны.

Артур. Но ты же еще не полностью выздоровел. Твоя психика не уравновешена. Ты снова можешь сорваться.

Я. Слушай, не морочь мне голову. Я знаю людей, которые лежали здесь месяцами, а, выйдя, покупали в ближайшем гастрономе четвертушку. Нет никакого смысла тут валяться. Тем более, что мне теперь делают только два вечерних укола — магнезию и витамины. Это мне дома жена запросто может сделать. (Входит моя жена. Я, поворачиваясь к ней.) Привет. Заходи. Садись. (Говорит обоим.) Дни проходят зря. Я уже могу работать. За эти дни я столько мог сделать для других, для вас в том числе. А что касается меня… (Принимает позу оратора.) Мне всего лишь надо быть сильным и решительным. Я — сильный. Посмотрите на меня, я — вершина ваших надежд! Все будет в порядке. Я буду бунтовать против здешних тюремных правил. Я не поклонник хаоса. Но посмотрите на фрау Де. Разве власть — не своего рода бунт? Бунт в форме порядка, бунт горы против низины, бунт высокого против низкого! Вершине нужна низина, долине — пик, чтобы они не перестали быть самими собой. Вот так во власти исчезают противоречия между противоположностями. Я — не анализ, не синтез, я — действие, я — воля, я — энергия! Я — сила! Я над, в середине и рядом со всем. Я могу создать и уничтожить все что захочу. Воплотиться, развоплотиться, перевоплотиться. Все есть у меня тут! (Бьет себя в грудь. Присутствующие испуганно на него смотрят. Входит фрау Де. Такое впечатление, что она все время стояла за дверью.)

Фрау Де. Ага! Вот уже до чего дошло! (После многозначительной паузы.) Зайдите ко мне в кабинет. Все трое. Там поговорим.

В кабинете под шерстяным всепрощающим взглядом Божьей Матери и жестяным всепроникающим взглядом железной фрау фарс неуклонно дереинкарнируется в драму, которой драхма цена. Атакованный одновременно с трех сторон (Святая Дева не в счет), я понемногу сдаю позиции.

— Вы превратили жизнь вашей жены и сына в ад! — гнусавым, как у мисс Гнуссен, голосом фрау Де гневно отметает мои робкие петиции об освобождении.

«Может, ты, сука, сначала у них спросила бы, что они сами об этом думают», — вспыхивает у меня в мозгу, но вспышка отчего-то трансформируется в истерический выкрик фальцетом: — Я уже три дня не мылся!

— Какие проблемы? Артур отвезет вас к себе домой, там помоетесь и вернетесь обратно. Правда, Артурчик?

Ого, она уже называет его Артурчиком. Тот послушно кивает головой.

— Вы мне обещали одноместный номер.

— Вам вредно сейчас находиться одному. Представьте себе — в таком состоянии, и некому слова сказать, не у кого воды попросить. А вдруг что случится?

— Объясните мне, какой смысл в том, что я целый день на больничной койке буду дожидаться двух несчастных вечерних уколов? Меня ждут на работе. У меня же работа, черт возьми. Я могу ее потерять.

— Если продолжите пить — потеряете все.

— Послушайте, я же могу делать инъекции дома. Неужели ради витаминов и дозы магнезии надо держать меня здесь круглые сутки?

— Скажи, ты же сможешь это сделать, — обращаюсь я за помощью к жене. Однако фрау Де не дает ей ответить.

— Курс лечения не закончен.

— Какой курс? Какое лечение? Вы же прекрасно знаете, что алкоголизм не лечится в принципе. По крайней мере, фармакологически.

— Существует еще и психотерапевтический фактор. Я могу закодировать вас на месяц, на год, на десять.

— К черту кодирование. Видел я ваших кодированных. С бутылкой под забором.

— К тому же сегодня вечером вам должны вколоть сульфазин, — после подозрительной паузы продолжает фрау Де, — а от этого может подняться температура, так что вам обязательно надо быть здесь.