Такова мудрость акусматиков. Был некто Гиппомедон из Асины Арголидской, пифагореец из акусматиков, который утверждал, что Пифагор приводил причины и разъяснения всех этих предписаний, но так как они сохранились через посредство многих поколений, которые становились все более небрежными в их передаче, то объяснения были утрачены и остались только сами наставления. Те же пифагорейцы, которые занимаются науками (математики), единодушно признают акусматиков пифагорейцами и сами говорят еще больше, чем акусматики, и то, что они говорят, истинно. Причина же расхождения между ними, по их мнению, такова. (88) Когда Пифагор прибыл из Ионии и Самоса во время тирании Поликрата, во времена расцвета Италии, влиятельные люди полисов стали его друзьями. Со старейшими из них, которые были заняты общественными делами, он говорил просто, поскольку было трудно привлечь их науками и доказательствами, полагая, что ничуть не менее полезно для них и без знания причины делать то, что нужно, подобно тому как больные, не выясняя, почему им следует делать то или другое, тем не менее выздоравливают. Но более молодым ученикам, которые были способны к труду и учению, Пифагор объяснял науки и доказательства. От них происходят математики, а от старейшин — акусматики. Например, как в случае с Гиппасом: будучи пифагорейцем, он, разгласив тайну и первым изобразив шар, состоящий из двенадцати пятиугольников, погиб в море как нечестивец, хотя и приобрел славу первооткрывателя, однако все эти изобретения сделаны «тем мужем» (так пифагорейцы говорят о Пифагоре, не называя его по имени). (89) Пифагорейцы рассказывают, что геометрия стала известной следующим образом. Один пифагореец лишился имущества, и поскольку это случилось, ему позволили зарабатывать геометрией. Геометрия же называлась у Пифагора «исследованием». Итак, вот что мы выяснили о различии между двумя видами занятий и двумя видами учеников Пифагора: тех, которые слушали его по одну сторону завесы, и тех, которые слушали его, отделенные завесой от него, тех, которые слушали, видя его, и тех, которые слушали его без лицезрения, тех, которые подразделялись на «находящихся внутри» и «находящихся вовне», следует воспринимать не иначе, как две описанные нами разновидности, а политические, экономические и законодательные группы входят в эти две основные группы.

Глава XIX

(90) Вообще важно знать, что Пифагор нашел множество способов обучения и в соответствии с природой и способностями каждого человека передавал ему соответствующую долю мудрости. Самый яркий пример такой. Когда из страны гиперборейцев пришел скиф Абарид [87], не знакомый с эллинским образованием, не посвященный в таинства и уже достигший преклонного возраста, Пифагор ввел его в свое учение не с помощью разнообразных правил, но вместо пятилетнего молчания и слушания в это время лекций и других испытаний сразу подготовил его к слушанию основоположений и в кратчайший срок объяснил ему свое сочинение «О природе» и другое сочинение «О богах». (91) Ведь Абарид прибыл из страны гиперборейцев, где он был жрецом Аполлона, старшим по возрасту и самым опытным в богослужении, и он направлялся из Эллады в свою страну, чтобы собранное золото положить для бога в гиперборейский храм. Проезжая через Италию и увидев Пифагора, он тщательно сопоставил его с богом, которому служил, и убедился, что перед ним не человек, похожий на Аполлона, а действительно не кто иной как сам Аполлон. Поскольку он видел его величие и, имея жреческий опыт, еще раньше обнаружил приметы, он отдал Пифагору стрелу, с которой отправился в путь из храма, надеясь, что она будет полезной при преодолении трудностей во время столь долгого путешествия. Если он ехал на ней, то он преодолевал непроходимые места — реки, озера, болота, горы и другие подобные места и, как передают, обращаясь к ней, производил очищения, изгонял чуму и отводил ветры от городов, которые обращались к нему за помощью. [88] (92) Действительно, мы знаем, что Лакедемон после произведенного им в этой земле очищения уже не заражался чумой, тогда как прежде эта болезнь часто поражала его из-за того, что он расположен в неудачном месте: над ним возвышаются Тайгетские горы, и стоит отметить, что это создает духоту. Абарид также очистил Кносс на Крите. Известны и другие свидетельства способности Абарида производить очищения. Пифагор же, приняв стрелу, не удивился и не спросил, почему он подарил ее, но ведя себя так, как будто он был действительно бог, по-дружески отвел Абарида в сторону и показал свое золотое бедро, дав свидетельство того, что он не ошибался. Он перечислил ему одно за другим все, что хранится в храме Аполлона у гиперборейцев, и дал тем самым достаточное подтверждение того, что Абарид догадался правильно. Он добавил, что он пришел для служения на благо людям, и поэтому принял человеческий облик, чтобы они, смутившись его превосходством, не чуждались его и не избегали обучения. Он велел Абариду остаться и помогать ему исправлять души учеников, золото же, которое тот собрал, приобщить к имуществу его учеников, которые так поступали из соображения, что они подкрепляли делом принцип, гласящий «у друзей все общее». (93) Таким образом, когда Абарид остался, как мы сейчас сказали, Пифагор сжато изложил ему учение о природе и о богах. Вместо искусства наблюдения за внутренностями жертвенных животных он научил его предвидению с помощью науки чисел, полагая, что она более чистая, божественная и более родственная небесным числам богов. Пифагор также научил Абарида другим предметам соответстенно его интересам. Но вернемся к тому, для чего это говорилось: итак, Пифагор пытался исправлять других различными способами, в зависимости и от природы, и от способностей каждого человека. Подробности этого не сохранились для последующих поколений, и не просто рассказать о том, о чем сохранились упоминания. (94) Мы приведем лишь немногие и самые известные примеры пифагорейского метода обучения и некоторые сохранившиеся свидетельства об образе жизни этих мужей.

Глава XX

Итак, первое, на что он обращал внимание, проводя испытание, это могут ли поступающие в учение, как он выражался, «хранить молчание», и смотрел, способны ли учащиеся не разглашать и соблюдать все, что они услышат; затем, скромны ли они; и он прилагал больше старания к тому, чтобы молчать, чем к тому, чтобы говорить. Он также рассматривал все остальное — не возбуждались ли они чрезмерно страстью или желанием, и всегда обращал особое внимание на такие вещи: например, склонны ли они к гневу или к вожделению, любят ли они успехи и почести или склонны ли они к соперничеству или дружбе. Если после внимательного и всестороннего рассмотрения он приходил к выводу, что они обладают хорошим нравом, то тогда он проверял их способности к учению и запоминанию: во-первых, могут ли они быстро и точно следовать его указаниям, во-вторых, питают ли они любовь и здравомыслие в отношении того, чему их учат. (95) Он рассматривал, как они предрасположены по природе к облагораживающему воздействию, и называл это дрессировкой. Дикость он считал враждебной такой манере обучения, потому что она влечет за собой дерзость, бесстыдство, распущенность, неуместность, неспособность к учению, неповиновение власти, бесчестие и другие пороки, противоположные мягкости и кротости. Итак, вот на что он смотрел при испытании, и в этом направлении он развивал учеников. Тех же, кто подходил для восприятия благ его мудрости, он принимал и таким образом старался подвести их к восприятию наук. Но если он видел, что кто-то не поддается этому воздействию, он изгонял его, как какого-нибудь иноплеменника или чужеземца.

Глава XXI

После этого я расскажу об обычаях, которые он учил своих учеников соблюдать в течение дня, и они, по его указаниям, поступали так. (96) Утренние прогулки эти мужи совершали в одиночестве и в таких местах, где были подходящие спокойствие и тишина, где были храмы, священные рощи или что-либо другое, отрадное для души. Они считали, что не следует встречаться с кем-либо, прежде чем не приведешь в порядок собственную душу и не настроишь гармонично разум, а для упорядочения разума благоприятна именно такая тишина. Они считали, что приходишь в смятение, если тотчас, встав с постели, идешь толкаться среди шумной толпы, и поэтому все пифагорейцы всегда выбирали места, наиболее подходящие для святилищ. После утренней прогулки они встречались друг с другом, по большей части в храмах или в других священных местах. Это время они использовали для лекций и заучивания, а также для исправления своего нрава. (97) После этих дел они занимались уходом за телом. Большинство натиралось маслом и участвовало в беге, меньшая часть занималась борьбой в садах и в рощах, некоторые занимались прыжками с гимнастическими гирями или вели кулачный бой, выбирая упражнения, соответствующие своей силе. На завтрак они ели хлеб и мед или медовые соты, вина днем не пили. После завтрака они занимались общественными делами, чужеземцами и гостеприимцами — в соответствии с предписаниями законов, так как со всем этим они хотели управиться после завтрака. Вечером они снова стремились на прогулку, но не порознь, как утром, а вдвоем или втроем, припоминая уроки и посвящая себя благородным занятиям. (98) После прогулки они совершали омовение и после омовения встречались за совместной трапезой, причем не более, чем по десять человек. Когда сотрапезники собирались, они совершали возлияния, приносили в жертву благовония и ладан. Затем они шли на обед, чтобы закончить его до захода солнца. На обед были вино, ячменный и пшеничный хлеб, закуска, вареные и сырые овощи. Подавалось и мясо жертвенных животных [89], рыбу они ели редко, так как некоторые виды рыб по определенным причинам считались непригодными для еды. (99) После обеда совершались возлияния, затем — чтение вслух. Обычно самый младший читал, а самый старший указывал, что нужно читать и как читать.