Так что же делал Хрущев зимой 1952/53 года на сталинской даче?

Он мог быть там лишь в одном качестве — как «полномочный представитель» противной стороны, той политической силы, которой Сталин хотел обрезать крылья. А Булганин, кстати, кроме того, что заместитель Сталина — старый, еще по работе в Московском комитете партии, друг Хрущева. Да и 26 июня он выступил на его стороне.

Вот теперь, четко прослеживаются «связки», но совсем не те, о которых все пишут. Одна из них: Хрущев — Булганин, за которыми стоит партаппарат. Вторая: не Берия — Маленков, как говорят, а Сталин — Берия, и при них Маленков, «писарь». Маленков-то им зачем, какова его роль в том сценарии, который придумал для страны Сталин?

А вот в этом-то все и дело — зачем им Маленков и почему он участвовал в этих совещаниях по поводу грядущих преобразований! У него была своя, совершенно особая роль. Вождь был уже стар и болен. Он не мог знать, сколько ему осталось, но не мог и не понимать, что случиться, в общем-то, может всякое. И должен был позаботиться о том, что после его смерти станет со страной.

Сколько раз мне приходилось читать об очередном открытии: обнаружен некий загадочный преемник Сталина! Каждый раз называлась какая-нибудь малоизвестная тогда фамилия из состава ЦК или Президиума ЦК. Между тем преемника Сталина искать не надо, он на виду, как слон в кунсткамере, а слона-то и не приметили.

В 1953 году только один человек мог быть преемником Сталина. По той простой причине, что только один из окружающих вождя людей, по опыту работы и положению пригодных для поста главы государства, мог эту работу «потянуть» по деловым качествам и по интеллекту. Более того, управляя в 30-х годах Грузией, он продемонстрировал блестящие результаты. И, забегая вперед, можно сказать, что и за свои «сто дней» он продемонстрировал не менее блестящие возможности. Не согласны? А кто еще? Назовите имя! Кстати, косвенным доказательством этого опять же может служить тот факт, что, когда совещания на сталинской даче заканчивались, Берия часто задерживался. Потом это подавали так, словно бы он наушничал вождю на соратников и готовил репрессии. Но это чушь полная. Берия не мог сообщить Сталину об этих людях ничего такого, чего вождь не знал бы сам, а возможности собирать негласную информацию и готовить репрессии у него не было — в органах сидели сначала Абакумов, потом Игнатьев, которые и близко не подпустили бы Берия к Лубянке. Но ведь есть и другое объяснение — Сталин просто передавал Берия опыт, готовя его для роли главы государства.

Но у Берия имелся один серьезнейший недостаток — национальность. Один грузин следом за другим в качестве главы империи — это было исключено. Но ведь этот недостаток можно компенсировать простым приемом — если сделать Берия первым по значимости, а по положению — вторым, поставив во главе страны слабую фигуру, ничего не значащую, но зато нужной национальности. Наши господа «политологи» до этого не додумались, но забавно, что это заметил сидящий в эмиграции Авторханов. Точно такой же механизм применялся в некоторых национальных республиках, когда во главе ЦК или обкома ставили человека коренной национальности, а замом к нему — русского, чтобы работал. По-видимому, для этого и был нужен Маленков, который после смерти Сталина стал бы номинальным лидером государства, хотя бы на какое-то «буферное» время. Самостоятельную игру вести он не мог, не был способен, так что самодеятельности тут можно было не опасаться. А выждав положенный приличием срок, главой государства мог бы стать и Берия.

И, кстати, ему предстояло снова взять органы, для удобства и единоначалия объединив их в одно министерство, и еще раз навести там порядок, а то абакумовско-игнатьевские умельцы опять черт знает чего наворотили.

А что же делали на сталинской даче Хрущев и Булганин?

Об этом тоже нетрудно догадаться.

Хотела ли партия власти? И да, и нет. Как Хрущев: с одной стороны, по инстинктивному стремлению, спинным мозгом, хотел власти и рвалась к ней. Но, с другой стороны, власть ведь предполагает ответственность, предполагает проблемы своего сохранения и много других неприятных вещей. Да и просто — тот, кто властвует, должен работать! А ведь тогдашний аппарат — это уже не пассионарные, хотя и безбашенные, «старые большевики», а «элита» второго набора, сытая и ленивая. Они не собирались ничего преобразовывать, строить какой-то «новый мир», у них не было даже инстинкта разрушения. Так что насчет власти с ними можно было торговаться.

Тут можно вспомнить послеленинское Политбюро первой половины 20-х годов, где Зиновьев, Каменев, Бухарин всячески воевали со Сталиным, требуя коллегиальности руководства. Когда Сталину все это очень уж надоедало, он демонстративно предлагал свою отставку — справляйтесь, мол, сами. И те же критики принимались уговаривать его остаться и, в конечном итоге, шли на его условия. Почему? Да все очень просто! У них было своеобразное понимание «коллегиальности»: они все вместе будут руководить, а Сталин — работать, ибо у них были смутные подозрения, граничащие с уверенностью, что без него они управление страной завалят. Угроза отставки — это было то, чем смиряли своих соратников не только Сталин, но и Ленин, Мао и многие другие.

Как видим, это еще вопрос — так ли уж страстно партия хотела государственной власти как таковой. А вот что у нее можно было вырвать лишь с руками — так это влияние. Об этом же, кстати, проговорился Каганович, когда после своей эпохальной фразы на июльском Пленуме о «политическом руководстве, руководстве всей жизнью» сразу же оговорился: «Но это не значит, что ЦК должен заменять Совет Министров, обком — облисполком и т.д., но мы должны концентрировать, политическое руководство…». Вот она, мечта партийного секретаря любого уровня — руководить, но не работать, указывать, но не отвечать… Но получить это право они могли лишь из рук Сталина… или подобрать с его могилы.

После XIX съезда в верхах сложилась патовая ситуация: никто не мог одолеть. С одной стороны, в делах управления государством Сталину с Берия партаппарат не был конкурентом. С другой, он мог бы торпедировать любые преобразования. Сталин уже попробовал помериться с ним силами и проиграл в открытом бою. Идеальная ситуация для переговоров, и, скорее всего, той зимой на сталинской даче как раз и происходили такие переговоры — если хотите, о разделе сфер влияния. Поэтому-то и присутствовал там Хрущев, хотя ему встречи такого уровня были явно не по чину.