Бетти встает и уходит, на сей раз уже не останавливаясь шепнуть что-нибудь на ухо Свенсону. Он никогда ее не простит, никогда не зайдет в библиотеку как ни в чем не бывало. Да Бетти вряд ли это заметит, по­скольку скорее всего его посещениям Юстонской библиотеки и так при­шел конец.

Бентам несколько секунд выжидает и говорит устало:

– Кстати, о сексе по телефону… Следует занести в протокол, что профессор Свенсон звонил в «Секс по телефону». Из своего рабочего кабинета.

Свенсон уже на грани истерики. А как же невмешательство в его ча­стную жизнь? Права, дарованные ему Первой поправкой? С каких это пор комиссии позволено изучать его телефонные счета? Ну да, точнее говоря, их телефонные счета.

– Следующий свидетель, – бурчит Бентам.

По ступеням спускается Карлос Остапчек. Пробегая мимо Свенсо­на, он хлопает его по плечу – в знак солидарности. Карлос – не Бетти Хестер, из которой можно веревки вить. Карлос здесь, потому что он на стороне Свенсона, пришел поддержать своего Тренера. Свенсон не уди­вился бы, если бы, спустившись вниз, Карлос вскинул победно руки. Но нет, он просто садится, ставит локти на стол.

– Рады приветствовать вас, мистер Остапчек, – говорит Лорен; остальные члены комиссии нестройным хором бормочут свои приветствия.

– Не могу сказать, что я рад оказаться здесь, – говорит Карлос и кидает многозначительный взгляд на Фрэнсиса Бентама.

– Да и мы тоже, – говорит Бентам. – Можете, Карлос, мне поверить. – Карлос замечает, что ректор обратился к нему по имени.

Сукин сын, думает Свенсон. Он и не подозревал, какой этот Бентам скользкий тип. Впрочем, только такие и становятся ректорами столь претенциозных заведений. Это слушание – эксперимент по выявлению истинных натур его сослуживцев.

– Карлос, – говорит Лорен, – я понимаю, как вам трудно. Но в интересах университета и всех студентов мы вынуждены задать несколько вопросов. И ваши однокурсники выбрали вас своим представителем.

Это известие Свенсона радует. Студенты, многие из которых, подо­зревает он, его недолюбливают, выбрали своим представителем того, кто скорее будет его защищать. Свенсон думает обо всех них с нежнос­тью и сочувствием. Это его ученики. Они держатся заодно. Свенсон был к ним суров – да и к себе тоже. Но чему-то он их научил. Они все чему-то учились.

– Уж не знаю, чей я представитель, – говорит Карлос. – Мне известно то, что известно мне.

– А большего мы от вас и не требуем, – говорит Амелия. Сеньорита-аристократка опекает дурачка-простолюдина.

– Ну что ж, приступим, – говорит Лорен. – Не было ли в поведении профессора Свенсона чего-то, что показалось вам необычным, что вас каким-либо образом смущало?

– Нет, мэм, – говорит Карлос. Это «мэм» неподражаемо. Годы, про­ веденные Карлосом в исправительной колонии и в армии, закалили его, он не дрогнет, выдержит издевательства Лорен Хили и ей подобных.

– Совсем ничего? – уточняет Бентам.

– Совсем, – отвечает Карлос.

Они что, расследуют преподавательскую деятельность Свенсона? Он-то решил, что все собрались здесь обсудить его интимные отноше­ния с Анджелой Арго. Они если имели место, то никак не в классе, – впрочем, думает Свенсон, происходившее в классе доставило ему неиз­меримо большее удовольствие.

Он закрывает на мгновение глаза и слышит, как кто-то спрашивает:

– Замечали ли вы что-нибудь необычное, выходящее за рамки, в поведении профессора Свенсона по отношению к Анджеле Арго?

Он не сразу понимает, что это голос Магды. Какой-то он другой. За­чем Магда это спрашивает? Неужели она что-то заметила в тот самый первый день, когда Свенсон шел с Анджелой по двору? Если да, хотелось бы услышать от нее, что именно. Поскольку, даже несмотря на то, что сделала Анджела, Свенсону очень хочется, чтобы Магда сказала: когда увидела их с Анджелой вместе, ей показалось, будто между ними возник­ла… взаимная симпатия.

– Да нет, не замечал, – отвечает Карлос.

– А как он относился к ее работе?

Старушка Магда пытается вернуть все на привычные рельсы. Препо­давание. Обучение. Работа.

– Она ему нравилась, – говорит Карлос. – И я понимал почему. У нее неплохо получалось. Здорово. Она умеет писать. Думаю, в глубине души и остальные это понимали.

– А что написала мисс Арго? – спрашивает Билл.

– Она принесла в класс главу из романа, – отвечает Карлос. – Во всяком случае, так нам сказали.

– А о чем роман? – Лорен наверняка это известно: об угнетении женщин, о мужской гегемонии, о фаллоцентризме.

– Ну, о девочке, – говорит Карлос. – О школьнице, которая занимается яйцами… выведением цыплят из яиц – это у нее научная работа по биологии.

Карл и Билл при упоминании чего-то настолько конкретного и ре­ального, как научная работа, слегка оживляются.

– А еще о чем? – спрашивает Лорен. – Вы что-нибудь еще запомнили?

Лорен знает, чего добивается. Она слышала про роман. Кто ей рас­сказал? Магда? Анджела? Или Лорен его читала? Свенсону хочется надеяться, что да. Хорошо бы, если бы они все его прочли. Это, говоря их же словами, изменило бы ход обсуждения. Карлос отвечает:

– Там было про то, как девочка влюбилась в своего учителя.

– Никому из вас это странным не показалось? – интересуется Бентам. – Никого не смутило, что Анджела пишет об ученице, влюбившейся в учителя?

– Да нет, – говорит Карлос. – Профессор Свенсон еще на первом занятии объяснил нам, что не следует воспринимать художественное про­ изведение как автобиографию.

Какой Карлос молодчина! Среди этой толпы он кажется столпом нравственности – как Иисус, проповедующий старейшинам во храме.

– Понимаю, – отвечает пристыженный Бентам. – Да, это мудрая мысль.

– Вдобавок, – продолжает Карлос, – половина из того, что пишут наши девицы, как раз про влюбленность в преподавателей. Они же нигде не бывали, ничего не знают. О чем им еще писать?

Ну будет, Карлос. Достаточно. Мег Фергюсон, услышь это, наверня­ка лишила бы тебя права говорить от лица всей группы,

– Карлос… – обращается к нему Лорен, – а были у кого-нибудь из вас основания подозревать, что профессора Свенсона связывают… ммм… особые отношения с мисс Арго?