После расправы над дерзким Тусом Субутай и Джебэ немедленно отправились дальше по следу хорезмшаха. Собрав нужную информацию от аборигенов, они вышли на дорогу, которая по сей день связывает северный Хорасан с Тегераном через Себзевар, Шахроуд, Дамган, Ирак-Аджеми и Семнан.
Города, попытавшиеся подобно Дамгану и Семнану оказать сопротивление, были разграблены Субутаем, который из Семнана устремился прямиком на Рейи, а тем временем Джебэ, завернув в Мазендеран, разорил Амоль. Оба монгольских корпуса соединились под Рейи, покрыв после Нишапура расстояние, равное семистам километрам.
Рейи (древний Рагес), находившийся в восьми километрах к юго-востоку от Тегерана, являлся довольно крупным городом. Он торговал на всем Востоке своими шелковыми тканями и отменной многоцветной керамикой, украшенной миниатюрами.
Монголы, внезапно появившиеся под Рейи, перебили множество обитателей его предместий. Что касается самого города, то тамошний кади попробовал было с варварами договориться, но это не помешало монголам разграбить базар и умертвить не одну сотню горожан. Впрочем, и здесь завоеватели не задержались: им стало известно, что султан-беглец укрылся на северо-западе от Решта, на каспийском побережье, в провинции Гилан.
Это действительно было так. Что до Мухаммеда, то он, узнав о разграблении Рейи, вместо того чтобы собрать под своим началом те несколько сот тысяч воинов, что готовы были предоставить персидские провинции, совсем растерялся. Внушавшийся монголами ужас был столь велик, что часть приближенных султана его покинула, а он из Решта бежал в Казвин, где один из его сыновей возглавлял тридцатитысячное войско. С этим сильным отрядом султан мог причинить немалый урон обоим врагам, передвигавшимся разрозненными эскадронами, но «монгольский ужас» снова сделал свое дело, и, отказавшись от возможности нанести по врагам внезапный удар, хорезмшах сам чуть было не попал к ним в руки под Каруном. Мухаммедова лошадь была смертельно ранена монгольскими стрелами, а он сам едва спасся. Надеясь укрыться в Багдаде, шах поскакал в Хамадан; монголы следовали за ним по пятам и уже в предместье Хамадана вступили в схватку с войском венценосного беглеца, самого его не узнав! А он, изменив свои планы, вновь подался к Каспию. Это неожиданное изменение маршрута дезориентировала Джебэ с Субутаем, и они на какое-то время потеряли его след. Султан уже добрался до Мазендерана, и тут монголы вновь его обнаружили. Когда их передовой отряд вплотную приблизился к берегу моря, он вскочил в лодку и, осыпаемый стрелами, укрылся на острове Абускун, неподалеку от устья Гургана, западнее Астрабада. Именно там бывший исламский понтифик, бывший царь Туркестана, Афганистана и Персии умер от отчаяния и истощения в январе 1221 года.
Человека, который бросил вызов Чингисхану, отказался удовлетворить его требования и умертвил монгольских караванщиков, более не существовало. Задача, поставленная Завоевателем перед Джебэ и Субутаем, была выполнена. Не сумев взять хорезмшаха живым, они, как зверя, загнали его до смерти, преследуя по пятам. Сами же, невзирая на напряженность фантастической охоты — начав ее форсированием Амударьи и проскакав более тысячи шестисот километров, — остались такими же свежими, как в ее первый день, и теперь получили от отца новое задание: разведать земли, прилегающие к Каспийскому морю, совершив для этого рейд вокруг него по северо-западным территориям Персии, Кавказу и Южной Руси.
Очерк этого невероятного конного похода дан ниже. А сейчас последуем за Покорителем Вселенной в его странствии по афганским горам.
Уместно предупредить, что Чингисхан, которому на сей раз мы собираемся сопутствовать с помощью арабо-персидских источников, предстанет перед читателем отличным от того героя, каким в первой части настоящего жизнеописания его изобразил монгольский бард, поскольку слово дается совершенно другим свидетелям, а именно арабским и персидским летописцам, очевидцам бед, причиненных землям ислама тем, кого они считали «Аттилой мусульманского мира».
Впрочем, этого объяснения недостаточно. Тот Чингисхан, к которому нас приучил монгольский эпос, говоря юридическим языком, от участия в нижерассматриваемых делах нами в какой-то мере освобожден. Для нас он по-прежнему остается полубогом, существом великодушным, щедрым и величественным, одновременно умеренным во всем, уравновешенным, здравомыслящим и человечным, самим воплощением гуманности, которым всегда его видели подданные. Действительно, если он брался за оружие, то лишь со справедливыми намерениями, поскольку, например, хорезмшах Мухаммед уничтожил его караваны и предал смерти послов. Но что касается войны, в какую оказались втянуты монголы, то вести ее иначе как по-монгольски они, будучи стопроцентными кочевниками, полудикарями, уроженцами глухой степи и дремучей тайги, никак не могли, и, не впадая в противоречие, мы заявляем, что Чингисхан является личностью, равной величайшим творцам истории, и не виноват этот «монгольский Александр Великий» в том, что ему выпало возглавить войска, находившиеся приблизительно на той же стадии культурного развития, что и краснокожие индейцы американских прерий XVII века.
После этой оговорки, сделанной для того, чтобы продемонстрировать безоговорочную преданность исторической объективности, нам будет позволено, как мы надеемся, не скрывать нашего возмущения по поводу зверств, чинившихся подданными Завоевателя. И стоит ли говорить, что мы всей душой сочувствуем арабо-персидской цивилизации, а не варварам, попытавшимся, слава Богу безуспешно, ее уничтожить.
Ветер гнева над Хорасаном
Взяв Самарканд, Чингисхан пересидел жару лета 1220 года в Несефе, самом приятном месте во всей Трансоксиане. Он представлял собой оазис, хорошо защищенный Гиссарскими горами, более зеленый и тенистый, чем Самарканд, благодаря садам, во всем превосходящим сады столицы Трансоксианы.
На близлежащих полях восстановила свои силы и монгольская конница, измученная ни на день не прекращавшимися переходами. Осенью Завоеватель подошел к Амударье и осадил стоящий на ее северном берегу, напротив Балха, Термез. «Горожане отказались открыть ворота города, и он был взят приступом на одиннадцатые сутки. Его жителей вывели в поле и распределили между монгольскими отрядами с целью экзекуции. Одна старая женщина, когда монгол занес над нею саблю, крикнула, что если он ее не убьет, то она отдаст ему прекрасную жемчужину. Тот тут же ее потребовал, но старуха заявила, что она ее проглотила. Несчастной вспороли живот, и жемчужину действительно нашли. Предположив, что другие проглотили свои сокровища тоже, Чингисхан приказал выпотрошить всех мертвых».
Зиму 1220/21 года Чингисхан провел в Сали-Сарае, что севернее Несефа. Только весной 1221 года он переправился через Амударью в окрестностях Балха и приступил к окончательному завоеванию Афганского Туркестана, древней Бактрианы, чьею столицей этот город являлся, а затем — к захвату или, скорее, разрушению Хорезма.
Балх (древняя Бактра) привлекал к себе внимание всех завоевателей. Но, стоя в центре искусственно орошаемого оазиса, находившегося посреди пустынной степи, он умел выходить благополучно из всех испытаний, главным образом благодаря окружавшей его двенадцатикилометровой глинобитной стене. Джебэ и Субутай, впервые появившись у его ворот, удовлетворились формальным признанием их власти. Когда же к Балху приблизился сам Чингисхан, городские власти направили к нему депутацию с выражением почтительного уважения. Однако, опасаясь, как бы этот город не превратился в очаг сопротивления, Завоеватель приказал его жителям выйти в поле, якобы для пересчета, и всех умертвил. Близлежащие крепости, попытавшиеся дать отпор, были взяты одна за другой все тем же способом, то есть силами пленников, которых монголы гнали перед собой и убивали, если те «обращали тыл».
Призвав сына Толуя, Чингисхан поручил ему продолжить, а точнее, завершить завоевание Хорасана.
В самом деле, промчавшиеся по этой стране годом раньше Джебэ и Субутай добились только номинального подчинения. Теперь встал вопрос об окончательном склонении к покорности всего Хорасана.