Не обращая на них внимания, Бронвин продолжала читать:

— «Тогда, как и в незапамятные времена, по земле все еще бродили великаны, хотя их численность сократилась, а размеры неуклонно уменьшались. И так уж вышло, что один из этих великанов жил неподалеку от нашего леса. Он был очень добрым и воспитанным и питался только растениями. Его звали Кутберт. Однажды Кутберт пошел в лес за ягодами и увидел охотника, преследующего эму-рафа. По доброте душевной Кутберт поднял эму-рафа за загривок и, выпрямившись во весь рост и даже привстав на цыпочки, что делал крайне редко, потому что от этого у него хрустели все его старые кости, поставил нашего эму-рафа на вершину горы, где тому больше не угрожала опасность. Этого ему показалось недостаточно, и он растер охотника между пальцами ног.

Слава о доброте Кутберта разнеслась по лесу, и скоро к нему повадились ходить странные животные, осаждавшие его просьбами поднять их на вершину горы подальше от опасности. И Кутберт отвечал им:

— Я спасу вас, мои маленькие братья и сестры. Все, о чем я прошу взамен, это чтобы вы разговаривали со мной и дружили со мной. В мире осталось очень мало великанов, и я часто чувствую себя одиноко.

— Конечно, Кутберт, мы так и сделаем, — отвечали ему странные звери.

Итак, Кутберт каждый день спасал все новых и новых странных зверей, поднимая их на вершину горы, пока там не образовался целый странный зверинец. Животные были счастливы, потому что наконец-то могли жить в мире и покое. Кутберт тоже был счастлив, потому что мог, привстав на цыпочки и опершись подбородком о вершину горы, беседовать со своими новыми друзьями сколько ему вздумается. Но однажды утром к великану явилась ведьма. Кутберт купался в озере в тени горы, когда она заявила:

— Прости, но я должна превратить тебя в камень.

— Зачем тебе это понадобилось? — спросил великан. — Я очень добрый. Я великан-помощник.

И она ему ответила:

— Меня наняла семья раздавленного тобой охотника.

— А-а, — отозвался Кутберт, — а я о нем и забыл.

— Мне очень жаль, — повторила ведьма, взмахнула березовой веткой, и добрый великан начал превращаться в камень.

Кутберт стал очень тяжелым. Таким тяжелым, что стал погружаться в озеро. Он погружался и погружался, пока вода не достигла его подбородка. Его друзья-животные видели все, что происходит. Они пришли в ужас, но решили, что ничем не могут ему помочь.

— Я знаю, что вы не можете меня спасти, — закричал Кутберт своим друзьям, — но вы могли бы прийти и поговорить со мной! Я застрял тут внизу, и мне очень одиноко!

— Но если мы спустимся, охотники нас перестреляют! — крикнули в ответ они.

Кутберт понимал, что они правы, но все равно продолжал умолять их спуститься.

— Поговорите со мной! — кричал он. — Прошу вас, придите и поговорите со мной!

Но они так и не пришли. И он все еще плакал, когда его горло окаменело, как и все остальное тело». Конец истории.

Бронвин закрыла книгу.

Клэр испуганно посмотрела на нее.

— И это все?

Енох засмеялся.

— Это все, — ответила Бронвин.

— Это ужасная история, — заявила Клэр. — Расскажи мне другую!

— Какая есть, — ответила Эмма. — А сейчас пора спать.

Клэр надулась, но плакать перестала, так что цель была достигнута.

— Вряд ли завтра нам будет легче, чем сегодня, — заметил Миллард. — Нам необходимо набраться сил.

Мы нащипали пучков пружинистого мха вместо подушек. Прежде чем позволить нам сунуть их себе под головы, Эмма высушила их ладонями. Одеял у нас не было, и, чтобы согреться, мы прижались друг к другу. Бронвин обняла малышек, Фиона переплелась с Хью, из открытого рта которого все время вылетали пчелы, даже ночью охранявшие своего спящего хозяина. Гораций и Енох отвернулись в разные стороны, едва соприкасаясь спинами, — дрожа от холода, они так и не сумели превозмочь гордость, не позволявшую им прижаться друг к другу теснее. Я лежал на спине, а Эмма легла на бок, устроив голову у меня на груди. Она была так близко, что я мог поцеловать ее лоб в любую секунду. И я обязательно сделал бы это, если бы не убийственная усталость. Эмма была горячей, как электрическое одеяло, и я стремительно провалился в сон, исполненный приятных незапоминающихся сновидений.

Я никогда не запоминаю хорошие сны, зато плохие долго не могу выбросить из головы.

Однако с учетом всех обстоятельств, чудом было уже то, что мне вообще удалось уснуть. Мы были вынуждены спасаться бегством, спать на земле в лесу, где нам со всех сторон грозила смерть, и тем не менее в объятиях Эммы я смог обрести покой.

Наш сон охраняла мисс Сапсан, и ее черные глаза поблескивали в темноте. Травмированная и крохотная, она все равно оставалась нашим опекуном.

Сильно похолодало, и Клэр начала дрожать и кашлять. Бронвин растолкала Эмму и прошептала:

— Мисс Блум, вы нужны этой малышке. Боюсь, что она заболела.

Эмма шепотом извинилась передо мной и, выскользнув из моих объятий, поспешила на помощь Клэр. Я ощутил укол ревности, и мне тут же стало стыдно за то, что я ревную к заболевшему другу. Я лежал в одиночестве, борясь с неоправданным чувством брошенности и глядя куда-то в кромешную тьму. Еще никогда в жизни я не испытывал такой усталости, но уснуть мне больше не удавалось. Вокруг меня ворочались и постанывали дети. Им снились кошмары, но настоящий кошмар ожидал нас по пробуждении. Постепенно мрак начал отступать, как будто кто-то слой за слоем снимал с окружающего мира черную краску, и совершенно незаметно небо окрасилось в нежно-голубой цвет.

На рассвете мы выползли из своего убежища. Я отряхнул мох с волос и попытался отчистить грязь с брюк, но мне удалось только размазать ее еще сильнее, из-за чего я окончательно уподобился какому-то болотному созданию, изрыгнутому недрами земли. Меня терзал безумный голод. Казалось, мой желудок принялся жевать сам себя. И после гребли, бега и ночевки на земле у меня болело все, что только могло болеть. К счастью, не все было так плохо: за ночь дождь перестал, и воздух начал быстро прогреваться. Кроме того, нам явно удалось оторваться от тварей и их собак. Во всяком случае, пока. Либо их псы перестали лаять, либо находились слишком далеко и мы их не слышали.

Зато мы безнадежно заблудились. Оказалось, что пробираться по этому лесу днем ничуть не легче, чем в темноте. Густые ели разбредались во все стороны и выглядели совершенно одинаково, куда бы мы ни посмотрели. Землю укрывал сплошной ковер из опавших листьев и хвои, он прятал любые следы, которые мы могли оставить накануне. Одним словом, мы проснулись посреди зеленого лабиринта без карты и компаса, а сломанное крыло мисс Сапсан означало, что она не могла повести нас, взлетев над деревьями. Енох предложил поднять над деревьями Оливию, как мы сделали это в тумане на море, но у нас не было веревки, и, если бы она улетела в небо, мы уже никогда не сумели бы ее вернуть.

Клэр была больна и чувствовала себя все хуже. Она лежала, свернувшись калачиком, на коленях Бронвин, и на ее лбу, несмотря на холодную погоду, выступила испарина. Девочка была такой худенькой, что даже сквозь платье я мог бы пересчитать ее ребра.

— Как она? — спросил я.

— У нее жар, — ответила Бронвин, прижимая ладонь к щеке малышки. — Ей нужны лекарства.

— Сначала необходимо найти выход из этого проклятого леса, — заметил Миллард.

— Сначала необходимо поесть, — возразил Енох. — А пока будем есть, обсудим наши возможности.

— Какие возможности? — спросила Эмма. — Мы можем пойти куда захотим. Выбирай, разницы нет никакой.

Мы сидели и жевали в угрюмом молчании. Я никогда не пробовал собачий корм, но уверен, то, что нам досталось, было гораздо хуже — коричневатые кусочки застывшего животного жира из ржавых консервных банок. За неимением ложек мы выуживали их пальцами.

— Я взял с собой пять засоленных куропаток и три банки фуа-гра с корнишонами, — с горечью заметил Гораций, — но уцелело почему-то вот это. — Он зажал нос и уронил желеобразный комок себе в горло, даже не пытаясь его жевать. — Мне кажется, это расплата.