- Коли так,- сказал Седрик,- я мигом превращусь в монаха. Pax vobiscum! Надеюсь, что запомню этот пароль.Благородный Ательстан, прощай… Прощай и ты, мой бедняга. Сердце у тебя такое, что стоит любой здоровой головы. Я вас выручу либо возвращусь и умру вместе с вами. Державная кровь саксонских королей не прольётся, пока моя собственная кровь ещё течёт в жилах. Не дам волосу упасть с твоей головы, мой добрый слуга, рисковавший своей жизнью, чтобы спасти хозяина, хотя бы пришлось ради этого пожертвовать своей жизнью. Прощай.

- Прощайте, благородный Седрик!- сказал Ательстан.- Помните, что монахи никогда не отказываются закусить, если им предложат подкрепить силы.

- Прощай, дядюшка!- прибавил Вамба.- Не забывай pax vobiscum.

С такими напутствиями Седрик отправился в путь. Ему очень скоро пришлось испробовать силу магических слов, которым научил его шут. Пробираясь низким сводчатым коридором к большому залу, он вдруг увидел перед собой женскую фигуру.

- Pax vobiscum! - сказал мнимый монах, пытаясь поскорее пройти мимо.

- И вам, преподобный отец! - ответил ему нежный женский голос.

- Я немножко глух, - отвечал Седрик по-саксонски и проворчал себе под нос: - Чёрт бы побрал дурака и его pax vobiscum! В первый раз выстрелил - и сразу же промахнулся.

Однако в те времена довольно часто случалось, что духовные лица плохо разумели по-латыни, и собеседница Седрика отлично знала это.

- Прошу вас, преподобный отец,- продолжала она уже по-саксонски, - будьте милосердны, навестите раненого пленника и преподайте ему утешение. За это доброе дело ваш монастырь получит щедрое подаяние, какого ещё никогда не получал.

- Дочь моя,- отвечал Седрик в великом смущении,- мне нельзя оставаться в этом замке и терять время на исполнение обычных моих обязанностей. Я должен уйти как можно скорее. Жизнь и смерть многих зависит от этого.

- Отец мой,молю вас во имя обетов, которые вы на себя приняли, не покиньте несчастного, не откажите ему в своих советах и помощи!- продолжала просительница.

- Чтоб меня чёрт побрал и засадил в Ифрин заодно с душами Одина и Тора, - проговорил в раздражении Седрик.

Он, вероятно, произнёс бы ещё несколько фраз в том же духе, но их беседа была прервана грубым голосом Урфриды- той старухи, что жила в уединённой башенке.

- Что это значит, милочка?- обратилась она к собеседнице Седрика.- Так-то ты платишь мне за мою доброту, за то, что я позволила тебе выйти из темницы? Святого человека довела до того, что он начал ругаться, чтобы избавиться от приставаний еврейки!

- Еврейки!- воскликнул Седрик,придираясь к случаю, чтобы как-нибудь улизнуть от обеих. - Дай мне пройти, женщина! Не задерживай меня. Я только что исполнил святой долг и не хочу оскверняться.

- Иди сюда,отец мой,- сказала старуха.- Ты не здешний и без провожатого не выберешься из замка.Поди сюда, мне хочется с тобой поговорить. А ты, дочь проклятого племени, ступай к больному и ухаживай за ним, пока я не ворочусь. И горе тебе, если осмелишься ещё раз уйти оттуда без моего разрешения!

Ревекка скрылась.Урфрида,уступая её мольбам, позволила ей уйти из башни, а затем приставила её ухаживать за раненым Айвенго. Ревекка хорошо понимала, какая опасность угрожает пленным,и не упускала ни малейшего случая что- нибудь сделать для их спасения.Услышав от Урфриды,что в этот безбожный замок попал священник, она надеялась на его защиту заключённых. Для этого она и поджидала в коридоре мнимого монаха. Но мы видели, что попытка её кончилась неудачей.

Когда Урфрида криками и угрозами прогнала Ревекку обратно в комнату больного,она насильно потащила за собой Седрика в отдельную каморку и, войдя туда, крепко заперла дверь. После этого она достала с полки флягу с вином и два стакана, поставила их на стол и сказала скорее тоном утверждения, чем вопроса:

- Ты сакс, отец мой?- заметив, что Седрик не торопится с ответом, она продолжала:- Не спорь, не спорь. Звуки родного языка сладки для моих ушей, хотя и редко я их слышу, разве только из уст жалких и приниженных рабов, на которых гордые норманны возлагают лишь самую чёрную работу в этом доме. А ты сакс,отец,и хотя служитель божий, а всё-таки свободный человек. Приятно мне слушать твою речь.

- Разве священники из саков не заходят сюда?-спросил Седрик.- Мне кажется, их долг - утешать отверженных и угнетённых детей нашей земли.

- Нет, не заходят,- отвечала Урфрида, - а если и заходят, то предпочитают пировать за столом своих завоевателей,а не слушать жалобы своих земляков.Так по крайней мере говорят о них, сама-то я мало кого вижу. Вот уже десять лет, как в этом замке не бывало ни одного священника, исключая того распутного норманна, который был здесь капелланом и по ночам пьянствовал вместе с Реджинальдом Фрон де Бефом.Но и он давно отправился на тот свет давать богу отчёт в своей пастырской деятельности. А ты сакс, да ещё саксонский священник, и мне нужно задать тебе один вопрос.

- Да, я сакс,- отвечал Седрик,- но недостоин звания священника. Отпусти меня, пожалуйста! Клянусь, что я вернусь сюда или пришлю к тебе другого духовника, более меня достойного выслушать твою исповедь.

- Погоди ещё немного,- сказала Урфрида,- скоро голос, который ты слышишь, замолкнет в сырой земле.Но я не хочу уходить туда без исповеди в своих грехах, как животное. Так пусть вино даст мне силы поведать тебе все ужасы моей жизни.

Она налила себе стакан и с жадностью осушила его до дна, как бы опасаясь проронить хоть одну каплю. Выпив вино, она подняла глаза и проговорила:

- Оно одурманивает,но ободрить уже не может.Выпей и ты, отец мой, иначе не выдержишь и упадёшь на пол от того, что я собираюсь рассказать тебе.

Седрик охотно отказался бы от такого зловещего приглашения, но её жест выражал такое нетерпение и отчаяние,что он уступил её просьбе и отпил большой глоток вина. Словно успокоенная его согласием, она начала свой рассказ.

- Родилась я,- сказала она,- совсем не такой жалкой тварью, какой ты видишь меня теперь,отец мой.Я была свободна,счастлива,уважаема,любима и сама любила. Теперь я раба, несчастная и приниженная. Пока я была красива, я была игрушкой страстей своих хозяев, а с тех пор как красота моя увяла, я стала предметом их ненависти и презрения. Разве удивительно, отец мой, что я возненавидела род человеческий и больше всего то племя, которому я была обязана такой переменой в моей судьбе? Разве хилая и сморщенная старуха, изливающая свою злобу в бессильных проклятиях,может забыть, что когда-то она была дочерью благородного тана Торкилстонского, перед которым трепетали тысячи вассалов?

- Ты дочь Торкиля Вольфгангера!- сказал Седрик, пятясь от неё.- Ты… ты родная дочь благородного сакса, друга моего отца и его ратного товарища?

- Друг твоего отца!- воскликнула Урфрида.- Стало быть, передо мной Седрик, по прозвищу Сакс, потому что у благородного Херварда Ротервудского только и был один сын,и его имя хорошо известно среди его соплеменников.Но если точно ты Седрик из Ротервуда, что означает твоё монашеское платье? Неужели и ты отчаялся спасти свою родину и в стенах монастыря обрёл пристанище от притеснений?

- Всё равно, кто бы я ни был,- сказал Седрик.- Продолжай, несчастная, свой рассказ об ужасах и преступлениях.Да, преступлениях, ибо то, что ты осталась в живых, - преступление.

- Да, я преступница,-отвечала несчастная старуха.-Страшные,чёрные, гнусные преступления тяжким камнем давят мне грудь, их не в силах искупить даже огонь посмертных мучений.Да,в этих самых комнатах, запятнанных чистой кровью моего отца и моих братьев,в этом доме я жила любовницей их убийцы, рабой его прихотей, участницей его наслаждений. Каждое моё дыхание, каждое мгновение моей жизни было преступлением.